Последнее, что слышало перед смертью последнее уцелевшее ухо умирающей Рфб'бю-жоп'п-дпяз'зец Рет'тги, сметенной океанской волной ответной ненависти, были страшные по смыслу слова незнакомой, но крамольной не менее «Последнего Старта» песни «Звездный Десант», которую дружно затянули бунтовщики…
«Вижу в иллюминатор два года в пустоте и вакуум по борту слева…
Знаю, что ожидает где-то армия свободы на задворках неба!
А мне бы – увидеть свет в пустоте!
Я на луну не хочу, не могу…
А мне бы – поближе к желтой звезде!
Я на луну не хочу, не могу…
Где-то – звездные войны.
На луне спокойной – ни войны тебе, ни славы.
Мне бы – чего недостойней,
Мне бы – поближе к звездам,
И вакуум по борту справа!
А мне бы – увидеть свет в пустоте.
Я на луну не хочу, не могу!
А мне бы – поближе к желтой звезде.
Я на луну не хочу, не хочу…
ТАК ГОВОРИЛА А МЕГА»
…ВРЕМЯ и ТОЧКА… [начало новых суток по UNT; космическая станция «Санкт-Петербург 65/44» (орбитальный порт планеты Видаткаррон); система Чу, скопление Тау Пикирующего Ястреба; периферийный рукав спиральной галактики «Андромеда-872» в области Дна Андромеды (точка выхода в многомерное пространство: 07762357723634626168918 —091272355431567879890011 – 997676554333110/ 0099876543431455/5543131413131)]
Корабль был старый. Очень старый. Чуть ли не ровесник станции.
Сферический, похожий на атмосферный дирижабль, он медленно, устало швартовался к причальной ферме номер девятнадцать. Подходило престарелое детище империи к ажурной мачте осторожненько, будто опасаясь промахнуться и распороть обшивку. Казалось, что прежде чем вывалиться из внемера ТУТ, ветеран звездоплавания преодолел целую Вселенную, уйдя из многомера на ее противоположном краю.
Долгожданное появление судна сулило работу. Даже такого дряхлого и маленького. Но торопиться было некуда. «Пока-а его чинуши станционной стражи выпустят из загребущих клешней…» – беззвучно говорили выражения поз докеров «Комбинезоны» дежурной бригады провожали неприязненными взглядами «костюмов» приемной команды. Стражники гуськом втягивались в круглую трубу девятнадцатого переходника. Если на корабле имеется коммерческий груз, обратно появятся нескоро.
– Да, что ни говори, в старые добрые времена докерам пялиться на швартовку некогда было.
Это высказывание могло прозвучать в любом месте и в любое время. Его мог произнести кто угодно, но здесь и сей час это сказал Фукул. И в жвалах Фукула оно прозвучало сожалеюще, ностальгически. Вряд ли кто-нибудь еще из работяг ДДБ высказался бы с подобной интонацией. Остальные слишком «молодо выглядели».
Вместе с прочими онигало дежурной докерской бригады старик бездельничал у панорамного иллюминатора – внешней торцевой стены цилиндрической емкости распределительного коллектора причального модуля. Докеры скучали в ожидании возможного прибытия судна, чтобы заняться выгрузкой-погрузкой. Фасеточные глаза арахноидов тоскливо обозревали космические дали, и в каждой ячейке горела маленькая звездочка; то ли по одной на фасетку, то ли вся звездная пыль, сосредоточившись в единственную яркую точку, отражалась в каждой грани.
У коалитовой стены, отделяющей коллектор от вакуума, скучала пятерка огромных, размером с двуспальную кровать паукообразных. Онигало идеально подходили для погрузоч-но-разгрузочных работ. Мощные ноги, цепкие клешни, крепчайший панцирь, и что самое важное – способности передвигаться по вертикальным плоскостям и пеленать груз паутинными сетями. Благодаря этим возможностям разумные пауки успешно конкурировали с кибергрузчиками, спроектированными в конструкторских бюро; хотя были вполне органическими и над их «проектом» поработала сама Природа. Онигало охотно нанимали на работу повсюду, в любом астропорту Сети.
Но ТУТ был не любой порт. В полутора мегаметрах от орбитальной станции сквозь безбрежность Вселенной плыл мир плато, пиков и ущелий. Построившие станцию пришельцы некогда назвали его «Видаткаррон». В наречии аборигенной расы онигало имени собственного для этой планеты не имелось. Потому что звалась она просто: Родина.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Дуркут. Парень привстал, чтобы восстановить лимфообращение в затекших ногах. Бесплодное ожидание расслабляет. Когда же приходит время действовать, работоспособность требуется восстанавливать некоторое время. Слишком долгое ожидание нужного часа способно привести к тому, что активность не восстановится вообще…
– Когда в небесах хозяйничали земляне, у нас работы всегда хватало… – задумчиво ответил Фукул. Нахлынувшие воспоминания о «старых добрых» по-прежнему явственно сквозили в его голосе.
– Чтоб у тебя желваки отсохли! – злобно рявкнул Нургат. Опрокинутый верзила растопырил ноги, вывернув суставы; уперся клешнями в пол и резким рывком перевалился со спины на брюхо. – Думай, что болтаешь, рваный клок паутины!!
Еще двое рабочих промолчали, посчитав, что к сказанному Нургатом добавить нечего.
– Нашел тоже что вспоминать! – Нургата, видимо, здорово задело за живое, успокаиваться он не собирался и воинственно надвигался на пожилого докера. – По браслету раба затосковал?!
– А нынче лучше, скажешь? – Фукул крепко уперся в пол всеми ногами и продолжал стоять на своем. – Раньше был у нас один хозяин, а теперь полный космос хозяев! Раньше у нас всех был один ненавистный враг, а теперь неисчислимое количество так называемых друзей, и один другого лучше! Все только и норовят нами помыкать…
– Нургат, стой! Не связывайся с ним, – осадил агрессора Зергил. – Вечно ты бурчишь, постоянно чем-то недоволен, – упрекнул он Фукула. Бригадир перевел взгляд с причальной фермы на спорщиков и укоризненно поприседал, вверх-вниз качая корпусом. – Достал всех маразмом своим!
Действительно, из всех сотоварищей по труду Фукул был самым старшим по возрасту. Тяжелые контейнеры он уже не мог таскать так же резво, как раньше. Сколько ему циклов от роду, докеры не знали, да и никто особо не интересовался. И без того ясно, что много; а всех старых маразматиков отличает склонность побурчать о том, как «хорошо было раньше».
– Раньше было лучше, – упрямо повторил Фукул. – Правда. Я помню.
– А мне нравится. Никто меня никуда не гонит, не шпыняет, не заставляет бегать, куда не хочется… – Раздумчивая пауза. – …Хорошо, когда никто из меня не делает цивилизованное существо.
Это сказал Тергил. Лежа на брюхе, он во все стороны распластал ноги, отчего сделался похож на приплюснутую амебу с восемью псевдоподиями. До этой секунды он даже ни разу не шевельнулся. Во время вынужденного «перекура» поверхность его тела покрылась пылью, осевшей в течение предыдущих условных суток. Бездельничал он, как и его соплеменники, давно – с самого начала сорокавосьмичасовой смены. И уж кому-кому, а Тергилу ничегонеделание очень даже нравилось.
– Правильно. Теперь ты просто никому и даром не нужен, – Фукул продолжал ностальгировать, и это состояние его устраивало; в отличие от остальных, которых дремучесть старика раздражала, если не сказать бесила.
– Можно подумать, земам мы сильно нужны были! Ага! – хмыкнул самый молодой, Дуркут.
– Фукул, ты до сих пор ощущаешь себя рабом. Отработал свое, пайку выдали, гнездо для сна выделили, и никаких забот… Ни грамма ответственности, – подытожил рассудительный бригадир.
– Выпить надо, и тогда все будет не худшим, чем в твои старые добрые времена! – Воодушевленно высказался Нургат. Сработала ассоциация на упоминание «граммов».
Глаза темпераментного онигало провернулись во впадинах и устремились в противоположном от окна направлении. В центре внутреннего торца коллектора желтел большой квадрат люка. Проемы ведущих к причалам Большого Колеса коридоров-спиц, через равные промежутки прорезавшие поверхность цилиндра-ступицы, были круглого сечения. Этот же, осевой квадратный, связывал емкость с магистральным ободом, скрепляющим припортовые модули. Где-то там, среди прочих заведений Малого Колеса, мерцала вывеска «Диск Барбекью», бара, в котором докеры считались завсегдатаями.
– Меня в рабы засунул, а твои-то глазенки куда зыркают? А? И почему, спрашивается? – поддел молодого сотоварища Фукул. – Кто тебя пить научил? Великий Аргатон, восьминогий и двенадцатиглазый? Если бы! У земов напиваться учились! Одурманишь мозги – и Вселенная тебе по коленный суета…
– Предков не трожь! – перебил старика Тергил; в голосе лентяя сквозил благоговейный страх. – Не гневи духов!
– Уж если кто и гневит Аргатона, так это он! – Фукул повернул усики в сторону заметно оживившегося Нургата. – Что, паренек, последние пятаки невтерпеж просадить?
– Было б что просаживать. Хобот только помочить! – ответил Нургат, похлопав ногой по отвисшему пузу, полуприкрытому светящейся жилеткой с номерным жетоном профсоюза докеров. Словно в ответ послышался металлический звяк. Слабенький – монет в кармашке явно было раз-два и обчелся.