Грудь ходила ходуном, сердце билось как сумасшедшее, едва не выскакивая наружу, а ноги дрожали противной мелкой дрожью. Смерзшаяся после ночи земля была тверда как камень и больно ранила подушечки лап. Страдающие без опохмелки типы со зверскими харями мелькали все ближе. А когда они оказывались совсем рядом, Гуня из последних сил делал рывок, оттягивая развязку еще на несколько минут. Потом впору было лечь и помереть. И все-таки находился еще какой-то остаточек сил, и он снова чудом спасался в самый последний момент. Но эти «пятнашки» не могли продолжаться бесконечно…
Валера ехал в служебном «вольво», возвращаясь с задания. Пришлось брать маньяка, который, перескакивая из тела в тело, совершал совершенно одинаковые зверские преступления. Кровавый счет ублюдка рос с каждым днем. Во всероссийский поиск включились тысячи полицейских, но результата очень долго не было.
Приказ гласил: «Взять живым!» Но, конечно же, гадину пристрелили на месте. Что толку от ареста, если маньяк в любой момент может УЙТИ из самой прочной камеры, из-под самой надежной охраны… И вот он лежит в парадняке, раскинув руки, – обычный человек в обычной одежде. Он никак не ожидал, что копы «вычислят» его собственное, ни в чем не замешанное тело. Гримаса удивления так и застыла на его костенеющем лице…
Да, это было страшное время. Тюрем и исправительных колоний в прежнем понимании больше не существовало. Теперь это были всего лишь склады тел, вроде вокзальных камер хранения. Все уголовники, включая самых опасных рецидивистов, могли преспокойно выходить на промысел, совершать любые злодеяния, прятать награбленное, пить-гулять, а затем как ни в чем не бывало возвращаться в свою камеру или барак, имея стопроцентно надежное алиби. Законы ведь не станут менять из-за такого сумасшествия, да и не поспеть…
А с другой стороны… Угрозыск ловил преступников, а арестованными оказывались невинные люди, чьим телом просто воспользовались. Но где гарантия, что этот добропорядочный гражданин не решился, пользуясь ситуацией, реализовать свои давние преступные планы, доселе сдерживаемые одним лишь страхом наказания, и теперь сваливает вину на несуществующего «постояльца». Конечно, полиция будет проверять показания подозреваемого о его ПРИКЛЮЧЕНИЯХ. Но только дурак не заявит, что пребывал где-нибудь на Амазонке – и поди-ка свяжись с тамошней полицией, получи информацию…
А посему большинство оперов и следователей делают вид, что никакого ПЕРЕСЕЛЕНИЯ ДУШ в природе не существует, и привычно определяют преступников по отпечаткам пальцев, по приметам и фотороботам. Начальство смотрит на все это сквозь пальцы. А наиболее честные, принципиальные, как всегда, получают по шапке: раскрываемость на нуле, висячих дел горы и все такое прочее.
…Репнин спешил, потому что хотел ненадолго заскочить домой – была такая возможность. В префектуру обязан прибыть не позже восьми, так что два с половиной часа в запасе… Проведает жену с сынишкой, а заодно можно быстренько помыться – как раз включат горячую воду, газ и свет.
Валера пересек по виадуку Садовое кольцо, краем глаза заметив внизу гигантскую автомобильную пробку и несколько полицейских мигалок. Что-то стряслось или просто затор?.. Проехал район шикарных небоскребов, построенных американцами, а затем по сторонам потянулись заросшие лебедой пустыри с кучами песка, битого кирпича и бетонных обломков. Не так уж далеко от того квартала, где в облаву убили Суваева.
И тут Репнин почти случайно увидел каких-то ханыг, преследующих собаку. Притормозил.
– Что вы там делаете?! – закричал, высунувшись из окошт ка машины. – А ну, прекратить!
– Да пошел ты, козел!
Пришлось пальнуть в воздух – лишь тогда, бросив на него полные ненависти взгляды, пустились наутек. Собака лежала на обледенелой куче Песка, тяжко дыша и высунув длинный розовый язык. Опасливо поглядела на вылезающего из автомобиля человека, но сил встать на ноги уже не осталось.
Репнин не сразу узнал этого пса. Породистый кобель вконец запаршивел и походил теперь на живой скелет. Уши захлестнули голову; и только один темный, внимательный глаз следил за действиями человека. Когда Валера подошел вплотную, Гуня сначала заскулил, мотнул черной усатой мордой, а потом сдался: делайте со мной, что хотите…
Капитан потрогал собачий нос – горячий. Еще бы!.. На ошейнике он обнаружил медальон, а в нем одну лишь рваную бумажку – всего пара слов корявым почерком: «Догоняй» и (в скобках) «Гуня».
– Придется взять тебя домой, приятель, – ласково проговорил Репнин, гладя все еще вздрагивающую собаку по голове. – Хороший песик, хороший Гуня… – Догоняй хотел зарычать, но из горла вырвалось лишь жалкое ворчание. – Все будет хорошо, малыш.
А потом капитан поднял Гуню на руки, совсем не боясь испачкать куртку, хотя собака была грязнущая. Весил Догоняй всего-ничего. Поняв, что его куда-то волокут, кобель обнажил зубы, потом тоскливо зевнул и, наконец, лизнул Валерину руку – этакая во сто крат ускоренная эволюция чувств. Потом Догоняй уронил голову, провалившись в полузабытье.
«Что на это скажет Катя?» – бледной тенью промелькнула мысль. Репнин знал, что на сей раз все делает так, как надо. И жена не сможет не понять его.
82
Запись мегафонного выступления Первосожженца церкви Испламенения мирского, сделанная на Триумфальной площади города Москвы:
«Возрадуйтесь, братия! Грядет! Всё ближе долгожданный день Очищения! Исстрадались, истомились мы, приближение его торопя, но не зря были наши муки! Вот он, уже не за горами, уже слышно его огненное дыхание, уже видны отблески лика его на окнах и стенах!.. И-и-дет!!!
Не бойтеся больше, братия, ни гадов земных – вон тех, например, что в синих шинельках корчатся от страха в ожидании скорого конца – бессильны они, хоть и злобны зело! Ни кар небесных! Предочищение они суть! Хоть тело грешное и страшится, уцелеть желает подлым своим естеством, не приемлет скорого завершения плотских утех, но выше и чище плоти должны быть вы, братия, ибо, только распнув себя, можно попасть в Царствие Господне!..»
83ПРИМАК (7)
Новое тело никак не хотело вставать. Оно лежало на койке, подключенное к системе искусственного жизнеобеспечения. В теле оставалось совсем мало энергии, но никаких болей Игорь Николаевич не чувствовал. На его приказы это «бревно» реагировать отказывалось. Генерал-лейтенанта начала разбирать злость.
Тут в палату вошли двое в белых халатах. Говорили по-английски, совершенно не боясь, что он услышит. Значит, и не мог услышать, ибо говорили именно о нем.
– Сколько еще вы собираетесь держать его здесь? – спросил первый, больше похожий на врача.
– Пока госдеп платит… Хоть до второго пришествия, – усмехнулся второй.
– Оно может наступить гораздо раньше, чем вы думаете… К нам все чаще привозят больных, которым нужен аппарат, и они умирают у нас на руках…
– Такие же «цветочки»?
– По-разному бывает, – буркнул врач. – Кого-то еще можно спасти… Родственники его погибли, так что минимум проблем, – продолжал он гнуть свою линию. – Почему Госдеп уперся? Норман абсолютно безнадежен.
– И все-таки пусть себе лежит. Так для всех будет проще… Они вышли. Примак подумал с удивлением: «А как же тогда я вижу и слышу? – И тут его осенила предельно ясная, поразительная по своей очевидности и невероятию мысль: – Я должен овладеть этим бесхозным телом, встать и уйти домой».
Палата на одного благодаря бело-голубоватым стенам и высокому потолку, казалась просторной. Матовые светильники давали ровный, неяркий свет. Окно было зашторено. Единственный звук – пиликанье аппаратуры. Единственное движение – беспрерывный бег зеленых волнистых линий на экранах мониторов.
«Надо пошевелить пальцем, – приказывал Примак телу. Все его яростные команды, сжигающее желание были сейчас нацелены на желтовато-серый мизинец правой руки, неподвижно лежащей на одеяле. – Ну давай! Давай!» Прошел час.
«Ну же! Ну!.. Иначе я никогда не увижу ни Жанну, ни детей!» – терзал себя Игорь Николаевич. Рука по-прежнему не реагировала. Да и проникла ли его душа в этот мертвый мозг? Или только окутывает тело незримым облаком, невесомым пуховым платком лежит на плечах?..
«Это мой единственный шанс… Ну шевелись же! Шевелись, мразь! Шевелись, я тебя умоляю!» – то угрожал, то упрашивал он.
По всему телу обильно выступил пот, он тек и со лба, заливая глаза. Показания приборов стали меняться. Кривые на мониторах слегка запрыгали, но пока что в палату никто не приходил. Видно, такое отклонение посчитали неопасным или за его экранами вообще никто не следил.
И тут левая нога Примака рефлекторно согнулась в колене. Потом он сумел заставить ее согнуться еще раз, делал это снова и снова, пока не заболели частично атрофированные мышцы.
Его ожесточение пропало, генерал был совершенно обессилен. Жаль только, что нельзя вытереть пот со лба… В этот же миг неподконтрольная доселе, враждебно настроенная правая рука неожиданно легко поднялась (она была почти невесома) и, как подстреленная, плюхнулась ему на переносицу. Мышцы почти не работали и пальцы не гнулись – но факт остается фактом: она начала двигаться! Это был миг торжества.
