Константин Мартынов - «Ныне и присно»

— Свеи! Свеи идут![1]

Крик надсадно продирается сквозь пережатое испугом горло, бьется в до боли стиснутые зубы… Тщетно — наружу вырывается лишь хриплое дыхание. Совсем рядом, в стоящей на мысу промысловой избе, спят поморы.

Разбудить! Растолкать, коли голос пропал! Уходить надо! Погост[2] поднимать!

Тимша вскакивает — вот она, изба, десяток шагов, не боле… сейчас, сейчас…

Что с ногами?! Ровно в киселе увяз! Ну же! Ну!!!

С реки течет густой непроглядный туман, изба тает, растворяется в сизой мгле… Растворяется. Как соль в горячей воде — темными языками плывут утерявшие извечную прочность бревна, тесовая крыша вихрится бесплотными клочьями дыма…

Что же это? Почему?! Там же люди! Ни крикнуть, ни добежать…

Господи! Помоги!

Не слышит Господь… не хочет слышать жалкую мольбу проспавшего набег юнца…

Тонкое щупальце тумана липким языком коснулось ступней, замерло на миг… и, змеей метнулось вверх. Тугие кольца обвили тело, потянулись к лицу… в ноздри плеснуло запахом болотной гнили. Тимша застыл увязшим в смоле мурашом… еще мгновение и… все?

— СВЕИ-И! — крик таки вырвался на свободу, взлетел над терским берегом, над поморскими тонями, от погоста к погосту — отчаянный, срывающийся на фальцет юношеский голос:

— СВЕИ-И!!!

— Ты че, Серега? Че орешь-то?! Глюки замучили?

В плечо, заставив пошатнуться, болюче ткнулся костлявый кулак. Туман поредел, обернувшись полупрозрачной дымкой. рядом возникла скуластая конопатая физиономия с прилипшей к губе сигаретой. Русая с рыжинкой челка сползла на круглящиеся в недоумении карие глаза.

«Венька Леушин, сокурсник… — вяло трепыхнулось узнавание. — Про какие-то глюки несет… Глюки? Изба, туман кислотный, чужие паруса над водой — глюки? И впрямь. Ха! Всего-навсего…»

Улыбка не успела коснуться губ, а облегчение уже сменилось нахлынувшей злостью.

«Да, глюки! Который раз, между прочим. Лезут и лезут… Сначала казалось — просто сны дурацкие, а теперь посередь дня сподобился. И что? К психиатру? Хрена с два!»

Сизая дымка откатывалась дальше и дальше, пряталась в переулки, ныряла в решетки водостоков… Все, нет ее. Сергей перевел дух.

Скопившаяся на автобусной остановке толпа белела пятнами лиц, дружно повернутых к источнику вопля. Широко распахнутые, алчущие зрелища глазенапы, раззявленные рты… Как клювы у голодных птенцов… Ага, сейчас прилетит птичка-мама, напихает в клювики жирных червяков, и все будут довольны…

Сергей представил жующих шевелящуюся закуску людишек… с губ сорвался нервный смешок.

— Точно, глюки, — утвердился в диагнозе Леушин. Острый взгляд пытливо уперся в лицо приятеля. — Ты че, Шабанов, на колеса подсел?

Сергей поморщился.

— Отвали! Тоже мне, нашел нарика. Не выспался, вот ерунда всякая и блазнится…

— Ага, еще скажи, бессоница замучила, — недоверчиво протянул Леушин. — А что ж Светку какую-то звал? Это которая? С менеджерского?

Вот же прилип… В рыло что ли сунуть? Хотя не стоит друг все-таки… лучше отбрехнуться.

— Не твое собачье дело! Вообще не с нашей хабзы телка. Вчера на дискотеке снял. Из дому почаще выходи, глядишь, и тебе чего обломится.

Венька, знакомый с женскими прелестями лишь по эротическим фильмам, завистливо вздохнул. Шабанов, снисходительно ухмыльнувшись, хлопнул друга по спине.

— Фигня все это! Пошли лучше пива тяпнем, а то хмыри с остановки вконец достали.

Нагретая полуденным солнцем скамейка щедро делилась теплом. Простая, надежная и очень вещественная… Такая не растворится.

После третьей бутылки пенистого «кольского» дурацкий кошмар ушел из памяти… или не ушел — просто затаился в глубине? Пусть, главное — чтоб не высовывался.

Сергей чуть напрягся. По улице прокатился утробный рокот.

— Благородная отрыжка бывает только после пива, — наставительно заметил он сосавшему «пепси» Веньке. — А от химии твоей один бздеж.

Леушин фыркнул, обрызгав шедшего мимо очкастого типуса. Типус хотел возмутиться… но вспомнил прошедший по местному телеканалу сюжет: семнадцатилетние отморозки насмерть забили подвыпившего мужика. Бейсбольными битами.

У сидящих на скамейке бит вроде бы не заметно… однако облик — растоптанные кроссовки, линялые джинсы, мятые рубахи и наглые физиономии… нет, от таких нужно держаться подальше!

Желание возмущаться угасло, не успев разгореться в полную силу. Типус выцвел, как старая фотография, съежился и торопливо шмыгнул прочь.

— Глиста! — лениво бросил ему вслед Шабанов.

Типус сделал вид, что не расслышал.

— Во, кстати! — возбужденно поделился ассоциацией Венька. — Давай по треску съездим! Пацаны говорили, на Мишуках по килограмму хвосты ловятся!

— Почему «кстати»? — все так же лениво поинтересовался Сергей — маятник качнулся, на смену кошмару пришло близкое к нирване состояние.

— Ну как же! — затараторил Венька, — глисты — черви наживка — рыбалка — треска!

— Морского червя надо…

Шабанов зевнул.

— На отливе копнем! — Венька похоже завелся всерьез.

— Ты и копнешь, — подытожил Сергей. — Я лодку клеить буду — носовой баллон травит…

Остатки пива теплой волной плеснули в рот. Сергей поднялся.

— Ну, давай, вечером жду!

Ладони столкнулись в ритуальном хлопке. Расставание не затянулось.

— Часам к семи буду! — крикнул вслед Венька.

Сергей не оборачиваясь кивнул.

От дома Шабанова отделяли три квартала — можно и на автобусе проехаться, — он же пошел пешком.

«Пачка сигарет как-никак», — заметила не ко времени проснувшаяся скаредность.

Что проснулась она не ко времени, стало ясно, едва Шабанов свернул за угол: дорогу преградили трое подвыпивших верзил.

«Попал! Это ж Воробей с шестерками!» Желудок, предчувствуя неприятности, моментально заныл. Сергей окинул взглядом противников…

Растянутые свитера мешковато болтаются, широченные штаны-«трубы» щеголяют накладными карманами, на башке Воробья красуется надетая задом наперед бейсболка… то ли «хип-хоп», то ли «гоп-стоп»… Впрочем, Сергей хорошо знал, где истина.

— Гля, что это за рыло на нашей улице? — делано удивился Воробей. — Здесь, паря, за проход платить надо.