Я вновь задумался над картой дальнейших поисков и тут открыл для себя, что голова-то давно прошла. Недаром говорил Бальтазар Грасиан (был такой средневековый мыслитель), что лучший способ избавиться от треска в голове – занять ее делом. Возможно, это сказал и не он, но очень похоже.
Я вернулся в спальню, осмотрелся по сторонам. И стал собирать одежду. Больше всего это походило на сбор грибов в густом ельнике в кромешной тьме. Кое-как нащупав брюки на полу, я приступил к поискам рубашки путем ощупывания свободной территории. Пока искал рубашку, под руку попался носок и пустая бутылка, судя по формам, из-под коньяка, судя по плеску при взбалтывании, жидкость еще оставалась. Пить я не стал. Во-первых, похмелье прошло. Во-вторых, предстояла встреча с губернатором. Грешно к главе города заявляться подшофе. Не объяснять же ему, что вовсе не пил с утра, а лечился. А почему коньком? Так у каждого свои методы излечения.
Следом за бутылкой мне в руки ткнулось новое горлышко. Похоже, по полу ходить просто опасно, того и гляди, поскользнешься на коньяке и загремишь в гипс.
Рубашку я обнаружил в самом неподходящем для нее месте – в цветочном горшке. Я, конечно, все понимаю. Выпили много. Раздевались быстро. Но каким нужно быть счастливчиком, чтобы рубашка, отброшенная в порыве пьяной страсти, приземлилась ровнехонько на пышное зеленое растение, чьего названия я не знал, и окутала его с заботой, присущей сорокалетней одинокой мамаше.
Второй носок раскачивался на люстре, как флаг на башне. Но ему одиноко не было. Рядом на сквозняке плескался Танин бюстгальтер. Тихонько одевшись, я пробрался на кухню. Углубившись в холодильник, как в золотоносную жилу, я выложил на стол четыре яйца, вареную колбасу отличного качества, зеленый лук, пару помидоров, сыр и пакет молока. Минут десять колдовал у плиты. В результате на тарелки прилег дымящийся и ужасно аппетитный омлет с поджаренной колбасой, помидорами и посыпанный сверху сыром пармезан. Разлив по чашкам свежеприготовленный кофе, я сгрузил завтрак на столик-каталку и отправился в спальню, катя перед собой тележку с тарелками и кружками. Катить пришлось аккуратно, поскольку разлить кофе на крутых квартирных поворотах проще простого. Достаточно неправильно войти в вираж.
Добравшись до спальни, я вкатил столик, на цыпочках подошел к кровати и погладил Танино плечо, слегка нажимая, чтобы она почувствовала и проснулась. Будить спящего человека можно двумя способами. Способ первый: резко включить свет в спальне, одновременно нажимая клавишу «play» на магнитофоне, заряженном Сорок первой симфонией Моцарта или, на худой случай, последним альбомом группы Metallica. Чем плох этот способ. Во-первых, так можно не просто человека разбудить, но и в гроб прямехонько уложить, если у особы плохо с сердцем. Во-вторых, может и не подействовать, если будимый на ночь надевает повязку на глаза и вставляет затычки в уши. Второй способ – будить медленно и нежно, чтобы пробуждение напоминало медленное всплытие из океана дремы.
Таня отозвалась на мои поглаживания. Она томно застонала, потянулась, прижала к глазам кулачки, потерла и вновь потянулась. Потом раскрыла глаза и посмотрела на меня.
Она очаровательна. Похоже, я медленно, но уверенно теряю контакт с собственным разумом. Того и гляди, влюблюсь в собственную секретаршу. Я не ханжа, поэтому не стал даже думать, почему она пошла в постель с таким страшным с виду человеком, как я нынешний. Понимал только, что со мной она оказалась не из-за положения или чего-то материального, доходного, а по взаимной симпатии.
– Доброе утро, девочка моя, я тут тебе кое-что… – сказал я и заметил искорку неподдельного ужаса, промелькнувшую в глазах Тани.
Так. Классический репертуар. Красавица и чудовище. Никогда не думал, что придется примерять на себя сей сказочный типаж. Красотой бог от рождения меня не обидел.
– Ой, завтрак, – обрадовалась Таня, когда я поставил перед ней на кровать поднос с омлетом и чашкой кофе. – Мне еще никто завтрак в постель не подавал, – призналась она и увлеченно заработала вилкой.
Не знаю уж, что мы творили ночью, но аппетит у обоих разыгрался зверский, словно во мне поселилась рота солдат, совершивших марш-бросок через пустыню Гоби.
Совсем недавно, просто в двух шагах позади, погибла Ангелина, а я уже в постели с другой женщиной, и если не кривить душой, то уже успел в нее влюбиться. Что это? Предательство? Или просто жизнь? Я попытался взвесить мысль, чтобы увидеть истину. Я оживил образ Ангелины. Увидел ее внутренним взглядом и почувствовал тоску. Я продолжал ее любить. Глупости говорят люди, что можно кого-то разлюбить. Любовь она все равно остается, только иногда отходит в сторону, уступая место новому чувству. Но старая любовь продолжает жить в сердце, занимая определенное важное место. Я никогда никого не забывал. Я продолжал любить каждую женщину, пробудившую во мне на определенном жизненном этапе это чувство. Сказано так, словно их были сотни. В близких отношениях я состоял со многими, но любил всего троих, а с Таней уже четверых женщин. Так что я не считал новое чувство предательством. Я продолжал любить Ангелину. Она жила во мне. И будет жить вечно.
– Так бы и не вылезала весь день из постели, – пробормотала Таня, отставив от себя тарелку.
– Так в чем проблема? – удивился я. – Объявляю тебе выходной.
– А ты? – Она заглянула мне в глаза, а показалось, что в душу.
– Тут сложнее. У меня с губернатором встреча.
– Тогда и я поеду. Что ты там будешь без меня делать? Пропадешь ведь? – весело прощебетала Таня, но вдруг сделалась грустной.
– Ты чего? – удивился я.
– Только пообещай не смеяться надо мной, – попросила она.
– Обещаю, – легкомысленно согласился я.
– Клянись.
– Чем?
– Собой. Иль лучше не клянись ничем. – Неожиданно она процитировала Шекспира. Вот уж не знаю, специально или случайное совпадение мыслей.
– Клянусь собой.
– Ты далеко не красавец, – обрадовала она. Ну, слава богу, а то я уж начал ревновать ее к своей личине да и подозревать в дурновкусии.
– Но в постели я оказалась с тобой вовсе не из-за положения или из-за того, что ты начальник. Ты мне очень нравишься, но почему, я не знаю. Внутренне. Мне кажется, что человек с таким внутренним миром не может обладать таким лицом. Все время хочется содрать с тебя твое лицо. Мне кажется, что это маска.
Девочка, как ты права. Ничего, скоро я сдерну с себя эту маску и ты увидишь меня в истинном облике. Я обещаю тебе.
– Ты обиделся? – с тревогой спросила она.
– Почему я должен обидеться? – удивился я. Мне и самому нынешнее лицо ужас внушало.
– Ну все-таки…
– Нисколько. Ты во всем права. Но, по-моему, у нас есть восемь минут на быстрый подъем, одевание и умывание… – скомандовал я, поднимаясь с постели.
– И еще полчаса на косметику, – умоляюще попросила она.
– Согласен. А затем по коням, как сказал Денис Давыдов, запрыгивая на спину пленному французу.
Я вошел в кабинет Рубахина как в свой собственный. Распахнул дверь и вошел, несмотря на то, что фактически он являлся моим начальником, да к тому же он проводил совещание с какими-то хмурыми серыми мужчинами, восседавшими за прямоугольным столом.
Мое явление произвело должное впечатление. Мужчины выразили беспокойство, зашуршали бумагами и закидали меня гневными взглядами. Если бы эти взгляды могли взрываться, от меня мокрого места бы не осталось. Рубахин при виде меня скривился, точно сломал зуб, откинулся в кресло и застонал, как маленький ребенок, мучимый по ночам привидениями.
– Что еще? – спросил он, не обращая внимания на присутствующих.
– У меня доклад у губернатора, – напомнил я.
– А я при чем? – развел руками Рубахин.
– Мой доклад. Он у вас.
Рубахин прожег меня взглядом и толкнул мне через стол папку с бумагами.
– Здесь все. Тебе даже не придется раскрывать рот.
Подхватив папку, я хмыкнул и вышел. Миновав приемную, я измерил шагами длинный коридор и остановился перед закрытыми дверями лифта.
Я волновался. Я чувствовал жуткое волнение, точно иду на первое свидание с девушкой и мне вновь шестнадцать лет. Поразительно. Вроде и мне давно уже не шестнадцать, да и Пятиримов на девушку мало походит.
Губернатор заставил меня ждать. Секретарша доложила ему, а он распорядился приготовить мне кофе и подождать.
Сорок минут. Сорок долгих минут я просидел в приемной. Выпил пять кружек кофе, выкурил три сигареты, даже успел закрутить легкий флирт с Инессой – секретаршей Пятиримова. Флирт. Ничего больше. Все-таки не стоит разрушать образ начальника.
Ситуация мне успела порядком надоесть, и я заскучал. Мы обсудили с Инессой погоду, предстоящие выборы и грядущий юбилей города, прошлись по новинкам парижской моды. Сошлись на том, что мода поднимается и развивается тогда, когда цивилизация близится к упадку. Я вспомнил Римскую империю, которая изощрялась в одежде, и к чему это привело. Орды варваров разрушили ее, стерли с лица земли. Мода взлетела при Людовике XIV, Короле-Солнце, а привело это к Великой французской революции. Хотя какая, к черту, она Великая! Чернь смяла аристократию, но как была чернью, так чернью и осталась. Мода возвысилась на русской почве в начале двадцатого века, и это чуть было не закончилось катастрофой. Крушением монархии и империи. К власти рвались фанатичные большевики, готовые ради построения рая в одной отдельно взятой стране уничтожить половину собственного народа. Я выдвинул мысль, что мода развивается тогда, когда общество вступает в пору бездуховности. Инесса соглашалась со мной во всем, только отчего-то мне казалось, что она вовсе не согласна, а поддакивает ради приличия. Начальник все-таки. Иногда я видел в ее глазах легкое удивление и адресовал его к своему разглагольствованию, наверное, не свойственному прежнему Сапожникову.
