Не вроде бы, а точно. Войдя в лифт, он привалился спиной к зеркальной стенке и тронул кнопку своего этажа.
Лифт сказал что-то ласковое и утешительное. По-японски.
Дверь закрылась. Лэйни закрыл глаза.
Мягкий толчок остановки, дверь открылась. Лэйни открыл глаза. Вышел, повернул не туда, куда надо, затем – туда, куда надо. Нащупывая в кармане бумажник, где лежит ключ. Вот, все на месте. Ванна, горячий душ, по мере приближения к номеру эти понятия становились все более абстрактными. Спать. Вот именно. Раздеться, лечь и вырубиться.
Он затолкнул ключ в паз. По нулям. Еще раз. Щелк.
Кэти Торранс сидит на его кровати. Улыбнулась. Указала на экран, на фигуры на нем. Одна из фигур – он сам, голый. С эрекцией, превосходящей все разумные пределы. Лицо девушки смутно знакомо, но никак не вспомнить. А уж такого, что на экране, он точно никогда и ни с кем не выделывал.
– Заходи, – сказала Кэти, – чувствуй себя как дома. На это стоит посмотреть.
– Это не я, – сказал Лэйни.
– Знаю. – Кэти явно наслаждалась ситуацией. – У него гораздо больше. Я прямо мечтаю посмотреть, как ты это будешь доказывать.
Кья торопливо надела наперстки, гляделки, кивнула Масахико, и он вернул ее в свою комнату. Тот же самый мгновенный переход, мигающая иконка Венеции… Кроме Гоми-боя, там был еще кто-то, хотя сперва она его не увидела. Только этот стакан на столе, где его раньше не было, проработанный с куда большим разрешением, чем все остальное в комнате: грязный, захватанный жирными пальцами, со сколом у края, ко дну что-то присохло.
– Эта женщина… – начал Гоми-бой, но тут кто-то откашлялся. Странное, сухое дребезжание.
– Вы интересная юная особа, – сказал голос, не похожий ни на что, что Кья когда-либо слышала, потусторонний, приглушенный скрежет, который, пожалуй, можно было бы скомпилировать из библиотеки сухих, еле слышных, случайных звуков. Чтобы долгие гласные – из пения проводов на ветру, а согласные – из стука сухих листьев об оконное стекло. – Юная особа, – повторил голос, за чем последовало нечто совсем уж неописуемое, наверное – смех.
– Это Этруск, – сказал Масахико. – Этруск вскрыл для нас подотчетный счет твоего отца. Он весьма искусен.
Что-то там, на секунду. Вроде черепа. Над грязным стаканом. Кривая пренебрежительная улыбка.
– Пустое…
Презентация, вот и все. Вроде как Сона – на ней, как она себя рисует, никогда не сфокусируешься. В этом роде, но доведено до крайности. Уйма работы по звукам. И все равно, сказала себе Кья, мне это не нравится.
И повернулась к Масахико:
– Ты привел меня сюда, чтобы познакомить с ним?
– О, нет, – сказал этруск, о – многоголосый хорал. – Я просто хотел на вас взглянуть. – И та, вроде смеха, штука.
– Эта женщина, – повторил Гоми-бой. – Ты сама организовала встречу с ней? В отеле “Дай”?
– Нет, – качнула головой Кья. – Она проверила такси, так что ты совсем не такой хитрый, как хотел бы думать.
– Вот-вот. – Как два камешка, брошенные в мраморную чашу пересохшего фонтана. Кья всмотрелась в стакан. На его дне свернулась сороконожка, огромная, тошнотворно-бледная тварь. С крошечными, нежно-розовыми руками…
Стакан исчез.
– Прости, – сказал Масахико. – Он хотел на тебя посмотреть.
– Кто эта женщина в отеле “Дай”? – Мультяшковые глаза Гоми-боя светятся пониманием, но тон довольно жесткий.
– Мэриэлис, – ответила Кья. – Ее бойфренд стакнулся с этими русскими. Штука, за которой они охотятся, лежит там, в моей комнате.
– Какая штука?
– Мэриэлис говорит, это наноассемблер.
– Сомнительно, – поморщился Гоми-бой.
– Поди скажи это русским.
– Как бы там ни было, у тебя есть контрабанда, да? В том номере?
– У меня есть нечто, им нужное.
Гоми-бой страдальчески скривился и исчез.
– Куда он вдруг?
– Это меняет всю ситуацию, – сказал Масахико. – Ты не говорила, что таскаешь при себе контрабанду.
– Но вы же не спрашивали! Вы ни разу не спросили, почему они за мной гоняются!
– А с чего бы нам спрашивать? – пожал плечами Масахико. – Мы никак не думали, что им нужна именно ты. Другое дело – кто-нибудь вроде Этруска, его таланты могли бы вызвать у Комбината самый живой интерес. Многие люди слышали про Хак-Нам, но мало кто умеет туда войти. Мы действовали, чтобы защитить целостность города.
– Но ведь твой компьютер стоит сейчас в этом номере. Кто угодно может войти и взять его.
– Ничего страшного, – отмахнулся Масахико, – я уже не задействован в обработке материала. Мои обязанности перешли к кому-то другому. А Гоми-бой опасается возможных неприятностей. Владение контрабандой карается очень жестоко, а он к тому же торгует подержанным оборудованием, что делает его особо подозрительным – и уязвимым.
– Да что ты все о полиции, разве в ней сейчас дело! Я-то вообще считаю, что нам бы следовало вызвать полицию. Мэриэлис говорит, что эти русские, как только нас найдут, сразу убьют.
– Мы не можем вызвать полицию. Этруск взломал сингапурский счет твоего отца, это уголовное преступление.
– Знаешь, если выбирать между тем, чтобы меня убили или арестовали, я предпочту арест.
Масахико задумался.
– Пошли, – сказал он наконец. – Там тебя ждут.
– Сороконожка? – брезгливо поморщилась Кья. – Нет уж, увольте.
– Да не Этруск это, не Этруск. Пошли.
Из комнаты – в недра Хак-Нама, в бешеное мелькание странного, тесного мира, в головокружительное хитросплетение перекрученных лестниц и узких проходов…
– Так что же это все-таки такое? Общественный сайт? А чего тогда столько мельтешения? Зачем все эти секреты?
– Крепость в сети, но ей не принадлежит. Здесь нет никаких законов, только договоренности.
– И в сети, и не в сети? – переспросила Кья, взлетая по очередной (последней, как оказалось) лестнице. – Так не бывает.
– Распределенная обработка, – сказал Масахико.
– Сона!
Там, за хаотичным нагромождением крыш, поросших диким и странным…
– Ничего не трогай. Среди этих штук есть ловушки. Я сама к тебе приду.
Сона, в обычном своем виде, вся сплошь из набросков и обрывков, двинулась вперед.
Справа – вроде как старинный автомобиль, стоит, накренившись, в беспорядочном наносе случайных текстур; сквозь целехонькое, без единой трещины, лобовое стекло проросла рождественская елка, а дальше…
Судя по всему, обитатели Крепости использовали свои крыши в качестве свалки ненужного хлама, но это был хлам особого рода, словно увиденный во сне. Цифровые фантазии, отвергнутые их создателями, головокружительная мешанина форм и текстур. Некоторые из них шевелились.
А затем – какое-то движение в бензиновой луже неба. Те, что были у Соны, птицы?
– Я зашла на твой сайт, – сказала Кья. – Тебя там не было, а что-то…
– Знаю. А ты рассмотрела, что это такое?
Сона обогнула машину с елкой. На елочных игрушках прорезались черные глазницы, дружно следившие за каждым ее движением.
– Нет. Там ничего не было видно, только слышно.
– Я не знаю, что это такое. – Сегодня презентация Соны была даже более дерганой, чем обычно. – Я пришла сюда посоветоваться. Они сказали, что ты здесь и что ты навещала мой сайт.
– Так ты знала это место?
– Кто-то из них помогал мне в организации моего сайта. Сюда нельзя заявиться без разрешения. Мое имя внесено в список, но я все равно не могу пройти вниз, в город, сама, только с кем-нибудь из них.
– Сона! Я тут влипла со страшной силой. Мы прячемся в каком-то кошмарном отеле, а теперь к нам прибилась и Мэриэлис…
– Это та сучка, которая окрутила тебя в ишаки, да? Где она сейчас?
– Да здесь, в нашем номере. Она говорит, что порвала со своим бойфрендом и что это его, эта самая нанохрень…
– Что-что?
– Она говорит, это что-то вроде наноассемблера. Дерганое изображение на мгновение сфокусировалось, густые брови Соны взметнулись вверх.
– Нанотехнология?
– Эта штука в твоей сумке? – вмешался Масахико.
– Да, и завернута в полиэтиленовый пакет.
– Секундочку. – Он испарился.
– Кто это? – спросила Сона.
– Масахико, брат Мицуко, у которой я остановилась. Он здесь живет.
– А куда он сейчас дернул?
– Вернулся в отель, из которого мы работаем.
– Это говно, в которое ты вляпалась, это вообще бред какой-то.
– Помоги мне, Сона, ну пожалуйста! Я уже не надеюсь вернуться домой!
– Я просканировал этот прибор. – В правой руке вновь возникшего Масахико тускло поблескивала серая коробочка. – Предположительная идентификация – первичный биомолекулярный программирующий модуль С-дробь-семь-А производства Родель ван Эрп. Это лабораторный прототип. Мы затрудняемся с точным определением его легального статуса, однако серийная модель, С-дробь-девять-Е, относится к нанотехнологии первого класса, запрещенной международным законом. Согласно японскому законодательству, незаконное владение любым устройством первого класса автоматически карается пожизненным заключением.
