не человек, а просто моя выдумка или то, о чём я прочел в книге.
– А разве в школе тебе не объясняли важность выдуманных вещей?
Матчек фыркает.
– Только для читрагупт. Великая Всеобщая Цель почти достигнута. Смерть реальна. Враги реальны.
– Я вижу, ты способный ученик. Так что же ты здесь делаешь?
Матчек поднимается и сердито шагает к морю.
– Знаешь, я ведь мог бы рассказать им о тебе. Другим ченам. И они уничтожили бы тебя.
– Если сумели бы поймать, – уточняет вор.
Матчек разворачивается. Вор смотрит на него снизу вверх, щурясь от солнца, склонив голову набок и усмехаясь.
– Расскажи мне о том, что произошло в прошлый раз, – говорит Матчек.
– Ты должен меня попросить.
Матчек готов высказать вору всё, что думает: что тот всего лишь плод его воображения и Матчек не должен ни о чем просить. Но вор смотрит так весело, совсем как маленький Будда, всегда стоявший в саду его матери, что слова замирают у него на губах, и он только резко втягивает воздух. Матчек медленно возвращается к расстеленному полотенцу, садится и обхватывает руками колени.
– Ладно, – соглашается он. – Расскажи, как тебя поймали в прошлый раз. Пожалуйста.
– Так-то лучше, – отвечает вор.
От солнца на горизонте остался только золотой отблеск, но вор всё равно надевает очки. Закатные лучи разливаются по морю жидкой акварелью.
– Хорошо. Это история, отрицающая смерть, как я, как ты, как все мы. Этому-то тебя учили в школе?
Матчек бросает на него нетерпеливый взгляд. Вор откидывается назад и усмехается. А затем начинает рассказ.
– Было так, – говорит он. – В тот день, когда за мной пришел Охотник, я убивал воображаемых котов в камере Шредингера.
Окружающий их виртуальный пейзаж меняется, иллюстрируя историю вора закатным сиянием, песком и морем.
1
Вор и Ларец
В тот день, когда за мной приходит Охотник, я убиваю воображаемых котов в камере Шредингера. Ку-щупальца, словно искры от трансформатора Теслы, тянутся от моих пальцев к небольшому Ларцу из лакированного дерева, парящему в воздухе посреди каюты. Позади слегка изогнутая стена с проекцией Магистрали – безостановочно движущейся реки космических кораблей и мыслевихрей, светящегося штриха в темноте, участка гравитационной артерии Солнечной системы, по которой наш корабль «Перхонен» [2]движется от Марса к Земле. Но сегодня меня не трогает её великолепие. Мой мир сузился до границ чёрной шкатулки, в которой, судя по её размерам, может храниться обручальное кольцо, разум бога… или ключ к моей свободе.
Я слизываю капельки пота с губ. Всё поле моего зрения занимает паутина диаграмм квантового протокола. В голове звучат нескончаемый шёпот и бормотание гоголов-математиков «Перхонен». Чтобы помочь моим слишком уж человеческим органам чувств и мозгу, они сводят задачу к необходимости открыть японскую шкатулку-головоломку, выполненную в технике йосеги [3]. Квантовые протоколы фиксируют искривления и желобки в мозаике, болевые точки древесины, напоминающие напряжённые мускулы, движущиеся секции, похожие на слабые улыбки. И я должен отыскать единственно верную последовательность, открывающую шкатулку.
Кроме того, нельзя открывать шкатулку слишком быстро: деревянные детали связаны с бесчисленным множеством кубитов, каждый из которых одновременно является нулём и единицей, а движения представляют собой операции квантовой логики, выполняемые комплектом лазеров и интерферометров, вмонтированных гоголами в крылья корабля. Всё это равносильно процессу, который в древности называли квантовой томографией: попытка выяснить, как Ларец реагирует на зонды, внедрённые нами со всей осторожностью, словно отмычки в замок. Я чувствую себя так, будто жонглирую восьмигранными кубиками Рубика и одновременно пытаюсь их собрать.
И каждый раз, когда один из них падает, Бог убивает миллиард котят.
Гоголы выделяют часть диаграммы, и в паутине появляются красные нити. Я сразу же замечаю связь между двумя участками. Если повернуть это сюда, применить вентиль Адамара и преобразовать…
Воображаемое дерево скрипит и потрескивает под моими пальцами.
– Сезам, – шепчу я.
Дратдор, один из старейшин зоку [4], всегда любил поговорить, так что мне не составило труда получить от него описание Ларца (не упоминая, конечно, о том, что я украл его у зоку двадцать лет назад).
«Представь себе камеру, – сказал он. – И посади туда кота. А вместе с ним установи механизм убийства: к примеру, пузырёк с цианидом, соединённый с молоточком, и одиночный атом радиоактивного элемента. В течение следующего часа атом либо распадётся – либо нет, либо вызовет удар молотка – либо нет. В таком случае кот в камере будет либо жив, либо мёртв. Квантовая механика утверждает, что в камере нет никакого кота, только образ, объединяющий живого и мёртвого котов. Но мы не узнаем этого, пока не откроем камеру. А это приведёт к тому, что система останется в одном из двух возможных состояний. В этом и заключается мысленный эксперимент Шредингера».
На самом деле всё совсем не так. Кот представляет собой макроскопическую систему, и чтобы его убить или оставить в живых, нет никакой необходимости во вмешательстве таинственного наблюдателя: переход в какое-либо макросостояние происходит вследствие взаимодействия с остальной частью Вселенной, этот феномен получил название декогеренции. Однако в микроскопическом мире – для кубитов, квантово-механических эквивалентов нулей и единиц – кот Шредингера вполне реален.
В Ларце заключены триллионы воображаемых котов. Живой кот содержит закодированную информацию. Возможно, даже настоящий мыслящий разум. Кубиты Ларца остаются в состоянии неопределённости между небытиём и существованием. Заключённый внутри разум ничего не замечает, последовательность квантовых вентилей позволяет ему продолжать мыслить, чувствовать или дремать. Пока он остаётся внутри, всё хорошо. Но как только он попытается выбраться наружу, при любом взаимодействии с окружающим миром на него тоннами кирпичей обрушится вся Вселенная, и разум будет уничтожен. Плохой котёнок – мёртвый котенок.
– И что же вы спрятали в таком Ларце? – спросил я у Дратдора.
– Нечто очень и очень опасное, – ответил он.
Сектор Ларца на кубитовой схеме, созданной нами за прошедшую неделю, освещается, словно вечерний город. Это ощущение мне знакомо: так всегда бывает, когда обнаруживаешь изъян в запирающем механизме или системе безопасности, или возможного соучастника. Я в нетерпении закрываю глаза и воспроизвожу последовательность движений. Деревянные панели скользят под моими пальцами. Гоголы радостно поют, получив импульсы оргазмического наслаждения от вычисления спектральной последовательности операторов гильбертова пространства. Освещённое пятно на схеме увеличивается. Крышка едва заметно сдвигается…
И захлопывается. Ещё одна ячейка памяти утеряна безвозвратно. Паутина протоколов сворачивается в узел. Последующие измерения свидетельствуют о смерти. Я разрушил ещё один сегмент содержимого Ларца.
Я бормочу ругательство и швыряю проклятую шкатулку через всю каюту. Ку-щупальца обрываются и рассеиваются. Ларец ударяется о звёздный поток на стене и начинает вращаться.
Слова, уже несколько дней звенящие в моей голове, раздаются снова.
Я не Жан ле Фламбер [5].
Маленькая белая бабочка ловко опускается на Ларец и, трепеща крылышками, останавливает вращение.
– Прежде чем ты что-нибудь сломаешь, я хотела бы напомнить, что это была целиком твоя идея, – слышится рассудительный женский голос корабля.
Она