Я не стал возражать, задавать глупые вопросы. Отвернулся и с видом ужасно делового и оттого надутого бизнесмена пошел по указанному направлению. Я дважды свернул в лабиринте коридора, пока не достиг мужского туалета. Открыв лакированную дверь, я вошел внутрь. Зеркала повсюду, чистый розовый кафель, напоминающий о поросятах, кабинки для ин-дивидуалов и множество сверкающих чистотой писсуаров с тоненькими струйками воды. Я остановился, обернулся к входящему старику. Чиновник запер входную дверь, обошел всю уборную, заглянул в каждый угол, после чего подошел ко мне и пристально посмотрел прямо в глаза – заискивающе и насмешливо одновременно,
– Вы спрашивали, понимаете ли, кто-нибудь интересовался вашим домом, понимаете ли, или нет? – прокаркал он.
– И что? Есть информация, так делись, нет, так проваливай, – грубо сказал я.
– Информация-то есть. Только обойдется она вам в десять рубликов, понимаете ли, и выложите их на столик. А я уж, душенька моя, все вам поведаю. Как знаю.
– А много ли ты знаешь? – усомнился я.
– Я знаю, – старик рассмеялся, – все. И кто файлики из компьютера вычистил. Это, между прочим, я был. И журнал посещений попортил. Тоже моя работа. Но ведь что интересно – не кто работу исполнил, а кто музыку заказал.
– И кто же?
– А вот это вам и обойдется в десять рубликов. – Старик рассмеялся.
Я потянулся за бумажником, но он оборвал мое движение:
– Нет. Нет. Только не здесь.
– Где тогда?
– Душенька моя, не будьте идиотом. Ждите меня в скверике, скажем так, через пару часиков. Будет перерыв. Я выйду и все вам расскажу. Там и рассчитаемся.
– Отлично. Как скажете.
Я спрятал бумажник, посмотрел на себя в зеркало, убрал складки на пиджаке, стряхнул пылинку с плеча и ушел, оставив старика одного.
Миновав пост охраны, я вышел наружу и глотнул свежего воздуха, показавшегося мне изумительным после застоявшейся пыли чиновничьих кабинетов.
В сквер к бюсту Ломоносова от градостроительного управления вел узкий горбатый мостик, под которым свободно проходили катера. Я поднялся по ступенькам на мостик и сбежал в сквер. Свободное местечко на скамейке нашлось с трудом. Все заполонили студенты. Видимо, закончились занятия и они выбрались группами попить пивка и пообщаться. С удовольствием я отметил, что «Туровское светлое» пользуется популярностью, судя по батарее пустых бутылок, выстроившихся возле скамейки.
В жизни всегда есть место пиву.
Я расположился на скамейке так, чтобы не выпускать из виду вход в управление, и задумался. Что делать в течение двух часов? Не сидеть же бездельно на скамейке, разглядывая беспечных студентов. Я порылся в кармане, извлек горстку монет, отсчитал шесть копеек и забросил их в монетоприемник газетного лотка со свежим выпуском «Петропольских ведомостей». Лотки стояли возле каждой скамейки. Развернув газету, я внимательно пробежался по колонкам, не выпуская из виду парадный вход в управление. «Император Петр IV в столице туманного Альбиона», «Визит Папы Римского в Москву», «Куда исчезли миллионы?», «Позовет ли Москва?» Последней статьей я заинтересовался и пробежал ее глазами через строчку. Ничего нового и принципиально интересного материал не содержал. Повторение старого слуха о возможном переводе губернатора Пятиримова в Москву. Разве можно было кого-то удивить подобным? Если только пролежавшего последний год в коме и только что очнувшегося индивидуума. Под губернатора активно копали и намеревались его похоронить. Но кому это выгодно? Правда, занимать себя подобными размышлениями я не намеревался. Головоломка не для меня. Отчего-то мне казалось, что все происходящее в городе ныне так или иначе связано с политикой. Даже исчезновение Романа Романова.
Поднялся ветер и стал трепать газету, не давая перелистнуть страницу. С трудом справившись, я погрузился в обзор книжных новинок. Ничего интересного не обнаружив, я углубился в интервью с Борисом Натановичем Стругацким. Интервью было взято по случаю семидесятилетия писателя и выхода его новой книги «Бессильные мира сего». Книгу я не читал, даже в магазине не видел. Только когда я в последний раз захаживал в книжный магазин? В конце позапрошлого месяца? Я достал электронный ежедневник и отметил – «купить книгу БНСтруг.». Спрятав ежедневник, я нервно посмотрел на часы. Практически пять часов вечера. Не хватало каких-то пятнадцати минут. Прошел уже час.
Я дочитал газету и отправил ее в урну. Мне надоело ждать. Я достал сигаррелу и закурил. Едкий дым проникал в легкие и расслаблял. Я чуть было не выпустил из виду появление долгожданного старика.
Он показался из дверей управления. Не знаю уж, как он открывал дверь. С виду-то хлипок до невозможности. Но ведь получилось.
Старик осмотрелся по сторонам, поежился. Ветер колючий и пронзительно-холодный, солнце скрылось за черной тучей, кажется, близилась гроза; Я на секунду отвлекся, посмотрел на небо и пропустил тот момент, когда чиновник поднялся по ступенькам моста на горб.
Все произошло внезапно. В канале показался катер, вывернувший откуда-то с Апраксиного двора. Катер шел на большой скорости. Несся как сумасшедший. Немного вихлял в волнах, точно за рулем сидел пьяный в дым водитель. На борту я разглядел человека в плотном черном плаще, под которым угадывался какой-то громоздкий предмет. Старик замер на вершине моста, обернулся на рев мотора катера и окаменел. Я не мог видеть его глаз, но почувствовал ужас, забравшийся в душу чиновника. И было отчего взяться ужасу.
Человек на борту несущегося катера откинул полу плаща и показал дуло автомата. Короткий немецкий «шмайссер» времен Второй мировой войны. Человек с катера вскинул автомат и застрочил от живота. Пули забились об мост, взбираясь выше и выше. Пули подкрадывались к старику. Пока что у него еще оставалась возможность спастись. Волны качали катер, и оттого стрельба киллера была беспорядочной и малоэффективной. Если бы чиновник пошевелился и попытался покинуть мост, он мог бы остаться жить. Но стариком овладел цепенящий ужас. Он застыл как верстовой столб. Живая мишень.
Пули добрались до него, пропороли грудь. Старик неловко упал и скатился с горба моста. Катер киллеров скрылся под мостом.
Я бросился к старику, понимая, что не успеть. Ниточку опять срезали раньше, чем мне удалось ее распутать.
Выскочивший из-под моста катер помчался прочь, а киллер обратил внимание на меня. Очередь из автомата подстригла кустарник. Я нырнул к земле, и пули защелкали вокруг меня. Но катер уносился прочь, и стрельба прекратилась.
Я вскочил на ноги и бросился к старику. Он еще цеплялся за остатки жизни. Грудь обратилась в кровавое месиво. Судя по учащенному дыханию, легкие у него были порваны. Я опустился рядом со стариком на колени, приподнял его голову. Чиновник посмотрел на меня мутным взглядом и выбросил сгусток крови изо рта. Взгляд его обрел осмысленность. Он узнал меня. Старик ухватил меня костлявой рукой за плечо, напрягся и забухтел, пытаясь что-то сказать. Но вместо слов доносилось бульканье. И изо рта пошла густая черная кровь, а в глазах умирающего появилась досада и разочарование. Он вновь попытался сказать, и вновь неудачно. Предпринял третью попытку с тем же результатом. Жизнь уже уходила из него. И с последним вздохом ему удалось невнятно прохрипеть перемежеванное с бульканьем крови слово:
– Мертвый.
После этого он обмяк. Умер.
Я опустил чиновника на землю, ^поднялся. Неспешным шагом я пересек мост и направился к месту, где оставил свой катер. Бежать нельзя – это вызовет подозрение. Но и оставаться непрофессионально, да попросту глупо. Скоро понаедет полиция, и хотя приклепать к моей персоне новое дело им не удастся, но Крабова это только разозлит, да и целый день, а возможно, и ночь мне придется провести в отделении. А такое времяпрепровождение мне было не по душе.
Весь путь до катера я размышлял. Что хотел мне сказать умирающий? «Мертвый» – просто констатация факта или что-то еще. Если что-то постороннее, то какое отношение имеет ко мне. Я думал. Я обсасывал проблему со всех сторон. Грыз ее, но никак не мог докопаться до ядра истины.
Озарение пришло внезапно. Я даже приостановился и только тут обнаружил, что давно миновал свой катер и углубился во чрево рынка.
Мертвый. Это не констатация факта. И даже не философская сентенция. Мертвый – это фамилия. Странная и страшная, но фамилия. И я знал человека, которому она принадлежала.
Ульян Мертвый – главарь кладбищенской группировки, контролирующей Адмиралтейскую сторону. Поговаривали, что настоящая фамилия у него была Пуповкин, но с такой фамилией в криминальном бизнесе делать нечего. Вот Ульян и исправил ошибку происхождения.
Ульян Мертвый. Что сказал покойник? Разгадать удалось, теперь бы понять, что все это значит. Зачем Ульяну Мертвому потребовалось проникать в мой дом? Он имеет какое-то отношение к смерти Романа Романова. Но какое? Зачем ему вообще потребовался Романов? Может, они были знакомы? А вот это-то и стоило выяснить.
