– Что это за штука? — спросила Шеветта.
– Бронежилет, — ответил Райделл и повернулся к светящейся девушке. — Лэйни говорит, что я должен оставить проектор на мосту. Но это значит, что мы вас покинем…
– Это то, чего я хочу, — сказала она. — Мы собираемся проникнуть в суть харвудовского замысла. Помешать ему. И изменить все, — она улыбнулась Райделлу, и Шеветта почувствовала укол ревности.
Но тут же услышала приближающийся шум, рев и вой надрывающегося электрического двигателя. Раздался грохот металла, и Фонтейн отпрыгнул от двери. Трехколесный вездеход, лязгнув, остановился снаружи; Тесса сидела позади мальчишки с круглой, словно луна, физиономией, в черной сетчатой кепочке, надетой задом наперед, и черной футболке. На Тессе были видеоочки, на обеих руках красовались контрольные перчатки. Она стянула очки и откинула волосы со лба.
– Шеветта, быстро!
– Слезь-ка с трака, дорогуша, — сказал круглолицый мальчишка. — Здесь хрен развернешься.
Тесса спрыгнула с вездехода и вошла в лавку, глядя вверх на "Маленькую Игрушку Бога".
– Звук почему-то не записывается, — сказала она.
Мальчишка стукнул кулаком по двигателям, вмонтированным во втулки задних колес вездехода, и дал задний ход. Трак, накренясь, подался по кривой назад и снова вперед, развернувшись в сторону Сан-Франциско.
– Скорее, дорогуша! — сказал мальчишка.
– Две камеры снимают пожар, — сказала Тесса. — Этот отстойник горит.
– Пора сваливать, — сказал Райделл, положив руку на плечо Шеветты. — Мистер Фонтейн, не желаете прокатиться на этой штуке с Шеветтой?
– Никуда я не собираюсь, сынок, — ответил Фонтейн.
– На мосту пожар, мистер Фонтейн.
– Я здесь живу.
– Райделл, пошли, — сказала Шеветта, схватив его за брючный ремень.
Тесса залезла обратно на сиденье позади водителя в сетчатой кепочке и снова надела видеоочки.
– Господи Иисусе, — сказала Тесса. — Глазам не верю! Вот это ракурсы!
Шеветта вытащила Райделла за дверь и вскарабкалась на вездеход сзади (там было что-то вроде коляски), оставив место для Райделла.
– Стойте, — сказал Райделл. — Мы не можем просто так их оставить…
– Мы?! Приятель, ты никуда не едешь… — но тут круглолицый мальчишка заметил чейн-ган и заткнулся.
– Езжайте, — сказал Фонтейн. Он стоял теперь в дверях, обнимая одной рукой мальчика за плечи, который недавно был в шлеме, глаза парнишки смотрели на Райделла с равнодушием зверька. — Езжайте. У нас все будет в порядке.
– Мне очень жаль, — сказал Райделл. — Жаль, что так вышло с лавкой…
– Задницу твою будет жаль, если ты сейчас не уедешь.
Шеветта услышала, как со стороны Сан-Франциско завопила какая-то женщина, и изо всех сил дернула Райделла за ремень, так что от ширинки его "хаки" отлетела пуговица. Он забрался в "коляску", сел напротив Шеветты, одной рукой держась за сиденье, другой крепко держа чейн-ган.
Последнее, что видела Шеветта, это была светящаяся девушка, которая говорила что-то человеку по имени Конрад. Потом "сетчатый" врубил двигатели, и вездеход рванул в сторону города.
– До свидания, Фонтейн! — прокричала Шеветта, но ей показалось, что он ее не услышал.
Ей вспомнилась ночь, когда загорелись холмы над кондоминиумом, вспомнилось, как в темных кустах вокруг дома проснулись птицы, чуя огонь. Их пронзительные голоса.
Сейчас, сквозь грубо сколоченный фанерный навес над головой, она чувствует утробный рокот большого пожара.
Фонтейн понимает, что мост и вправду горит, когда, выглянув наружу, видит крысу, бегущую в сторону Окленда. Потом вторую. И третью. Крысы все знают, а "мостовые" крысы считаются самыми знающими — да и как им такими не стать, когда на них постоянно охотятся дикие "мостовые" коты и многочисленные не менее дикие дети, вооруженные рогатками, сделанными из авиационного алюминия и хирургических резиновых трубок. Эти "мостовые" рогатки убийственны не только для крыс; их владельцы любят использовать шарики плотной влажной глины — военная хитрость, пришедшая из Средневековья, ее со счетов не скинешь.
Фонтейн смотрит, как мимо несутся крысы, и тяжко вздыхает. В лавке у него где-то спрятан пожарный топор, трофей с буксира, затонувшего в 2003 году в Китайской бухте, а также огнетушитель, но он не думает, что от них будет какой-нибудь толк, хотя прорубить топором в стене дыру и выпрыгнуть прямо в бухту — это тоже вариант. Интересно, вправду ли там полно акул, как думают здешние дети. Он доподлинно знает, что в бухте водятся рыбы, мутировавшие из-за оксидов, которые образуются от соленой воды на пирсах у кабельных башен.
Но Фонтейн пережил многочисленные катастрофы — и общественные и личные, — и в нем теперь живет вера, которая не полагается на случай или надежду, что все в конце концов будет хорошо. И уж во всяком случае, всегда есть силы, с которыми никто не способен бороться, а если кто и способен, то уж точно не Фонтейн.
И вместо того чтобы спешно рыться в шкафу, куда, как смутно помнит, он засунул тот пожарный топор, — Фонтейн берет щетку и начинает прибираться в лавке, стараясь захватить как можно больше стекла и смести в одну кучу. Стекло, размышляет он, относится к той субстанции, которая занимает относительно мало места, пока его не разбили. Но в то же время, вспоминает он чей-то рассказ, стекло — это жидкость, если рассматривать по-настоящему космические временные отрезки. Любое стекло в любой раме, в любом окне претерпевает бесконечно медленный процесс таяния, оседания, расползания, вот только едва ли хоть одно окно переживет тысячелетия, необходимые для превращения в твердую лужу.
Тем временем к бегущим крысам присоединяются люди — разношерстная толпа, какая обитает лишь на мосту. Фонтейн только надеется, что Кларисса и дети в безопасности; он им звонил, но никто не брал трубку, а оставлять сообщение было довольно бессмысленно, учитывая обстоятельства.
Он оглядывается и видит, что голограммная подружка Райделла стоит на коленях у койки, говорит что-то мальчику. Рядом с ним сидит профессор, одолживший у Фонтейна "кит ган". Фонтейн поражен: они производят впечатление одной семьи, не правдоподобной, возможно, но не лишенной тепла. Фонтейн достаточно долго живет на свете и кое-что понимает в техническом прогрессе, чтобы ломать себе голову над вопросом — кем или чем является эта девушка: она похожа на компьютерную игрушку, которая будто вышла из компьютера и сидит у вас в комнате, и найдутся люди, думает он, которым это очень нравится.
Он натыкается на загубленных кукол-близняшек, лежащих в силиконовой пене. Теперь молчат все. Когда он сметает их в кучу осколков, его охватывает ужас. И тогда, отставив метлу, поднимает одного из младенцев за безжизненную руку. Выносит маленького кукольного японца наружу, кладет на спинку перед лавкой. Потом всех по очереди, и, когда он кладет последнего, мимо лавки тяжелой увалистой походкой тащится грузная тетка с тюком каких-то пожитков. Она видит, что делает Фонтейн, и начинает кричать. И кричит, пока не скрывается с глаз, и ее все еще слышно, когда Фонтейн возвращается в лавку, думая о Турмалине, своей первой жене.
В воздухе уже виден дым, и, наверное, пора поискать топор.
Форма, которую Лэйни видит, когда смотрит на Харвуда, на идору, на Райделла, на всех остальных, до сих пор никогда не казалась ему пространством, местом, где можно жить. Но теперь, когда его подгоняет новое неотложное дело (и сопровождает практически все население Города-Крепости, действующее с синхронностью хора, поющего в унисон), — теперь ему удается на самом деле быть там, в пространстве, координаты которого заданы появившимися факторами узловой точки. Это место, где метафоры бессильны, дескриптивная черная дыра. Он не способен описать ее не только самому себе, хотя ощущает ее, но и кому-нибудь другому.
Все больше эта штука, эта поворотная точка истории похожа на ту Дыру, которую он помещает в центре своей души, пустота, лишенная и тьмы и света.
Мгновенно Лэйни понимает, хотя и не знает, каким образом, что Харвуд рядом с ним.
– Харвуд?
– О, Колин Лэйни! Вечер чудес! Неожиданных…
– Ты приказал сжечь мост?
– А как насчет тайны частной жизни?
– Ты пытаешься остановить ее, не так ли?
– Полагаю, да, хотя и не знаю, что она пытается сделать. Она — развивающаяся система. Она не знает себя.
– А ты? Ты знаешь, что ты хочешь?
– Я хочу, чтобы нанотехнология пришла в мир, который сохранит хотя бы видимость сходства с тем миром, в котором я проснулся сегодня утром. Я хочу, чтобы мой мир преобразился, но не очень отличался от теперешнего. Я хочу сразу всего. И мне кажется, я нашел способ это устроить. Хотя и у тебя есть свой вариант. Теперь мы должны спросить себя: в чем здесь ошибка?
– Ты сделал свой выбор. Ты решил попробовать 5-SB. В сиротском приюте мы добровольно участвовали в экспериментах, но не имели понятия о том, что нас ждет.
