– Вот даже как?
– Якобы лорд в глубоком трауре, жена при жизни мечтала увидеть сына…
– Пусть теперь она его увидит на том свете? – мрачно пошутил я, получив в ответ укоризненный взгляд тетушки.
– Буду за тебя молиться, малыш.
Я криво усмехаюсь. Молитвы никому еще не помогали, но хотя бы не вредили. Ладно, попробуем выжить.
Я уже не щенок, я уже подросток и, видит Бог, – без колебаний пущу в ход зубы. Глотку перегрызу за маму.
Первая ночевка в Лесу вышла печальной. Бегать ночью по Лесу в заячьем обличье не рекомендуется никому. Не тот зверь, чтобы его боялись и не трогали. Одни совы чего только стоят, да и другие дикие звери… Пришлось обернуться и забраться на дерево. Стало холодно и тоскливо. Кора царапалась, мысли были исключительно печальные, я опять перекинулась зайцем и в таком виде намного удобнее устроилась в сплетении ветвей. Заяц на дереве?
И что такого? Жить-то хочется.
И кушать тоже. И тепла. А нет и не будет.
Домой возвращаться… Нет уж, увольте. Я позор семьи? Ну так семье будет лучше без меня!
Возвращаться я не собираюсь, если только за шкирку в зубах не приволокут. Значит, надо решать, как жить дальше, – чем не занятие на эту ночь? Спать придется урывками, а ничто не гонит сон так хорошо, как тяжелые раздумья. Я точно знаю, когда о Райшене думала, ночами могла не спать.
Итак, что я буду делать вне Леса?
Хм-м… а ведь я правда над этим не задумывалась раньше. Попробуем сейчас, раз уж не спится? Да и не нужно мне много сна, три-четыре часа – и буду бодра, как хвост бобра. Братья эту поговорку произносили куда как неприличнее и смеялись при этом. И Райшен… с-скотина блохастая. Кстати – блох он цеплял регулярно, я же и выводить помогала, теперь перебьется!
Итак – чем я буду заниматься вне Леса?
Я знаю, что там живут люди. Там есть деревни, есть города… оборотни вообще не любят людские земли, потому что раз в месяц нас тянет перекинуться. А потом и по Лесу побегать, загрызть кого-нибудь… Да-да, некоторые оборотни, особенно молодые и волки, в такие минуты себя плохо контролируют и могут напасть на тех, кто боится, убегает, проявляет агрессию…
А дальше все просто. Рано или поздно поймут, поймают, вызовут храмовников – и добро пожаловать на костер или на рогатину. Не хочется…
Но то волки. А я?
Безобидная, беленькая, пушистенькая – мне, в принципе, можно перекидываться и сидеть дома. Положу себе заранее пару капустных кочанов или морковки начищу, никакого леса не захочется. Ну, можно будет раз в три месяца пробежаться там, где безопасно. Зайцы бегают?
И пусть бегают…
Ум-то у меня человеческий в любой ипостаси, я вообще не дурею. Просто никому это не интересно, вот была бы я медведицей или волчицей… или хотя бы лисицей… Лайса, дрянь рыжая, жаль, что я перед уходом с тобой поквитаться не могу. Ну и пусть!
Бери себе Райшена и подавись им! Чтоб вы грызлись до упаду каждый день да по три раза в день! Не жалко!
Ага, кому я вру? Себе?
Еще как жалко. И тоскливо, и тошно, и выть хочется – видели вы воющего зайца на дереве? Тогда вы вообще мало что видели в этой жизни. Ну и я тоже. Тут поневоле взвоешь. Хорошо вышло, душевно…
Среди людей жить – не в лесу выть. Это я точно знаю. У них имеют хождение деньги. Не настолько уж я глупая и темная, между прочим. Дочь вожака стаи, причем потомственного. Папа иногда ездит к людям, а то как же?
Мы живем в Лесу, богатства которого не измерить. И людям нужно многое из того, что есть у нас. А нам нужно кое-что из того, что есть у них. У них есть кузнецы – у нас нет. Оборотни не любят работать с огнем. Да и ткани… Можно и ткать, и прясть самим, но где взять лен? Разбить в Лесу поля и батрачить на них все лето? Как же, уже бежим, помахивая хвостиками. И с зерном то же самое, и со сладостями. Люди умеют делать многое, что нужно нам. А мы можем собирать жив-корень, можем найти такие травы, которые позарез им нужны, но люди никогда не доберутся до глубин Леса, можем платить им шкурами дикого зверья… одним словом, кое-какая торговля есть.
И папа рассказывал о своих визитах к людям. Я вот слушала с удовольствием, и теперь понимаю, что не зря. Первым делом мне нужна будет одежда. Ее можно купить или украсть. Потом обувь. Это в Лесу все ходят босиком даже в холода, но люди так не могут и не умеют, я привлеку излишнее внимание. Обувь, одежда, место для жилья…
А вот с последним проблема.
Отец рассказывал так.
Деревни и города – там простые люди. Над людьми обязательно есть лорд – именно он решает, кому где жить. И как это будет выглядеть? Здравствуйте, лорд, я из Леса вышла, позвольте мне тут поселиться?
Звучит как-то неубедительно… И люди корыстны, отец это постоянно повторял. Значит, от меня могут потребовать денег, а это плохо. Денег у меня тоже мало. А что можно придумать?
Возможно, кто-то возьмет меня в свой дом?
Не знаю, это сложно. Но допустим, дом я нашла. А вот чем я буду заниматься? А, глупый вопрос. Травницей я буду, травницей. Оборотень, между прочим, по одному запаху и болезнь определить может, и лекарство приготовить… я точно могу, меня мама учила. Я не тупая Лайса, которая даже писать не умеет, я умная. Нет, ну что он в ней нашел – лохмы рыжие? Кобель вонючий!
Итак, что я умею?
Читать, писать, лес знаю, травы знаю… Есть возможность пристроиться?
Наверняка найдется. Я умная, я со всем справлюсь. А если мне пока немного страшно – это не беда. Глаза боятся – руки делают…
Ночь прошла более-менее спокойно, и я еще раз похвалила себя. Никто меня сожрать не пытался, я просто не вписывалась в картину мира диких зверей. Заяц должен прятаться в траве, по деревьям они не лазят и летать не умеют. Поэтому на дереве меня никто искать не станет.
А теперь опять бежать и бежать. До границы Леса еще далеко[1].
Мы выехали достаточно поздно. Капитан ярился и хотел отправиться в путь с рассветом, но – нашел дурака. Чтобы теленок вперед мясника на скотобойню бежал?
Нет, помечтать ему не вредно, но я лично так поступать не собирался. Поедем медленно, печально, с перерывом на сон и еду, а там Филипу письмо долетит, тетушка сообщит, и дядя либо догонит нас, либо к Рылу гостем явится – в любом случае будет неплохо. Так что я спокойно завтракал, невинно хлопал глазами на все вопли капитана, а потом зарядил ему в лоб:
– Капитан, а куда мне спешить? Мать уже умерла, теперь тридцать дней ее тело будет лежать в церкви, а потом ее опустят в землю. До моего поместья, – «моего» я выделил голосом так, что мужик аж побагровел, понимая нескромный намек, – восемь дней пути, если торопиться, двенадцать – если не торопиться, так что мы в любом случае успеем.
Крашри вылетел из зала, я покачал головой и посмотрел на тетушку. Та поняла намек и повела меня в комнату, еще раз проверить, все ли собрано.
– Тетя, боюсь, этот тип тоже в доле. Вы предупредили людей, которых со мной отправляете?
– Да, сынок.
– Это хорошо. А то погибнут ни за грош… жалко.
– Ты, главное, себя сбереги… Письмо дяде я уже отослала. Двух голубей послала и трех гонцов, так, на всякий случай. Кто-то да доберется…
Я поцеловал тетю в щеку. Хорошая она…
– Спасибо тебе…
Тетя погладила меня по голове.
– Возвращайся, сынок.
С тем я и вышел на крыльцо. Конюх подвел мне моего конька. Крепкий буланый жеребчик по кличке Обмылок. Смешно?
Кому смешно, а кому смеяться грешно. Прозвище было дано не просто так. Характер у конька был премерзкий, любой, кто на него пытался садиться, тут же оказывался на земле. И на него еще норовили наступить копытом. Вот один из конюхов и… обругал. Мол, скользкий, как обмылок, хоть как извернись, а не удержишься…
Имя приросло. Вроде бы и окликнул, и обругал…
Дядя совсем отчаялся и хотел было его сплавить куда-нибудь, но мне строптивец приглянулся. Я вообще животных люблю, вот и начал разговаривать с коньком, приносить ему то яблоко, то морковку, то подсоленного хлеба… прошло не меньше трех месяцев, прежде чем он разрешил мне просто сесть ему на спину, но потом мы сдружились. А как конь Обмылок был выше всяких похвал. Умный, понятливый, правда с характером, ну так кто из нас без норова? Но если он понимал, чего я от него хочу, – все. Он мог свернуть горы. Так что когда мы с дядей отрабатывали схватку с копьями, я вообще конем не управлял, Обмылок все делал своей волей. И шпоры я никогда не носил – незачем. Вид у конька был не особенно приглядный, масть неприметная, грива неопрятной щеткой – вот не росла она у него, и все тут, но крепкая спина, сильные ноги и ум с лихвой искупали все остальное. Мне ж на нем не дам возить – перебьются.
Седлал коня, кстати, я сам. И расседлывал, и обихаживать тоже сам старался. В исключительных случаях Обмылок позволял слугам поухаживать за собой, но все равно старался или наступить на ногу, или чисто случайно навалиться всем весом… Характер не запрешь.
Одним словом, мы поехали.
