Сабина Сэмюэлс, ведущий редактор и главный комментатор, председатель ученого совета Института посткапиталистических исследований
Я ж не из-за денег. Честно. Я ради игры[2].
Может, обстановочка виновата – свежий хэмптонсовский[3] воздух. Или «мерло». Но едва Алеков папаша предложил мне пост технического аналитика «МиЛ»[4], почему-то я вдруг заподозрил, что сочинение видеоигр – совсем не поднебесье, откуда рулишь американской культурой. Так, задворки. А мистер Морхаус давал шанс сыграть по-настоящему, в больших лигах. С реальными ставками – на деньги[5]. И я понимал: пока не забываю, что это просто игра, все тип-топ. Черт[6], 2008 год на дворе. Мы же с Великой Коррекцией справились. Теперь-то все врубились, что на самом деле творится.
Через месяц я[7] повторял себе все это в лимузине. Мы въезжали на Манхэттен по мосту Трайборо[8]. На спинках сидений в кармашках – свежие «Нью-Йорк Таймс» и «Уолл-Стрит Джорнал», для чтения – лампочка на «гусиной шее»[9]. Сотовый видеофон торчит в подлокотнике, зеленым огоньком мигает – готов. Никаких щелей для кредитки. Сплошь кредит, спасибо «МиЛ». Я, правда, решил, что еще совсем новичок – пока лучше сокровищ не копить[10]. Записал себе на счет один лаптоп[11] и последний наручный коммуникатор и пока не в курсе, как за эти железки платили.
По радио гнали матч «Никсов»[12]. Новый центровой из Боснии[13] послал свечку[14] в корзину. «Самое время закорешиться с шофером, – подумал я. – Никак не привыкну, что тут кто-то слуга, а я хозяин».
– Наконец-то у них центровой до корзины допрыгивает, – сказал я. Может, коротенький треп о «новом стиле в международном баскетболе», как выражается «Таймс» в кармашке, нас с шофером подружит. Как людей, а не классовые элементы.
– Да, сэр, – вежливо согласился шофер. Акцент, насколько я понял, ямайский[15].
– Как Юинг в лучшие времена. – Нет ответа. – Вы с островов? – спросил я с интонацией почти карибской – явно откуда-то из Третьего мира[16].
– Нет, сэр. Я из Замбии.
– А, да? И чем вы там занимались?
– Я работал на правительство.
– Кем?
– На самом деле я программист.
– О. – Я постарался уж очень откровенно не удивляться. Ну, типа, один черт – что шофер, что программист. – Вы и дальше собираетесь?
– Я здесь уже двенадцать лет. – Он глянул на меня из зеркальца заднего вида.
– Но вы же небось скучаете?
– Скучаю по деревьям. Только по деревьям. Здесь я за рулем зарабатываю больше, а мои дети живут в свободной стране.
– А Замбия разве не свободная?
– Не такая свободная, как Америка. – Он многозначительно улыбнулся. – Здесь я могу зарабатывать, как сочту нужным.
– Я сам программист, – сообщил я. – У вас есть визитка?[17] Я знаю кучу фирм, где народ ищут.
– Я преподавал в университете. Здесь не годятся мои докторские[18] диссертации и дипломы.
Диссертации? И много их у него? А тут я – зашибаю четверть миллиона только зарплаты с одним дипломом бакалавра. Я могу парню помочь. В «МиЛ» целый этаж бангалорских программистов с визами H1-G[19], и платят им шестьдесят баксов в час. Наверняка больше, чем он за баранкой лимузина зашибает.
– Правда, может, я помогу… – Но мы уже приехали, вот он – перестроенный склад на Двенадцатой авеню. Шофер выдал мне планшет с чеком. Я сунул под зажим новенькую визитку «Морхаус и Линней».
– Благодарю вас, сэр, – тихо сказал он.
– Я серьезно, – ответил я, закрывая дверцу. – Звоните, чего там.
Перед нелепым зданием толпились черные авто. Правда, только у моего на заднем стекле – большая табличка с номером. Потому что он из общего гаража, для подчиненных. Остальные – явно личные. А что, на такси больше не ездят? На подходе я изменил траекторию, отодвигаясь от непрестижного транспорта.
Бархатный канат[20] – одинокий атрибут рабочей атмосферы. Две юные леди в облегающих платьях сверяли имена со списком. Трио бизнесменов лет за пятьдесят ходатайствовали о праве на вход пред молодой судьей. А барышня, отрывая пустой взгляд от цифрового планшета, конечно, всякий раз мстила за годы родительской власти:
– Очень жаль, но в списках я вас не вижу. Еще раз – кто, вы сказали, вас пригласил?
Я нащупывал в кармане визитную карточку, но едва приблизился к контролю, одна из девчонок грациозно отстегнула передо мной канат. Я ее не узнал; зуб даю, она меня тоже. Но у меня правильный возраст, правильный стиль и правильное поведение, так что меня пускают без вопросов. Видимо, я могу быть кем угодно, – потому они и считают, что я некто[21].
Я думал было потратить толику дармового респекта на пожилых бизнесменов, но накрапывал дождь, и не хотелось прерывать течение нежданно гладкого входа. Кроме того, они же просто квадратные в костюмах[22]. Да пошли они.
Внутри был зоопарк. В громадном бетонном зале грохотала электронщина девяностых, аж куски майлара на балках сотрясались. Мужчины в европейских костюмах – небось на воротниках бирки «годен до»; женщины – в платьях, что прячут фигуру[23] или выставляют напоказ. У всех пластиковые стаканчики, и все друг другу орут. Слишком шумно и слишком людно – не разберешь, где хоть кто-нибудь толковый. Да еще жара. Я мысленно составил список задач:
1. Засветиться в гардеробе и сдать плащ[24]. 2. Что-нибудь выпить. 3. Найти Алека.
Алек – мой лучший друг в Нью-Йорке и ходячий «Ролодекс»[25] Кремниевой аллеи.
Длинная очередь – в основном женщины с плащами – вилась по лестнице в подвал. Только я туда встал, кто-то сцапал меня за локоть.
– Плюнь. Пошли.
Я спасен! Алек. Светлые волосы расчесаны на прямой пробор и так зализаны, что я кореша еле узнал. Правда, я и вникнуть не успел. Мой тощий юный конвоир – костюм «в елочку»[26] – без единого «простите» погнал меня в обход рассерженной очереди прямо в подвал, мимо конторки, к двери за гардеробом. Одним плавным жестом избавил меня от плаща, вручил его козлобородому гардеробщику и сунул квитанцию мне в нагрудный карман.
– Никогда не стой в очередях, Джейми, – наставлял меня Алек, волоча вверх по лестнице. – Очереди не для тебя.
– Кто тут есть? – спросил я, вновь очутившись в пандемониуме.
– А кого нет? – ухмыльнулся он. – Что пьешь?
Толпа у бара – неудовлетворенная человеческая масса, еще плотнее лестничной. Все отчаянно пытались дозваться двух барменов и притом не показать своего отчаяния друг другу.
– Да ладно. Я вообще-то не хочу.
– Что будешь? – не отступал он.
– Просто пиво[27] сойдет. Любое.
Алек вручил пятьдесят баксов долговязой манекенщице, тащившей серебряный поднос суси.
– Два джина с тоником, будьте любезны.
Она глянула в сторону бара и закатила глаза. Я протянул было руку – забрать деньги и отпустить бедняжку с миром, но Алек помешал:
– Спасибо, чудесно, правда, – и отослал ее в гущу толпы. – Она зайдет с той стороны и приготовит сама. Ну хватит, Джейми, отвянь[28] – ей за это платят.
– Да я просто…
– Я ей дам побольше на чай, о'кей? – Мой новый коллега положил руки мне на плечи. – Это важная тусовка. Ты уж, пожалуйста, веселись.
Мой мозг пытался примирить «важную» и «веселись», Алек же тем временем отволок мое тело к стайке диванчиков.
– Подожди. Как она искать нас будет? – спросил я.
Алек преувеличенно вздохнул (читай: «очнись») и обозрел окрестности, ища удачной точки для аудиенции.
В отличие от меня, Алек знал, как замутить тусовку, это да. Вся моя учеба в Принстоне[29] вполне делится на две фазы: «до Алека» и «после Алека». Я поступил в колледж со стипендией по программированию и общался в основном с корешами-хакерами. Незаслуженная дурная слава автора вируса DeltaWave сделала меня как бы легендарным среди нёрдов – главным образом, выпускников средних школ с выдающимися результатами академического теста на способности[30]. Но ко второму курсу я осознал, что принадлежу к высшему эшелону принстонского эквивалента низших слоев. Почти бессознательным, но весьма привычным маневром мы – вместе с большинством афроамериканцев – низвели себя до крошечной группки обитателей современных, но непрестижных дортуаров на далеком юге кампуса. Принстонское гетто.
В знаменитых квазиготических зданиях на севере водились персонажи иного сорта. Отпрыски успешных выпускников, южных джентльменов, нью-йоркских инвестиционных брокеров и уцелевших богатых американских бездельников как-то опознавали друг друга до начала занятий и забивали четырехместные номера с видом на брусчатые дворы и каменные арки, что каждый семестр появлялись на обложке учебной программы[31].
