Я видел, как кровавое безумие поднимается в нем, заполняя мозг.
Он бросился на меня так стремительно, что я не успел отскочить. Он обхватил меня, и мы покатились по земле. Рот твари распахнулся, я не мог увернуться от вылетавшего из него окровавленного песка. Смрадный запах ударил мне в нос, и два кривых клыка потянулись к моему горлу.
Я обхватил его и свел руки вместе у него за спиной.
– Убей его! – закричала Франсуаз.
Я резко опустил руки туда, где, разорванный, сходился и расходился его сломанный позвоночник.
Его глаза находились так близко от моего лица, что я увидел, как ему больно. Он отпустил меня, и я ударил его еще раз.
Я встал, перевернув его, а он продолжал корчиться на земле, поднимая руки и скрючивая пальцы.
– Прикончи его! – приказала Франсуаз.
Я вынул из кобуры шестизарядный револьвер, в котором сверкали серебряные пули.
Я взвел курок, проворачивая барабан.
Человек поднялся, превозмогая боль. Он сделал это и успел еще заглянуть в дуло револьвера.
Я нажал на спусковой крючок.
Серебряная пуля вонзилась в лоб человека, пригвождая его к месту.
Его огромные кулаки разжались, а нижняя челюсть отвисла.
Он сделал шаг назад, затем другой, потом осел на колени.
Его черные глаза закатились, и золотые искорки гасли в них одна за другой.
– Ты – наша королева, – бормотали вампиры, подходя к Франсуаз.
Они тянули вперед изможденные руки, стараясь дотронуться до нее.
– Веди нас, – шептали они. – Веди нас туда, куда ты скажешь. Только, пожалуйста, накорми нас. Мы очень голодны.
Безжизненное тело вампира упало, распростершись на камнях. Бурые струйки уже начинающей загнивать крови вырывались из его глаз, ушей и рта и впитывались в песок.
Откуда ни возьмись, над ним появились мухи. Я выстрелил в него еще дважды и зашагал к машине.
Солнце поднималось над прерией, и небо осветилось. Точно занавес подняли.
Да только поспешили – сцена еще не была готова к тому, чтобы предстать перед жадными взглядами скучающих зрителей. Дощатые декорации, изображающие то лес, то дом, то скирды сена, оборачиваются к залу деревянными задниками; софиты частью выключены, частью светят по углам сцены, не освещая ничего, кроме входа за кулисы; рабочие сцены в темно-синих фартуках выносят столы и стулья и недоуменно поворачивают головы, услышав раздающиеся в зале возгласы.
Занавес поднялся, но ни одного из действующих лиц пьесы еще нет там, где ему полагается быть.
Двое вампиров, мужчина и женщина, перепуганные полицейской облавой, таились где-то в темном заброшенном подвале или на одном из этажей какого-нибудь строящегося дома. Голодные до колик, до бешенства, они все же не решались показаться на улице, где каждый был им пищей, но каждый был и врагом.
Голод и бешенство боролись в них со звериным чутьем, предупреждавшим об опасности. И когда голод победит, их уже нельзя будет остановить.
Жители деревни, которую сровняли с землей священники, самую память о ней вытравив из бескрайней прерии, – эти люди брели теперь по длинной дороге вслед за нашим автомобилем, и не было у них более ни дома, ни имени, ни судьбы.
Человек, который видел двоих вампиров и мог бы узнать их среди миллионов и миллионов жителей огромного города, теперь валялся где-то пьяный и дрожащий, и единственное, чего он желал, – это забыть то, что знал теперь только он один.
Солнце поднималось слишком быстро – оттого, наверное, что ничего не знало о человеческих делах и ничего не хотело знать.
Ночь кончилась, но она продолжалась для двух обезумевших от крови тварей. А это значило, что ночь вампиров будет продолжаться и для многих других.
Длинные пальцы Франсуаз небрежно лежали на темном колесе руля. Маленький мальчик, которого она усадила мне на колени, давно уснул, обхватив меня руками и ногами так крепко, что можно было подумать, что он осьминог.
Люди брели по дороге, выстроившись по трое, как велела им Франсуаз. В их глазах по-прежнему стыла усталость, но отчаяния в них уже не было. Ее сменила надежда и сильное, нетерпеливое желание поскорее осуществить ее.
Острые серые глаза моей партнерши время от времени устремлялись на зеркальце заднего вида. Девушка внимательно следила за тем, что происходит с ее паствой, не отстал ли кто, не упал ли, лишившись последних сил.
Ребенок завозился у меня на коленях, и мне пришлось усадить его поудобнее.
– Скоро будет дорога получше. Франсуаз еще больше снизила скорость, чтобы двигавшиеся за машиной люди могли идти помедленнее.
– Нам будет трудно найти помощь, – сказал я. – Люди ненавидят вампиров. Франсуаз выругалась:
– Людям необходимо научиться с уважением относиться к тем, кто их окружает. У тебя точно нет никого в Туррау?
– Прости, любимая, – отвечал я, – я не властелин мира. Я всего лишь принадлежу к клану «бриллиантовых королей».
Солнце поднималось, лаская лучами желтую полосу прерии. Измученные люди не могли идти быстро, а значит, не достигли бы Туррау раньше, чем через пять-шесть часов.
Они нуждались в медицинской помощи, в современных лекарствах, в доброжелательном отношении.
Впереди у них был город, в котором все ненавидели их, боялись и хотели убить.
– Они не дойдут до города, – сказал я. – Они слишком вымотаны.
– Знаю, – со злостью буркнула Франсуаз.
Широкая дорога, ведущая к Туррау, вынырнула из каменистой прерии, точно отхлынули морские волны, обнажив полосу пляжа.
Я обернулся и посмотрел на медленно бредущих крестьян.
– Останови машину, – приказал я.
– Что? – спросила девушка.
– Останови.
Я вылез из машины, осторожно пересадив спящего мальчика на сиденье. Мои часы показывали двадцать одну минуту шестого. Если я еще не разучился считать, мы оказались здесь вовремя.
Люди продолжали идти. Они обступали машину, хватаясь за нее серыми искусанными пальцами. Они заглядывали внутрь, пытаясь встретиться глазами с девушкой. Ожидание и надежда были написаны на их лицах.
– Мы уже дошли? – спрашивали они. – Как хорошо. Мы устали, мы не смогли бы дальше идти. Можно, нас теперь накормят?
Они трогали мою одежду, робко, боязливо. Я встретился взглядом со сгорбленным седым крестьянином, и его глаза зажглись радостью от того, что я обратил на него внимание.
– Что ты собрался делать, Майкл? – спросила Франсуаз по-эльфийски.
– Эти люди не могут идти пешком, – ответил я. – Значит, нам нужна машина.
Франсуаз презрительно взглянула на меня:
– И где ты ее возьмешь, герой?
Я повысил голос и перешел на харранский.
– Машина, – сказал я. – Сейчас мы покатаемся.
– Машина, машина, – загомонили крестьяне. – Как мы устали идти. Дальше мы поедем на машине.
Человек, с которым я встретился взглядом, теперь несмело дергал меня за рукав пиджака.
Я повернулся к нему, и он спросил:
– А где машина?
– Какого черта ты делаешь, Майкл? – сердито спросила Франсуаз. – Ты щелкнешь пальцами, и здесь появится автобус? Не будь кретином.
– Мне не нужно ничем щелкать, – ответил я.
Синеватая дымка вдали заклубилась и раздвинулась. Далеко впереди, там, где горизонт скрывал за собой каменистые просторы прерии, колебался и дрожал воздух.
– Что за черт? – недоверчиво воскликнула Франсуаз.
Я пошел вперед по дороге.
Воздух продолжал колебаться, не давая рассмотреть очертания того, что двигалось по широкой дороге. Я шел вперед неторопливо, с каждым шагом приближаясь к загадочной линии горизонта. Я не спешил.
Люди поворачивали головы и смотрели туда, где сквозь утренний воздух пробивался огромный рейсовый автобус.
– Какого черта, – едва слышно пробормотала Франсуаз. – Откуда он здесь взялся?
Я шел по середине дороги, отфутболивая попадавшиеся под ноги камешки.
– Машина, машина, – переговаривались крестьяне. – Сейчас мы поедем на машине.
Я остановился и поднял руку. Я не знал, будет ли этого достаточно, поэтому стал прямо на пути автомашины.
Водитель автобуса, удивленно выглядывавший в окно, нажал на тормоз. Его загорелое лицо блестело от пота, хотя в пустыне было еще холодно.
Я убедился, что автобус останавливается, и пошел к нему, не ускоряя шага.
– Что-то случилось, сеньор? – обеспокоенно спросил шофер, открывая дверцу.
Я вошел внутрь.
Здесь было жарко – жарче, чем в пустыне; я насчитал около тридцати человек, сидевших на жестких сиденьях. Птицы высовывали головы из плетеных корзин, слышалось визжание свиней. Люди наклонялись и вытягивали шеи, стремясь узнать, что случилось.
Я бросил взгляд на документы, укрепленные на приборной панели.
– Транспортное агентство Туррау, – прочитал я. – Если я правильно помню, автобус принадлежит вам, сеньор?
– Да. – В голосе шофера слышалось беспокойство. – Я – хороший водитель. У меня никогда не было проблем с моим автобусом.
– Это хорошо, – сказал я. – Сколько он стоит?
Шофер посмотрел на меня, на сей раз с опаской. Однако хороший костюм всегда производит на людей благоприятное впечатление. Тогда, прежде чем начать вскрывать асфальт, я снял пиджак, и теперь мог носить его поверх испачканной и порвавшейся рубашки.
