– Да ради бога, для тебя не жалко.
– Ох, хлопцы, а що тут вообще творится? – вдруг проявила свойственное женскому полу любопытство красавица Оксана. – Може, то мне снится?
– Може, и снится, мое серденько, – поспешил кузнец с ответом, успокаивающе гладя чело и щёки своей возлюбленной.
– А, так ежели оно снится, то я могу сказать, що…
Что именно хотела сказать красавица Оксана, друзья так и не услышали, поскольку в тот же миг аж три чёрных гроба с мертвецами атаковали их «цитадель»!
Кружа у самого потолка, под укоризненными взорами полустёртых святых со старых фресок, полуразвалившиеся мертвецы, сидя в гробах, ухмылялись им щербатыми ртами.
– Эх, раз! Ещё раз! Ещё много, много раз! – в ритме цыганочки приплясывала нечисть, покуда Вакула, сдвинув к переносице грозные брови свои, без предупреждения не шарахнул по ближайшему гробу тяжёлым кузнецким молотом. Щепки так и брызнули во все стороны!
Перепуганный мертвец всеми костями выбросился в соседний гроб, который, не выдержав перегруза, нырнул в сторону, ударяя носом в бочину гроба третьего и всей мебелью врезаясь в обалдевшую толпу нечистой силы. Добрую четверть выкосило на месте…
Вот Господом Богом клянусь, что как минимум у половины оставшихся на ногах резко отбило желание впредь чего-то хотеть от страшной пары кузнеца и гимназиста. Уж больно непослушная жертва встала им поперёк зубов. Хоть вроде бы и в засаду заманили по всем турецким правилам.
– Эй, козаки! – в наступившей тишине взвыл кто-то из придавленных гробом. – Давайте уже по-хорошему. Мы вас уважаем, вы нас, мы вас без боя выпустим, а вы нам ужин оставите! По рукам?
– По мозгам!
Тяжёлый кузнецкий молот вылетел из круга на голос и, судя по малоприятному «бумс!», попал куда надо. Вакула поднял к груди могучие кулаки свои, и Николя, секунду назад пожалевший об утере боевого оружия викингов, решил, что кузнец и так может за себя постоять.
– Паныч, а паныч, – вежливо потеребила его за рукав красавица Оксана, – а як вы думаете, мой Вакула и впрямь меня так любит?
– О, я бы даже сказал, что…
Николя не сразу понял, что его не слушают и в ответе не нуждаются. Увы, с нашими милыми украинскими девушками и не такое бывает…
– Да ведь вряд ли где найдётся в другом месте, хоть бы и в самом Киеве или, скажем, даже в Полтаве, такой молодец, как кузнец! – малым ручейком начала щебетать дивная Оксана, и речь её всё более и более напоминала набирающий силу речной поток. – Он же ж всегда любил меня! Он дольше всех выносил все мои капризы! Я ще в прошлую ночь ворочалась з боку на бок, а не могла заснуть, сама себя бранила за то, що так строга с ним! Та могла бы разок позволить поцеловать себя в щёчку! Мне бы ни о чём не думать, а я, дура, всё думала о нём. И знаете шо, паныч Николя…
– По-моему, вы влюблены в него по уши.
– Хто?! Я?! Ах-ха-ха! – звонко рассмеялась красная, как спелая свёколка, прелестница. – Не-е, ну да, може, трохи, а так не… нельзя разве?!
Ох, Матерь Ты Божия, Пресвятая наша Богородица, да разве ж кто на целом белом свете поймёт хоть когда дивную женскую душу? Николя только покачал головой, а под своды старой церкви взлетел новый клич со свежей идеей:
– Вия! Позовите Вия!
– Да, да, Вия сюда! Только он может разомкнуть круг! Он сильнее всех, он могучий, древнего Вия зовите! – загомонила нечистая толпа в предчувствии кровавой расправы над христианскими душами. – Ступайте же за Вием!!!
– А Вий – это кто? – шёпотом спросил молодой гимназист.
– Так про то разве лысый дидько ведает, – пожал широкими плечами своими чуть побледневший Вакула, как всегда к месту и не к месту всё сваливающий на чёрта. Хотя, конечно, «лысый дидько» порою значило и нечто иное, но мы о том приличия ради писать не станем.
Но тут настала странная тишина в церкви. Угомонились на время бесы и ведьмы, а вдали послышалось волчье завывание, заухали совы, запищали малярийные комары, а вскорости в густой ночи раздались страшные тяжёлые шаги, словно бы и сама земля вздрагивала от страха…
Нечисть почтительно расступилась, давая дорогу кряжистому великану, ростом в две сажени и себя поперёк шире, весь в чёрной земле, а лицо его страшное и безмолвное казалось французской железной маской. С великим трудом разомкнул он безгубый рот, полный жутких в желтизне и запахе зубов своих, более похожих на кривые пеньки плохо забитых гвоздей.
– Поднимите мне веки, не вижу! – утробным голосом произнёс Вий.
Оксана в ужасе кинулась на шею кузнецу. Тот понял, что смерть разлучит их уже в эту минуту, и быстренько достал из-за пазухи царские туфельки.
– Вот, любимая моя Оксана, я принёс тебе те самые черевички, которые… – хотел добавить он «носит сама царица», как прекрасная дивчина, опустив перед ним смущённый взор свой, тихо пролепетала:
– Нет, не нужно мне черевичков. Я и без черевичков на всё…
– Простите, что вмешиваюсь в вашу идиллию, – чуть нервно напомнил о себе паныч Николя. – Но нас тут вроде как убивать собираются, нет?
Четверо чертенят подбежали к Вию, железными вилами поднимая ему веки. Огненный взгляд уставился на героев наших.
– Вот они! – Вий вытянул вперёд грязную руку свою. – Хватайте их!
Оксана, взвизгнув, бросила царскую туфлю прямо в разинутый рот чудовищного великана. Тот захлопнул пасть, проглотил и продолжил:
– Рвите их! Убивайте и… их… ик? Ой… шо це за хрень?!
В то же мгновение живот его страшно раздулся, внутри всё утробно заурчало, черти и ведьмы прислушались, а самые догадливые уже развернули лыжи свои на выход, но тут грянул взрыв!
Грохот был такой, что заложило уши. С церкви сорвало крышу, всю нечисть раскидало в стороны по округе на три версты вверх и на четыре в стороны, словно бы рванул сам пороховой погреб Петропавловской крепости! Лишь только тройка храбрецов за железным кругом осталась полностью невредимой, а взвившийся в небеса петушиный крик возвестил начало нового дня.
– Это ваше. – Николя задумчиво приподнял с полу перемазанную зелёной слизью царскую туфельку, шитую золотом, с серебряной пуговкой с изображением царского герба. – Думаю, вот с этого серебра его так и разорвало. Да, не стоило разевать пасть на Российскую империю. Берите же, хоть на память!
– В хате всё до дела сгодится, – оттирая чудесную обувь фартуком, объявила хозяйственная Оксана. – Но чтоб ты знал, Вакула, я и без черевичков твоя на веки вечные!
– Серденько ж моё, – едва не всплакнул счастливый кузнец, обнимая свою избранницу.
…Когда все герои наши возвращались в Диканьку, на полпути перехватила их толпа селян во главе с козаком Чубом, паном головою, трезвым как стекло Свербыгузом, похмелившимся кумом, сонным дьяком и прочими. Встревоженные жители Диканьки вооружились кто чем мог и спешили на грохот страшного взрыва.
– Доченька моя?
– Отец! – Счастливая дочь кинулась в заботливые объятия родителя своего.
Вакула вздохнул и выразительно посмотрел на друга. Тот лишь на миг задумался, а потом решительно снял с головы новенькую запорожскую шапку из чёрных смушек с малиновым верхом, а подумав, добавил ещё свой пояс, шитый золотом и мелкими жемчужинами. Для счастья друга ничего не жалко…
– Батьку, не гневись! – Кузнец протянул подарки старому козаку Чубу и опустился перед ним на колени. – Помилуй, батько! Возьми нагайку, бей, сколько душа твоя пожелает! Во всём каюсь, дурак был, бей, тока не гневись!
– Э-э…
– Ты ж когда-то братался с моим покойным отцом. Вместе хлеб-соль ели, турок били, магарыч пили! За-ради его памяти и товарищества святого помилуй, батько!
– А шо? Це добре! – вмешался бравый козак Свербыгуз, передавая Чубу тяжёлую нагайку свою на двенадцать узлов. – Подивитесь, люди добри, який важный пан нам поклоны бьёт?
Старина Чуб тоже не без тайного удовольствия видел, что кузнец, который ни перед кем на селе и в ус не дул, сгибал в руках царские пятаки, как пшеничные блины, стоял теперь на коленях у ног его. К тому же шапка была очень красива, и пояс не уступал ей…
– Да не тяните уже, – поднял голос Николя, и сельчане поддержали его согласным гулом.
Чтобы не уронить себя перед обществом, а пуще всего перед паном головою и кумом, Чуб принял нагайку и три раза, от всей души, ударил Вакулу по спине. Кум удовлетворённо икнул три раза и поднял вверх большой палец.
– Ну, будет с тебя, вставай. Старых людей завсегда слушай! Забудем же всё, что было промежду нами. Теперь говори, чего тебе хочется?
– Батька, – не вставая колен, попросил кузнец, – отдай за меня Оксану!
– Ну… ежели она сама не против. – Старина Чуб припомнил своё сидение в мешке у коварной Солохи, последующую пьянку и посмотрел в сторону единственной дочери своей. Та лишь стыдливо кивнула. – Добро же, засылай сватов!
