Лезвие смеха - Дарья Вячеславовна Морозова

Все персонажи являются вымышленными,

и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно

Самое трудное в том, чтобы не дать андроиду-полицейскому повода для подозрений, это пройти мимо него мимолётом с максимально естественным выражением лица.

В любой другой день Михаил с лёгким сердцем миновал бы обманчиво неподвижных роботов и даже не повёл бы бровью. Но не сегодня. Сегодня ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ. Ощутив прилив крови к лицу, молодой мужчина в строгом деловом костюме и хорошем пальто с высоким воротником поёжился словно от холода и поспешно подтянул маску с подбородка до переносицы.

– Спокойно, – приказал он сам себе. – Уймись, иначе всё пропало.

Замечали ли Вы, когда сильно ждёшь чего-то, то время тянется словно патока и никакие дела не способны полностью отвлечь от подсчёта часов? И даже если понимаешь, что ожидание того стоит, человеческая природа берёт своё.

Черный монитор вместо лица у андроида рябил цифрами и мерцающими геометрическими фигурами: велась беспрерывная и бесперебойная работа по наблюдению за гражданами и пресечению «инцидентов». Таковыми могла быть даже пренебрежительная гримаса или неуместная ухмылка, которые сочтут за «нарушение принципов толерантности», «неглижирование эмпатии» или «злонамеренный отказ от желания принимать установленные нормы». Не «злонамеренного» деяния Кодекс административно-уголовных законов общественной морали не знал.

Принятый в 2057 году всеми странами, он стал единственной догмой. Призванный объединить мир, Кодекс по сути установил тиранию, спасения от которой не было. Андроиды-полицейские зорко следили за его выполнением. В 2063 году им было предоставлено право уничтожать виновных без доставления на суд.

17 сентября 2073 года Михаил Жаров готовился нарушить все возможные правила, установленные Кодексом. Как он это делал до этого 5 сентября, 26 августа, 4 августа и ранее.

Нет, не стоит думать, будто его интересовали плотские утехи. Всевозможные формы телесной близости были узаконены и разрешены. По сути всё было разрешено и все были вольны делать, что угодно, за исключением таких мелочей, как, например, шутить.

Михаилу полгода назад исполнилось всего 37 лет, он всё ещё считался «юношей» по нынешним меркам, но стоило ему начать смотреть любой современный фильм, любое шоу, любое выступление любого комедианта, как стариковское брюзжание само по себе срывалось с губ. Шутки были пресными, однобокими, часто относящиеся к сексу или ценам на продукты. Интеллектуальный юмор исчез, вымер, был изничтожен запросами на поверхностные и лёгкие шутки, для которых не нужно ни много времени для их сочинения, ни для понимания.

Глава 3 Кодекса содержала 35 страниц, 24 из которых занимало описание недопустимых шуток. Недопустимыми считались все, которые могли так или иначе задеть, оскорбить, унизить, заставить чувствовать себя ущемлённым и/или неполноценным и так далее и тому подобное. Шутить по большому счёту было нельзя: любое высказывание могло вызвать негодование какой-то части населения.

Но, как и во времена сухого закона или запрета казино, существовали подпольные клубы, в которых артисты безбоязненно шутили на запрещённые темы и касались любых вопросов! Окунувшись однажды в эту атмосферу свободы и смеха до слёз, Михаил уже не мог и не хотел выплыть на берег благоразумной пресной жизни. С каждым посещением очередного заведения он нырял всё глубже в эту бездну, сознательно идя на риск. Иначе он уже не мог. Не мог отказаться от этих спазмов в животе и боли в скулах из-за смеха. И ещё ему нужно было подтверждение, что даже если он сумасшедший извращенец, раз может смеяться над такими шутками, то он не одинок в этом. В маленькие комнаты, чьи стены были прочно обиты шумоизоляцией, с каждым разом приходило всё больше людей, отчего столики и стулья убирались всё чаще.

Дата и место встречи сообщались участникам через секретный чат «Йога для уставших», и в этом была прекрасная ирония.

Назвав пароль при входе в паб на окраине мегаполиса, Михаил поспешно юркнул в указанную дверь и спустился в подвал. Он очень любил эти несколько минут перед началом выступления: глаза единомышленников горят, предвкушающие улыбки не сходят с лиц, все чувствуют невероятную общность и родство. Все пришедшие были как семья. В воздухе повисло напряжение.

Тут собирались белые, чернокожие, азиаты, гетеро-, гомо-, би- и прочие варианты сексуальных и гендерных предпочтений, женщины, мужчины, худые, толстые, молодые и люди в возрасте. Разные люди, объединённые одной страстью.

Потух свет, инстинкт требовал зааплодировать, но надо было сдерживаться, поэтому все вокруг исступлённо стали тереть одну ладонь о другую, словно вращая палочку для разжигания костра.

На малюсенькую импровизированную сцену – перевёрнуый широкий ящик – легко вскочил пухлый мужчина с растрёпанной шевелюрой. Все тут же узнали его: один из самых востребованных ведущих на телевидении, чьи нейтральные и идеологически выдержанные шутки хорошо принимались любой аудиторией.

И вот сейчас настало время преображения для этого человека: выражение его лица и даже сами жесты стряхнули с себя дружелюбную, приторно-сахарную пыль и перед аудиторией предстал едкий, острый на язык и удивительно точный в своих замечаниях комик.

Он шутил над инвалидами, чернокожими, белыми, азиатами, мусульманами, христианами, атеистами, худыми, полными, правительством, безработными, бедными, богатыми, высмеивал современное общество, где нельзя было ослушаться мнения толпы и «жевать размоченный желатин, притворяясь, что это дорогущий деликатес»! Каждая его реплика вылетала из его рта искрой, что зажигала не только его самого, но и аудиторию, превращалась в пламя в сердцах всех собравшихся. В этом огне сгорали и возрождались.

И пришедшие давились от смеха, хрюкали, взвизгивали, поскуливали, сжимали рёбра и животы, падали на плечо соседа, сотрясаясь в конвульсиях, вытирали слёзы. Никто из них не чувствовал себя униженным или задетым. Смех над собой неимоверным образом объединял их, ослаблял сжатые пружины волнений и сомнений, освещал те неприглядные вещи, которые каждый знал о себе, но не хотел видеть. Всех присутствующих гладили против шерсти и без разрешения, и это было восхитительно!

Скулы Михаила сводило от смеха, он жадно глотал спёртый воздух в маленькой паузе между приступами смеха. А сатирик продолжал яростно выплёскивать наружу наболевшее. Ему тоже не хватало этой свободы слова, от которой горло горит и мозг работает на полную катушку. В своих выступлениях, какими бы желчными они не были, он не скатывался до оскорблений. Он уважал свою публику, любил её, как и Михаил был невероятно счастлив от осознания того, что не только его душит современная вылизанная нейтральность, и он не сумасшедший! Ради этого он был готов рисковать всем.

– Кстати, не знаю, как Вы,