над поляной высотой в две ели, а стая псов даже с места не тронулась. Не пронять их собачьим скулением, не хотели они погибать под волчьими клыками за Куколку.
Утром на поляне успела выправиться смятая трава, словно и не было собачьего собрания. Выпавшая роса выявила паучьи ловушки на полевых цветах, похожие на ажурную рваную накидку Серой. На каменистой возвышенности растянулись во сне псы: два огромных и двое поменьше. Мирно трещали кузнечики и перекликались птицы, наслаждаясь безветренным утренним покоем.
Ёлки вдали торчали зелёными бородами из кустов дикого шиповника, как бродячие актёры, выглядывающие из многоярусных фалд занавеса с прихватками из багровых бус. Из колючего занавеса неожиданно выскочила Марвуха и прямиком метнулась к каменистому холму, где почивал её ненаглядный Мотя в окружении семьи. Девку совсем не смущал пёсий вид, она Мотю уже всякого навидалась.
Пряталась Марвуха в тернистых зарослях ещё с вечера, наблюдая тайное сборище псовых оборотней. Знала, что в колючки волчара не полезет, а собака и подавно. А она что? Она ко всяким шипам и иголкам привычная, чай, дочь охотника и рыбака. Не пропадёт и Мотю в обиду не даст. Зипун толстенный имеется, не для летнего времени одёжка, а на ночь очень пригодился. Прихватила с собой Марвуха и капканы на волков, петли для ловушек и лопатку с коротким черенком для ямы.
Мотя первый учуял Марвухин запах, открыл глаза и замер от неожиданности.
─ Ну, чего оцепенели, как щуки на дне?!
Псы вскочили на лапы и уставились на бесстрашную девку.
***
Битва будет.
Им не долго пришлось ждать на волчьей тропе. Выскочил волк, узкомордый, с мускулистыми ногами и задранным вровень с туловищем обрубком хвоста. Его оскал казался жалким из-за торчащего осколка клыка в разодранной десне. За волком-обрубышем показался суетливый подросток-прихвостень со впалыми боками; хребет костлявой дугой, хвост в струпьях, ножёнки, что сучья, глядишь, переломятся. Тощий волчишко задребезжал голосом селезня, подзывающего утицу:
─ Освежевать бы девку, глянь, грудь наеденная, а зад-то мясистый, на месяц жрачки, не меньше. ─ Прихвостень злился и кружился, будто хвост свой ловил, не смея подойти ближе к Марвухе и явно подзывая на подмогу обрубыша. Покушение на Марвуху напоминало охоту безумно изголодавшего хорька, снующего под копытами коровы, запертой с курицами в хлеву.
Привязанная к дереву Марвуха шевелила бесцветными губами:
─ Садани его по хребту, Мотя!
Прихвостень не успел даже рявкнуть, заваливаясь на спину, и захлебнулся кровью. Уставился стеклянными глазами на огромного волкодава, подмявшего его под себя, впившись жертве в глотку.
Обрубыш сразу понёсся прочь от погони. Серая настигала беглеца и вот-вот ухватила бы его за ляжку, но споткнулась и кувырком покатилась в канаву. Вася, ещё не привыкший к своему телу, задыхался и отстал.
─ Плохо дело. Это явились засланные падальщики-шкурники, разнюхать, распознать, кто нарушает границу. Теперь приведут всю стаю, ─ вскочив на ноги, тявкала хромающая Серая, перетаптываясь с ушибленных лап на здоровые. ─ Надо отступать.
Марвуха верхом на Моте, как на пушистом жеребце, победоносно подъехала к понурым родственникам ухажёра.
Вася, перекинувшись опять в человека, уселся на траве, скрестив ноги. Мучаясь тревогой о Куколке, с мольбою в голосе произнёс:
─ Отступать нельзя. Начнут резать скот, птицу, похищать детей. Мотя, отведи Марвуху домой и возвращайся. Что-нибудь придумаем.
***
Вася, Серая и Губастый подходили к малой берёзовой рощице, а им надо было на простор холмистой равнины, где задумывалась битва, где выманят волков и расставят капканы, как научила Марвуха.
Для удобства Серая обернулась сухощавой бабой в переднике с русским орнаментом.
Вася вольно отдыхал в привычном человечьем теле, а Губастый упирался преображаться, высокомерно намекая о тайне, что пришло время открыть. Вот только дойдут до долины, а там уж он поможет всех одолеть, об этом кричала его самодовольная морда.
Вася хорошо знал зловещую долину, на которую они ступили. Ближний лес у него хожен-перехожен с полями, оврагами и холмами, но Полюшку так и не нашёл.
Беспощадные зверюги не потерпят непрошеных гостей на своей территории. Местность с извилистой речушкой и сочной травой для выгона скота, заодно охотничьи угодья волчар- оборотней. Недалеко от пасущихся жертв всегда прятались их убийцы. Перекидываясь в человека, обязательно надевали широкополые рыбацкие шляпы, чтобы пастухи не обнаружили звериных глаз, будто переливающихся голодным жидким блеском.
Сбрасывая шерстяную шкуру, волчьи оборотни продолжали метить мирные тропы блевотной отрыжкой из своей пещерной утробы.
Губастый сделался загадочно-задумчивым. Блеющим блаженным голосишком попросил мать снять с него «удавку», которая оказалась пастушьим поясом, свободно обёрнутым на шее лохматого притворщика. Освободившись от «удавки», пёс с тягучей ленцой сладко потянулся передними лапами, а потом, отставив зад и вернув передние ноги в упор стоя, вытянул задние, помня, как лягается лошадь.
Серая и Вася терпеливо взирали на Губастого в ожидании, когда он раскачается и откроет свои секреты. Не дождавшись вразумительных объяснений, Серая с раздражением фыркнула на кривляку, отвесив вихлястому тяжёлый подзатыльник, чтобы «телился и не кочевряжился». Да ещё и за уши оттаскала за «измывательство над близкими, что тревожатся о дурне».
Губастый сразу стал сговорчивым и рассыпал горохом сокровенную тайну, склонив морду у ног матери. Ходко выпалил о всех чудесных свойствах заговорённого пояса, украденного у пастуха. Давясь собственной слюной, тявкал о важности «хитрого обращения с дельной вещицей». Мол, надо знать, как выгодно подвязаться «волшебным кушаком», чтобы дикие звери не увидали упитанных жертв, а перед их глазами остались бы только камни. Дескать, если всемогущий пояс ослабить, то скотинка вольно паслась бы, а если потуже подвязаться, то рогатые морды собирались бы вместе. Ещё Губастый увлечённо наплёл о разных методах передвижения по полю. Убеждал, что можно ходить на высоченных ходулях, чтобы волчьи клыки щёлкали, а достать не могли. Казалось, занятные придумки клокотали и перекатывались из его разорванной губы вместе со слюноотделением.
К разочарованию Серой, из шепелявого сумбура Губастого не удалось уловить ничего полезного для победы над озверелым врагом.
─ Ничего, ничего, ─ утешала себя Серая. Волчьи броски отточены в нападениях на медлительных овец, но не рассчитаны на её сноровистых, удалых выкормышей.
После того как ловушки пометили, петли закрепили, капканы расставили, ямы замаскировали, Серая с Васей от усталости шатались и нашли укромную ложбину у подоблачного дуба. Губастый бегал бодрым сторожем и тихонько обзывал спящих «неблагодарной сонной ратью».
***
Волки
Впереди нахрапом продвигались крупные матёрые волки с поблёскивающей сединой на загривках. Их испытанные тела с неутомимой напористостью задавали темп в беге. От вожаков исходила неудержимо могучая сила. Следом нестройно и безбоязненно-браво прискакивал поджарый молодняк. Подростки легко пружинили
