Угроза Почтаря по-прежнему маячила за всеми решениями. И через десять недель после битвы – Войны, как звала её Вирджиния – общественность знала только то, что Система подверглась масштабному вандализму, но, как и большинство войн, эта тоже оставила немало руин с обеих сторон. За прошедшие после битвы месяцы правительство США и мировая экономика соскользнули ещё ближе к хаосу. (Без их с Эритриной помощи американские бюрократии вряд ли вообще пережили бы Почтарскую Войну. Он не был уверен, спасли они этим Америку или предали.) А что же враг? Его силы почти наверняка уничтожены. За последние три недели мистер Скользки нашёл всего одну копию программного ядра бывшего DON.MAC'а, да и ту нерабочую. Но стоявший за Почтарём человек – или существа – по-прежнему оставался загадкой. В этом вопросе Вирджиния, правительство, да и сам Поллак были осведомлены не лучше широкой общественности.
– Теперь, – продолжала Вирджиния, – пришло время разделаться, так сказать, с проблемами помельче. Почти два десятилетия мы были вынуждены мириться с тупым вандализмом безответственных лиц, которые ставят свои мелочные интересы превыше общественных. Теперь, раз уж мы располагаем вами, мы планируем это прекратить.
Мы требуем предоставить нам Истинные Имена всех нарушителей, пребывающих ныне в Системе, в особенности членов так называемого Ковена, в котором вы состояли.
Он ожидал, что ему рано или поздно предъявят это требование, но приятнее от этого оно не стало.
– Сожалею, но этого я сделать не могу.
– Не можете? Или не хотите? Не забывайте, Поллак, цена вашей свободы – игра по нашим правилам. Своими преступлениями вы уже заслужили пожизненный срок. Как мы оба знаем, вы настолько опасны, что вас действительно следует изолировать. И кое-кто не настолько мягкосердечен, как я. Они просто мечтают видеть вас и вашу девушку из Провиденса окончательно и бесповоротно мёртвыми, – она высказалась равнодушно-грубо, как обычно, но взгляда не подняла. С тех пор, как он вернулся из битвы, в её напыщенные тирады закралась тень неуверенности.
Она старалась это скрывать, но Поллак ясно видел, что она колебалась: то ли бояться его, то ли уважать, то ли и то, и другое вместе. Так или иначе, она разглядела в нём глубину; он думал, ей не хватит на это воображения. А ведь Роджер Поллак как человек почти ничем не выделялся. Он чувствовал себя не более чем шелухой того, кем когда-то был, а теперь мог только фантазировать о том, что едва помнил.
Почти сочувственно Роджер улыбнулся:
– Я действительно не могу, Вирджиния, но я и не стал бы. И не думаю, что мне за это что-то будет… Дайте мне договорить! Сильнее нас с Эритриной ваши боссы боятся только одного: что вдруг объявится ещё кто-нибудь такой – да хотя бы и сам Почтарь, если он вдруг вернётся. Мы с ней – ваши единственные эксперты по этому виду подрывной деятельности. Думаю, что вы не решитесь натаскать собственных агентов нам на замену, даже если бы и могли. Чем параноидальнее служба безопасности, тем меньше она способна доверять хоть кому-нибудь с такими возможностями. А мистер Скользки и Эритрина – известные факторы: эксперты, которые не преступили черту. Между Властями Предержащими и Властями Возможно Пребудущими тогда стояла только наша самодисциплина.
На секунду Вирджиния онемела. Её новое отношение к нему подверглось серьёзному испытанию. Всю жизнь её учили, что власть развращает; понимание того, что он отказался от мирового господства по своей воле, выбило её из колеи.
Наконец она ответила с мимолетной улыбкой, которую он едва успел заметить:
– Ладно. Я передам ваши слова. Может, вы и правы. В дальней перспективе вандалы угрожают основам американских свобод, но в повседневной жизни они только раздражают. Моё руководство – Министерство соцобеспечения – вероятно, предпочтёт бороться с ними прежними методами. Они стерпят ваше… э… неповиновение по этому конкретному вопросу, покуда вы с Эритриной преданно защищаете нас от сверхчеловеческих угроз.
Поллак облегчённо расслабился. Он всерьёз боялся, что МС растопчет его за этот отказ. Ну а поскольку феды никогда не избавятся от ужаса перед Почтарём, то и их с Дебби Чартерис – Эритриной – никогда не заставят предать своих друзей.
– Но, – продолжила фемкоп, – это не значит, что мы можем игнорировать ковены. Скорей всего, новые сверхчеловеческие угрозы всплывут именно там. Вандалы обладают наилучшим практическим знанием Системы – даже армии пришлось это признать. А если сверхчеловеческая личность и возникнет вне ковенов, её самомнение заставит её покрасоваться перед колдунами, как это случилось с Почтарём.
В дополнение к прочим вашим обязанностям, мы хотим, чтобы вы проводили по паре часов в неделю в других значительных ковенах. Вы останетесь одним из «своих парней» – только под нашим ответственным контролем – и будете высматривать проявления сил, подобных Почтарю.
– Я снова повстречаюсь с Эри!
– Нет. Этот запрет остаётся в силе. Радуйтесь, что так вышло – не думаю, что мы бы потерпели ваше существование, не окажись вас двое. Если вы будете выходить на Иной План строго по очереди, у нас всегда останется одно оружие в резерве. Покуда вы не сможете встречаться, вы не сможете и сговориться против нас. Я это серьёзно, Роджер: если мы застукаем вас или ваших заместителей вместе на Ином Плане, это будет конец всему.
– Хмм…
Она строго посмотрела на него, но приняла это как молчаливое согласие. Следующие полчаса они посвятили уточнению задач на эту неделю. (На Ином Плане вышло бы скорее, но Вирджиния – или инструкция МС – была романтически привязана к прошлому.) Ему следовало продолжать работу над записями гражданского страхования и обследование южноамериканских сетей данных. Работа предстояла грандиозная, в особенности с теми ограничениями, которые феды на него наложили. Вряд ли выйдет наладить механизмы соцобеспечения раньше октября. Но к выборам они как раз уложатся [6].
Затем, в конце недели, ему следует посетить Ковен. Роджер уже считал часы; он так давно не бывал там…
Вирджиния оставалась прежней собой, собранной и деловитой, пока они с водителем не собрались уезжать. Но выйдя под навес, она почти застенчиво призналась:
– Я прошла вашу «Анну Болейн» [7] на прошлой неделе… Это действительно чудесно.
– Вы как будто удивлены.
– Нет. В смысле да, наверное. Собственно, я прошла её несколько раз, в основном от лица Анны. В других играх соучастия, которые я читала, не было такой глубины. Мне даже показалось, что я как-нибудь смогла бы остановить Генри и сохранить голову на плечах!
Поллак расплылся в улыбке. Только представить, как Вирджиния, коп с суровым взглядом, садится читать «Анну», чтобы вникнуть в психологию своего подопечного правонарушителя – и постепенно увлекается сюжетом романа.
– Это возможно.
В сущности, она даже могла бы как-нибудь стать приятным человеком.
А на обратном пути к дому Поллак уже и думать забыл о Вирджинии. Он возвращается в Ковен!
Промозглый туман, почти что мелкий дождь, хлестал по склону холма; его летящие космы не давали ничего разглядеть вдалеке. Но даже отсюда, с пригорка над болотом, было видно, что замок изменился: стал тяжелее, мощнее, мрачнее.
Мистер Скользки зашагал вниз по знакомому спуску. Жаба на плече ощутила его тревогу и вонзила коготки глубже в кожу камзола. Её жёлтые глазки сновали туда-сюда, подробно записывая всё вокруг. (Надо признать, эта жаба заметно продвинулась – уже почти превзошла нынешних новичков.) Ловушки изменились. Всего за десять недель после Войны Ковен перестроил их сильнее, чем за прошлые два года. То и дело ему приходилось стряхивать капли с лица и внимательно всматриваться то в кусты, то в придорожные булыжники. Он продвигался медленно, кружными путями, творя чары руками и голосом.
И вот он встал перед башнями. Чёрно-багровая фигура выбралась навстречу из пылающего рва. Даже Алан, и тот изменился: не стало ни асбестовой футболки, ни веселья в перепалке с гостем. Мистеру Скользки приходилось задирать голову, чтобы не упускать взгляда этой массивной башки. Элементаль окатил их расплавленным камнем, и жаба забилась за шиворот, прижавшись к шее холодным склизким телом. Пароли изменились, расспросы стали злее, но мистер Скользки с честью выдержал испытание. Через несколько минут Алан угрюмо вернулся в свой дымящийся ров, а для них опустили подъёмный мост.
Зал почти не изменился, разве что стал суше и светлее. Народу прибавилось, и все они обернулись, едва он показался в дверях. Мистер Скользки отдал дорожный камзол и шляпу ливрейному лакею и пошёл вниз по ступеням, присматриваясь к новым лицам, прислушиваясь к напряжённой враждебной атмосфере.
