Труба «ложного» корпуса, которая на большинстве «трубчатых» планетолетов представляла собой лишь туннельный коридор, идущий вдоль осевой линии корабля, на «Ариадне» имела такой огромный диаметр, что это позволило создателям лайнера обеспечить пассажиров и экипаж максимально возможными в условиях космического перелета удобствами. Продольная палуба делила внутрикорабельную полость на два колоссальных полуцилиндра: так называемые верхний портоментал, пассажирский, и нижний – служебный. И здесь, в период строительства «Ариадны», было где развернуться специалистам по художественно-техническому оформлению и вопросам комфорта...
Из верхнего портоментала в нижний, служебный, можно попасть или но движущимся тротуарам террас и дальше – по эскалатору, или по винтовым трапам соединительных шахт. Леонид покинул каюту слишком рано – сразу, как только освободился от комбинезона, – тротуары еще не работали, было сумрачно, светились лишь синие орнаменты на бортовых ограждениях террас, оранжевые стрелы указателей, цветные диски сигналов. У входа в ближайшую шахту сигнал светился красным запретным огнем, и Леонид подумал, что запрет придется нарушить. Вспыхнул розовый овал двери – открылась чья-то каюта. Овал отразился в одном из зеркал противоположной террасы, угас, по мягкому тротуару неслышно двигалась фигура в белом. Леонид уже сошел на первые ступеньки трапа, когда фигура в белом стремительно пронеслась мимо. Кто-то из самых нетерпеливых пассажиров торопился в плавательный бассейн.
Служебный портоментал был уже освещен. По сравнению с верхним он выглядел строже. Здесь не было зеркальных простенков, изящных орнаментов, не было «зимних» садов и бассейнов. Широкие террасы простирались вдоль стен двумя ярусами. Внизу, на самом дне этого металлического ущелья, глянцево блестели четыре ствола путеводов. Сквозь прозрачные стенки стволов хорошо просматривались светлые шары-кабины, деловито снующие вдоль осевой линии корабля. Очевидно, шла смена вахт. Леонид засмотрелся на путеводы и едва не уехал обратно наверх – он спрыгнул с движущейся ленты тротуара, когда она уже начинала горбиться ступеньками эскалатора.
У входа в медицинский сектор Леонид замедлил шаг, оглянулся через плечо. Людей на террасах было немного, никто не смотрел ему вслед, однако он почему-то испытывал чувство неловкости и неудовольствия. Заходить к Балмеру не хотелось, но идти на попятный не позволяло данное Балмеру обещание.
Балмер стоял перед шахматным столиком. Заложив руки за спину, изучал расположение фигур. Лицо у него было большое, тяжелое и казалось чуточку высокомерным. Он заметил вошедшего Леонида, но отвлекся от своего занятия не сразу.
– Ну и как? – спросил он. Голос мягкий, доброжелательный.
– То же самое, – ответил Леонид.
Балмер внимательно посмотрел на него.
– Мне кажется, эффект «ощущения себя» значительно усилился, – добавил Леонид. – Логически это выглядело безупречно.
– Вы потребовали дать вам четвертую степень альбастезии?
– Я делаю все, что вы советуете, Балмер.
– Ну что ж... Прошу вас в диагностический кабинет.
Леонид вошел в уже знакомое ему помещение, разделся и сел в диагностическое кресло. Снял с подлокотника эластичную шапочку, усеянную внутри металлическим бисером датчиков, подумал, что все равно придется ее надевать, и надел. Окинул взглядом помещение. Кресло, ребристые серые стены и пульт в углу – больше ничего здесь не было.
Вошел Балмер.
– О, вы уже вполне освоились с оборудованием. Похвально.
Он поправил шапочку на голове пациента, прилепил к его голой груди, рукам и ногам несколько мягких присосок.
– Вы прекрасно сложены, Русанов. В античных пропорциях. Не помню, говорил ли я вам это в прошлый раз?
– Кажется, да. Но я не в претензии.
– Вы хорошо переносите комплименты.
– У меня к ним врожденный иммунитет.
– Ну это совсем ни к чему. – Балмер изменил наклон кресла, и Леонид почувствовал себя в нем удобнее. Руки удобно лежали на разведенных в стороны подлокотниках. – Да, не усложняйте. Пользуйтесь тем, чего вы пока заслуживаете. Лет двадцать спустя это пойдет на убыль.
– Комплименты или пропорции?
– То и другое. Хотя, комплименты, как правило, обладают несколько большим запасом живучести.
Балмер ушел за пульт, вставил ключ в гнездо на панели и чем-то там громко пощелкал. Ребристые шторы с шуршанием взлетели кверху, обнажив скрытую в стенах аппаратуру. Помещение стало неузнаваемым.
– Расслабьте мышцы, Русанов. Старайтесь глубоко дышать и думать о чем-нибудь постороннем. – Лицо Балмера приняло профессионально озабоченное выражение.
Балмер склонился над пультом. По щекам поползли разноцветные зайчики. Волосы у него были темные с проседью.
Леонид перевел взгляд в потолок и подумал, что все это зря. Балмер настроен скептически и, вероятно, тоже считает, что все это зря. И он не так уж не прав, потому что альбастезия прекрасно работает на скоростных кораблях, и за год (то есть, с тех пор как ее вообще применяют на межпланетных маршрутах) в психиатрической практике не было «альба-фантомного» прецедента...
– Вот и отлично, – сказал Балмер и опять что-то громко переключил.
– Это все? – спросил Леонид.
– Нет, мы повторим запись. На повторную запись уйдет больше времени. Так где вы на сей раз побывали? Вы понимаете, о чем я спрашиваю?
– Да, – сказал Леонид. Помедлил. – На сей раз я побывал на безлюдной планете Чантар. Занимался там рыбной ловлей, и меня преследовал прайд электрических львов.
– Гм... Электрических?
– Я называю их так по аналогии. Ведь есть электрические скаты, угри. Что здесь удивительного?
– Решительно ничего... Вы могли бы рассказать подробнее?
Леонид рассказал подробнее. Балмер, сидя за пультом, внимательно выслушал странную исповедь.
– Так... – подытожил он. – Значит, раньше вы ощущали себя просто зрителем, а теперь вы – деятельный участник альфа-фантомных событий... – Балмер что-то сделал на пультовой панели, подошел к Леониду. – Это прогресс, – сказал он, снимая присоски.
Леонид взглянул ему в глаза.
– Видите ли, Русанов. Когда я советовал вам четвертую, высшую степень альбастезии, я полагал, что нашел радикальный метод лечения... – Балмер запнулся. – Впрочем, вернее будет сказать, метод устранения вашего... гм... заболевания. Результат оказался прямо противоположным.
– Я могу одеваться? – спросил Леонид.
– Да. И подождите меня в приемной. – Балмер снова ушел за пульт, но ничего там не делал, только сидел и смотрел, как Леонид одевается. – Значит, львов было девять? Шерстокрылов, львов, круглотелов и...
– Колченогов, – сказал Леонид.
– Скажите, Русанов, вы не могли бы припомнить какое-нибудь не слишком ординарное событие в своей жизни, как-то связанное с этой цифрой? Подумайте.
Леонид добросовестно думал минуту.
– Нет, – сказал он. – Цифра «девять» не вызывает у меня никаких отчетливых ассоциаций. И неотчетливых тоже. Мне можно идти?
– Да. Подождите в приемной, пока я здесь немного поработаю. Если меня кто-нибудь спросит, передайте, что я очень занят.
Леонид вышел.
В приемной никого не было. «Все правильно, – подумал Леонид. – Я ведь единственный шизофреник на корабле». Он побродил по салопу. Остановился у шахматного столика и посмотрел расположение фигур. Партия отложена с перевесом черных на одну пешку, но, если белый слон пройдет на с6, играть черными станет неинтересно. Леонид сел в глубокое кресло, развернул иллюстрированный журнал.
В приемную вошел-знакомый пилот из экипажа «Ариадны».
– Балмера нет?
– Балмер здесь, но просил передать, что очень занят.
– Жаль... – Пилот бросил взгляд на шахматный столик. – Мне скоро на вахту, и Балмер прекрасно знает об этом.
– Черные все равно проиграли, – сказал Леонид, листая журнал.
– Ты думаешь?
– Посмотри сам. Если белые пойдут слоном на с6, черные проигрывают ферзя.
Пилот посмотрел и спросил:
– А если Балмер так не пойдет?
– А что ему помешает?
Пилот не ответил. Леонид перевернул страницу.
– Да, пожалуй... – сказал пилот после минутного размышления. – Ну, я пойду. Перед вахтой надо побриться. И зачем я взял эту пешку?..
