– А что же тогда?
– Шаннон побежал в свой номер, говорит, у него там есть. Не иначе как порнуху японскую смотрит. И еще. У него, у Шаннона, есть дружок в охране, и он говорит, что Блэкуэлл “порасспрашивал” одного из мужиков, которые пытались сегодня захватить Реза.
– Так это что, это все-таки он был им нужен? Рез?
– Вроде так. Они комбинатские, и им сказали перед налетом, что Рез что-то такое у них украл.
– Украл? Что?
– Этот мужик не знает. – Арли прикрыла глаза.
– А что с ним теперь, с этим, которого допрашивал Блэкуэлл?
– Не знаю. – Она открыла глаза и села прямо. – И как-то сомневаюсь, что мы когда-нибудь это узнаем.
– Он что, и вправду такое может? Пытать людей, убивать?
Арли молчала.
– Как бы там ни было, – сказала она в конце концов, – заставляя нас думать, что это возможно, он получает серьезное преимущество. А в прошлой своей жизни он точно этим занимался. Ты знаешь, что меня больше всего в нем пугает?
– Что?
– Иногда я ловлю себя на том, что вроде и привыкла к нему.
Стук в дверцу с ее стороны. За окном – Шаннон с соединительной кишкой в руках.
– Скажи, когда будешь готов. – Арли открыла дверцу и выскользнула наружу.
Лэйни смотрел сквозь тонированное ветровое стекло на бетонную стену и вспоминал ступеньки у дверей гейнсвиллского муниципального суда, как он следил за чистотой на этих ступеньках вместе с еще двоими приютскими, Шакиллом и Кенни. Шакилл тоже участвовал в тестировании медицинских препаратов, а Келли вскоре перевели в другое место, куда-то около Денвера. Лэйни не знал их дальнейшей судьбы, но это Шакилл первым заметил, что, когда вкалывают настоящий препарат, во рту появляется такой металлический вкус, вроде как алюминий или еще что. От пла-це-бо, сказал Шакилл, нет привкуса.
И ведь точно. Ты всегда мог сказать, то тебе ввели или это.
Они трое проходили там “трудовую практику”, пять или шесть дней убирали подношения, которые оставляли люди, ожидавшие суда. Считалось, что эти подношения могут быть источником заразы, а жертвователи всегда старались их получше спрятать, так что иногда и не найдешь, пока не завоняет или мухи не слетятся. Чаще всего куски курицы, перевязанные цветной ниткой. А однажды была, как определил тот же Шакилл, козлиная голова. Шакилл говорил, что все это оставляют распространители наркотиков, у них религия такая. Работать приходилось в зеленых резиновых перчатках с оранжевыми кевларовыми кончиками пальцев, от этого на руках высыпала потница. А чтобы складывать подношения, было белое ведро с защелкивающейся крышкой и облезлыми наклейками биологической опасности. Шакилл хвастался, что знает имена некоторых из этих, для кого подношения, богов, но Лэйни ему не верил. Все эти имена, вроде как О'Ганн или Сэм Эдди, были, конечно же, чистой выдумкой, и даже он, Шакилл, сказал как-то, забрасывая в ведро белый комок слипшихся куриных перьев, что уж лучше бы они наняли себе лишнего адвоката. “Но их тоже можно понять – ждут суда, мандражируют, вот и хотят подстраховаться с другой стороны”.
А в общем эта “трудовая практика” была вполне ничего, лучше, чем в фаст-фудовых заведениях, плохо только, что потом, в приюте, их каждый раз обыскивали на предмет наркотиков.
Он рассказал Ямадзаки и Блэкуэллу, как знал тогда заранее, что Элис Ширз собирается покончить с собой, и они наверняка решили, что он может видеть будущее. Но сам-то он знал, что не может. Это было бы все равно как если бы эти куриные потроха, подброшенные к ступенькам суда, изменяли решение судьи. То, что произойдет потом, вырастает из того, что происходит сейчас, а предсказывать будущие события… Лэйни твердо знал, что сам он этого не может, а опыт работы с узловыми точками наводил его на сильное подозрение, что и никто не может. Судя по всему, образование узловых точек было каждый раз связано с какими-то назревающими изменениями. Он просто умел выделять места, где достаточно маленького толчка, чтобы изменение действительно произошло. Малейшего толчка, вроде этой покупки лезвий для канцелярского ножа. Но если бы той ночью чуть пораньше произошло бы землетрясение и ее дом обвалился… Или она попросту потеряла бы эту пачку лезвий… А с другой стороны, если бы она купила себе “пятничный специальный” по карточке – что совершенно невозможно, потому что штука эта незаконная и купить ее можно только втихаря, – тогда любому было бы ясно, что она там замышляет… Арли открыла дверцу с его стороны.
– Ну как ты тут, в порядке?
– В полном, – сказал Лэйни и взял с коленей очки.
– Точно?
– Ладно, давай работать.
– Как знаешь. – Она тронула его за руку. – А потом мы тебя сразу к доктору, ладно?
– Спасибо, – сказал Лэйни, надевая очки, и тут же его рот наполнился знакомым привкусом…
Данные по “Ло/Рез”, прозрачные и прихотливо переплетенные с архивом фэн-клуба, пополнились россыпью новых текстур, превращавшихся, если к ним присмотреться, в…
Шакилл, в приютском тренировочном костюме. Показывает ту козлиную голову. Вся шкура с головы ободрана, а еще в нее забиты гвозди, а потом Шакилл раздвинул ее челюсти, и оказалось, что языка там нет, а на его месте лежит пропитанная кровью бумажка с какой-то надписью. Имя прокурора, объяснил Шакилл, гордясь своей осведомленностью.
Лэйни закрыл глаза, но картина не исчезла.
Он открыл их и увидел идору, лицо, окаймленное мехом. Она смотрела на него. На ней была вышитая меховая шапка с ушами, очень кстати, потому что шел снег, а потом она уплощилась, слилась с текстурами, струившимися вниз, сквозь рифы информации, и он тоже отдался на волю этого течения и ощутил, как проходит через самое ядро, сердцевину, и вынырнул на другой стороне.
– Подожди… – сказал Лэйни и услышал свой голос с заметной задержкой.
– Перспектива, – сказала идору. – Параллакс Ямадзаки.
Что-то развернуло его, так что теперь он смотрел прямо на информацию, но под новым углом и словно с огромного расстояния. А вокруг нее… ничего – или, вернее, ничто.
Но всю эту информацию пронизывали две смутно параллельные структуры, похожие на “Риалтри” из ноутбука Арли, но бесконечно более сложные. Рез и идору. Они были изваяны во времени, структура Реза зарождалась на самом дальнем краю хлипким, тонким проростком, это были первые проблески его карьеры. Далее – рост, усложнение, превращение в нечто мощное и разветвленное… но затем она вновь начала уменьшаться, многие ветви иссохли и бессильно обвисли… Должно быть, подумал Лэйни, это и есть та точка, за которой Рез навлек на себя все нарастающую ненависть Кэти, стал человеком, чья слава определяется не тем, что он есть, а тем, чем был раньше, светом догоревшей звезды…
Структура идору появилась чуть позже, как нечто плавное, продуманное, несколько примитивное. Но дальше, в местах наибольшего сближения с Резом, она начала обретать определенную сложность. Или, подумал Лэйни, непредсказуемость. Нечто сугубо человеческое. Она училась.
И обе эти структуры, скульптуры во времени, были узловыми, и это их качество нарастало с приближением к “теперь”, где они плотно сплетались…
Лэйни стоял рядом с идору. Он уже видел этот пляж в ирландском гостевом доме, когда просматривал снятую биноклем пленку. Грязно-зеленое, с россыпью белых барашков море, свежий ветер треплет и рвет уши ее меховой шапки. Лэйни не чувствовал ветра, но слышал его вой, настолько громкий, что было трудно разговаривать.
– Так ты их видишь? – крикнула она.
– Что – вижу?
– Лица в облаках! Узловые точки! Я ничего не вижу! Покажи их мне!
Но затем она исчезла, а вместе с ней и море, и Лэйни снова смотрел на информацию, на оцифрованные истории Реза и Рэи Тоэи, которые сплетались на грани превращения в нечто иное. А если бы тогда, в Лос-Анджелесе, он попытался, могло бы так быть, что из узловой точки Элис Ширз выплыл бы канцелярский нож?
И он попытался.
Перед ним расстилалась белая пушистая равнина. Не снег. А вдали, на фоне ядовито-розового обрыва, величественно переступали исполинские, щедро разукрашенные коричневым по коричневому ковбойские сапоги. Равнина исчезла, на ее месте медленно вращался непонятный, неопределенных размеров предмет, отдаленно похожий на лос-анджелесский автобус, если с него снять колеса.
– Семнадцатый номер, – сказала идору. – Отель “Дай”.
– Дай? – переспросил Лэйни. Автобус исчез, поехал догонять сапоги.
– Что такое “отель любви”?
– Как?
– Отель. Любви.
– Ну, наверное, это где люди занимаются любовью…
– А что такое “первичный биомолекулярный программирующий модуль С-дробь-семь-А производства Родель ван Эрп”?
– Представления не имею.
– Но вы же мне сейчас показывали! Это средоточие нашего союза, наше пересечение, то, из чего должно развернуться и все остальное!
– Подождите, – сказал Лэйни, – у вас тут есть другой, они вроде как смыкаются…
