видном месте образок Николая-угодника. Но общение с призраком атеизму как-то не способствует. Рождению истинной веры, впрочем, тоже…
Появляются разве что основы, фундамент появляется, первые невнятные и бессловесные образы добра и зла, преступления и воздаяния, мрака и надежды. Появляется тревога за себя, бестолкового и много сомнительных дел натворившего. А дальше – по обстоятельствам.
Антону было не до себя – он беспокоился о Ларе. Даже сам не подозревал, какие у него запасы совести и насколько эта совесть может быть едкой и колючей.
Женщина, которая еще не стала его подругой (он, естественно, не был уверен, что запланированная ночь будет иметь продолжение); женщина, всего лишь приведенная в дом и совершившая обычную женскую глупость, формально была сама во всем виновата. Мысленно Антон называл ее исключительно дурой. Возможно, он даже острее переживал оскорбление, нанесенное его жилищу, чем Ларину беду. Но не прийти на помощь дуре он не мог – и даже не пытался придумать себе оправдания на случай, если страх заставит отступить. Он был слишком прост для психологических хитросплетений. Он всю жизнь ставил перед собой простые задачи. Эта задача тоже выглядела простой – найти Лару и отнять ее у нечисти.
– То-о-оха…
– Что?
– То-о-оха… нельзя-а-а-а… мне нельзя-а-а-а … говори-и-ить…
– Это почему же? Вот ты ж говоришь сейчас со мной – и ничего! Значит, можно?..
– То-о-оха… они-и-и – свои-и-и-и…
– Ясно. А я, выходит, чужой. Они тебя сожрали – и свои. А я хочу тебе помочь – и чужой. Железная логика. Кончай выделываться, Миха. Ты видел, как из моего окна вытащили эту дуру Ларку. И сейчас ты видел, привели ее на стрелку или нет. А если привели – то куда увели. Ты видел, я это точно знаю, – Антон говорил чуть-чуть увереннее, чем полагалось бы. – И ты на видное место вылез, потому что слышал, как мы сюда идем. Скажешь – нет? Ты же мог в любую щель спрятаться. А не спрятался. Ну? Не так? Так же!
По Антонову плечу деликатно постучали обглоданные пальцы. Антон обернулся и шарахнулся.
– Проклянешь, как полагается, – я с ним договорюсь, – пообещал полковник Кадуэт. – У меня приятель есть, тампир, они ничего, сговорчивые. Твой просто еще новенький. Ну, прокляни! Ты же сейчас на всех зол, и на него зол, ну?..
– Говоришь, трампиром хочешь стать?
– Так это ж для меня – единственное, понимаешь?! Силой кормиться! Силой, понимаешь?! Себя-то я изглодал, плохо мне, а силушки хлебну – так о-го-го! – восторженно заголосил сампир. – Я нюхом чую, какая у денег сила, а не всосать!
И тут Антон, который потерял последние остатки терпения, высказался.
От глагола «сосать» он произвел такие словесные выкрутасы, что вся шоферня маршруточного таксопарка покраснела бы почище помидоров, а то и до свекольного колера возвысилась.
– Молчи! Молчи, дурак! – заорал Гервасий Архипович. Но было поздно. Подействовало!
Видимо, хорошее, сочное, яростное проклятие внедряло в проклятого какой-то первоначальный запас силы. Полковник Кадуэт подскочил, хлопнул себя сквозными ладонями по бедренным костям и заржал на конский лад. А потом сдернул с плеча Гервасия Архиповича связанного трампира.
Кости обглоданных пальцев оказались на удивление ловки. Бромпир попытался отогнать полковника от своей драгоценной добычи, но тот, стоя возле трампира на коленях и распутывая узлы, ухитрялся очень метко лягаться. Обалдевший Антон смотрел на это побоище, разинув рот.
– Нашли вы, кого слушать, – лениво сказал ему Бриони. – Меня бы спросили. Он теперь трампир, а трампиры все заодно. Мы потому и не ездим в трамваях, чтобы с ними не пересекаться. Они классно умеют вызывать своих на помощь… и царапаются…
– Антошенька! – взвыл Гервасий Архипович. – Уйдут же!.. Вместе-то они… силища!..
Антон завертел головой в поисках подходящего орудия. И тут неожиданно пришел на помощь Миха. Он, сидя на капоте «запорожца», меланхолично взирал на драку, но ситуацию осознавал.
– То-о-оха … Спра-а-а-ава-а-а-а…
Справа была кирпичная загородка для мусорных контейнеров. Миха видел там что-то подходящее, а Антон покамест – нет. Он пробежал десяток шагов и обнаружил, что возле контейнеров стоит табурет, а на табурете – старая одежда, которую милосердные жильцы оставляли для бомжей. Поверх всего лежали джинсы астрономического размера.
– Ага, – сказал Антон. – То, что доктор прописал!
Он взял это страшное оружие за штанины и устремился в бой.
Накинув полковнику Кадуэту на шею грязные джинсы и перекрутив штанины так, что голова едва не оторвалась, Антон оттащил преобразившегося сампира. Тот некрасиво ругался и дергался с такой силой, будто где-то в костях прятал двигатель в двести лошадиных сил.
– Гервась, утаскивай трампира! – крикнул Антон. – А ты, падла, мне что обещал? Давай, договаривайся с Михой! А то взад прокляну!
Гервасий Архипович взвалил на плечо добычу и длинными прыжками скрылся за углом пятиэтажки.
У «запорожца» остались Антон, полковник Кадуэт, Бриони и Миха.
– Ну, говори с ним! – приказал сампиру Антон. – Ты же обещал! Спроси его, кто выкрал Ларку! И спроси – ее точно сюда приводили и увели? Иначе я твою дурную башку не только откручу, но еще и в костре спалю!
Бриони тихо засмеялся.
– Нельзя же быть таким наивным, – сказал юный глампир. – Это уж просто неприлично. Ему нужно было получить проклятие. Он получил – и все его обязательства недействительны.
– Послушай, может, хоть с тобой можно договориться? – спросил его Антон. – Ларка у твоих? Вот у меня флешка, я готов ее отдать…
– Не-е-е-е!!! Не-е-е-е моги-и-и-и!.. – подал голос возмущенный Миха.
– А если смогу? Что тогда? Говори, чучело, у кого Ларка, а то сию минуту отдам флешку парню, и гори все синим пламенем! – пообещал Антон. – Ну?!
С большим трудом удерживая левой рукой брыкливого полковника Кадуэта, правой он вынул из кармана флешку и показал ее Михе – разумеется, Лихой Звездой к ладони.
– Вы действительно готовы отдать флешку нам, а не нямпирам? – уточнил Бриони.
– Да мне начхать, кому ее отдавать, лишь бы Ларку вернули.
– Тогда, будьте любезны, развяжите мне руки, чтобы я мог позвонить папе.
– Та-ак… – пробормотал Антон. – Значит, Лара у глампиров?
– Я не знаю. Меня в городе не было. Я позвоню, и папа скажет.
– А если она у нямпиров?
Бриони пожал плечами. Его красивое лицо было изумительно неподвижным, будто глампир до смерти боялся мимических морщин.
–
