Чтобы не лезли в голову рифмы, надо думать о чем-нибудь нейтральном. Я вспоминал историю квартала.
Когда я был еще мальчишкой, во времена Последнего Джихада, вскоре после падения Стамбула, МВФ стал пускать беженцев в разные страны, города и биорегионы. В Чикаго прибыли главным образом турки – их насильственно вселили в построенный второпях проджекс.
Одним из этих поселенцев был мой папа.
Он полюбил местную девушку по имени Чита Гарвей. Она и стала моей матерью. В шестнадцать лет она была очень симпатичной кубо-гаитянкой. Родственникам папы не очень-то пришлась по вкусу перспектива межконфессионального брака, но он все же состоялся, и вскоре на свет появился сын, а затем и дочь.
Когда мне было восемь, а сестренка была новорожденной, папа и его дядя, фанатик по имени Зеки, серьезно поспорили. Зеки утверждал, что отец предал свой род. Слово за слово, и дошло до потасовки. И до крутой потасовки – Зеки выхватил из кармана нейрошунт военного образца (разработанный снеговиками и «участвовавший» в операции «Рок Касбаха» 5) и прижал его к отцовской шее. Быстро пробурившись к позвоночнику, шунт завладел контролем над папиными моторными импульсами и буквально заставил его не дышать.
После смерти отца я был главным (и единственным) мужчиной в семье. Пока не отселился.
А теперь мама вновь заставляет меня вспомнить былую роль, хотя я давно снял с себя заботу о ней и о сестре.
Когда я поднимался по стертым ступеням знакомого до боли девятого корпуса (жильцы его в шутку прозвали Золотым Рогом), на меня упала медлительная тень дирижабля с лазерным управлением. И я с грустью вспомнил мамину стародавнюю несбывшуюся мечту о посещении Большого Каньона. Что же они с Шарман не оставят меня в покое, что же все тянут меня в проклятое прошлое? Им наплевать на то, каких бабок и хлопот мне стоило получить даже паршивую должность серво-лайта. Им наплевать, что я могу ее лишиться из-за сущего пустяка – такого, как опоздание.
«Эх, вот бы совершить что-нибудь выдающееся, – думал я, поднимаясь на вонючем лифте (стены кабины были сплошь в похабных сентенциях местных жителей), – показать, что я не просто инвалид, взятый на работу из жалости, что я – профи… Может, тогда бы мне жилось поспокойнее…»
Но я совершенно не догадывался, какой приз-сюрприз припасло для меня ближайшее будущее.
На сорок четвертом этаже я подошел к знакомой двери. Было слышно через макромолекулярные стены, как кричат друг на друга мама и Шарман, так что я даже не постучал. Просто приложил ладонь к потоанализатору генного экрана и вошел.
На меня обрушилось запоздалое дежа-вю. За год, пока я здесь отсутствовал, ничего из мебели не переставляли – а значит, не было и других перемен. На полке так и стоял мой детский набор «Юный генетик». Устаревшая филипсовская виртуола щеголяла пятнами – три года назад я ее пытался перекрасить глупокраской.
На подоконнике цеплялась за жизнь вечноумирающая орхидения.
Мама стояла ко мне спиной, заслоняла сестру. Когда повернулась и отошла, я понял, отчего она такая расстроенная и почему она вызвала меня.
Шарман обзавелась еще несколькими усиками. Да к тому же по обеим бокам и бедрам появились ряды жучиных ножек, и все эти отростки противно шевелились, дергались и корчились. Одежда была поделена на сегменты – чтобы не стеснять движения многочисленных конечностей.
– О нет! – воскликнул я. – Шарм, я думал, ты уже порвала с Тараканами…
У сестренки всегда было томно-миловидное личико, несмотря на космы и живые черные с радужным отливом протеогликановые усики, торчащие на добрый метр из лба. Но теперь это лицо, искаженное горем, страхом и слезами, казалось уродливым.
– Я никогда не порву с Тараканами! У меня просто башлей не было на все нужные навороты, а как появились, так я и…
В разговор вмешалась мама:
– Расскажи брату, как ты добыла две тысячи сас-баксов! Давай выкладывай!
Шарман возмущенно выпрямилась:
– Ладно, мамочка, расскажу. На кошках выиграла. Мама оглянулась на меня в поисках поддержки:
– Нет, ты слышал?! Родная мать во всем себе отказывает, кроме азартных игр, а она последние деньги крадет! Эта jeune fille estupida 6, не способная отличить гепарда от оцелота, все ставит на один забег!
– Это я-то не могу отличить?! Да я вернула вдвое больше, чем взяла!
– А остальное зачем растранжирила?! Во что превратила свое прекрасное тело?
– Моя грудная клетка, во что хочу, в то и превращаю. И кто бы говорил! Это ты у нас, что ли, мисс Бетти Базовая Линия?!
В суматохе я далеко не сразу обнаружил в мамином облике перемены. Шоколадная кожа в пятнышках, как шкура у ее любимых беговых кошек. Прозрачные усы, на манер кошачьих, дыбились над ртом.
– Ерунда! Моя пустяковая слабость – как старомодная тень для век моей memere 7 по сравнению с твоими безумствами. И кроме того, belle gato 8 – млекопитающее, как и мы. А тараканы…
Этот шар угодил точно в лузу. Шарман взорвалась!
– Ну, давай! – завопила она. – Договаривай! Тараканы – это насекомые! Жуки! Баги! Ничего, меня этим не оскорбишь. Жуки прекрасны! Они по развитию не ниже нас, а выше! Существовали задолго до млекопитающих и останутся, когда мы сами себя истребим. Горжусь тем, что я – Таракан! И как только денег раздобуду, панцирь куплю, целиком! Сейчас идет война цен между «Нейрокрином» и «Берлексом», хитин уже не дороже простогландина! У Долгоносика есть щитки, красивые – никакими словами не описать.
– Ай-яй-яй! – запричитала мама. – Дамбалла, Эрзули и Иисус, спасите меня от этой маленькой хамки!
И вдруг мои ноги точно в кисель превратились. В который уже раз я слушаю этот спор? В сотый, наверное. Наши жизни – будто фильмы, но мамина и сестренкина все снова и снова прокручиваются, а моя – на паузе.
Сколько ж еще терпеть эту пытку? Когда совершу я к бегству попытку? Пусть эти тетки рвут себе глотки, только меня отпустите, уродки! Надо брать ситуацию в свои руки, пока эти скандалистки не вырвали из меня сердце.
Я устало опустился на стул, мой взгляд упал на настольный аквариум. Там плавала четверка чешуйчатых трилобитов. Возня этих водяных гусениц напомнила о работе, и я вскочил, как ужаленный.
– Да прекратите же! Вы ничего не решите, если будете друг на друга орать. Разве так должны толковать дочь и мать? Мама, вам с Шарман пора убрать пальцы с горячих клавиш. Что было, то быльем поросло, надо жить дальше. – Тут у меня возникла спасительная мысль: – Вот что, пускай Шарман при мне денек потусуется. У нас будет время обо всем поговорить, авось что-нибудь путное из этого вылупится. А вечером я ее привезу, и мы поужинаем вместе.
– Корби, ты всегда был таким славным мальчиком, – заулыбалась мама. – Не сомневаюсь, ты сумеешь вправить мозги нашей la cucaracha 9.
Шарман напряглась:
– Мама, я предупреждаю…
Я схватил Шарман под локоток, шлепнул по одной из растущих из живота ножек (та инстинктивно поджалась) и потащил к двери.
– Корби, – провожал меня в коридоре мамин крик, – я приготовлю твой любимый мамонтовый стейк!
Только в поезде, что ехал через город, Шарман заговорила со мной.
– Мамонтовый стейк! – фыркнула она. – А для меня – только котлетка из овцеволчатины, и то, если долго клянчить!
Я слегка успокоился, доставучие рифмы отступили в какие-то маловажные доли мозга. Слава богу, Шарман не собиралась хранить угрюмое молчание. Поглядим, вдруг да удастся выправить ситуацию.
– Зря ты так, Шарман. Знаешь же, мама – не из породы домохозяек. Да и после папиной смерти нелегко ей пришлось. А ты, вон, играть вздумала. Неужто не понимаешь, что этим блокируешь ее рецепторы? У нее и правда только одно развлечение в жизни осталось…
Шарман напряглась, отростки на животе принялись шевелиться, как ножки задавленного таракана. Видимо, она еще не научилась как следует управлять этими конечностями.
– А как насчет меня? Я для нее что, не развлечение? Почему она мной не интересуется, моей жизнью? Тебя всегда расхваливает, превозносит до небес. А мне от нее достаются только гной и слизь.
– Шарм, зачем так вульгарно? Мама меня больше любит, потому что я ей, наверное, чем-то папу напоминаю. И она мной гордится, потому что я выбрался из проджекса. И работу нашел… Правда, это не бог весть что, но все же… Ну а что она твои лейкотрины катализирует, так это…
– Знаю, знаю, из-за Тараканов. Ну, ладно. У меня для вас с мамой есть новость. Я уже не личинка. Я взрослая. И я все решила! Быть Тараканом – это здорово. Это великая честь. Сделался Тараканом – оставайся им до конца. И очень скоро я стану Тараканом полностью. Потому что со дня на день начнутся великие события, и Тараканы…
Шарман осеклась.
– О чем это ты? Что за гадкие капканы ставят нам твои Тараканы?
Она обхватила себя всеми восемью руками – две основные и шесть дополнительных, – замкнулась, и мне больше не удалось вытянуть из нее ни слова.
