Ознакомительная версия.
— Демерол, так это называется, — сказал Финн. — Он тоже любит разгоняться. Забавная у тебя компания, Кейс.
— Да ладно, — сказал Кейс, поднимая воротник своей куртки, — мы сделаем этому ебанатику новую поджелудочную и все такое.
После того как они зашли на базар, Финн заметно оживился, как будто ему нравилась плотность толпы и чувство тесноты. Они шли вместе с армянином по широкому залу, под закопченными листами пластика и допотопными железными конструкциями, выкрашенными в зеленый цвет. Тысячи подвесных рекламных плакатов крутились и мерцали.
— О господи, — сказал Финн, беря Кейса за руку, — посмотри-ка. Он указал пальцем. — Это лошадь, слышь. Ты когда-нибудь видел лошадь?
Кейс посмотрел на мумифицированное животное и покачал головой.
Оно было выставлено на подобии пьедестала, недалеко от входа в секцию, где продавались птицы и обезьянки. Ноги чучела вытерлись до голой черной кожи от прикосновений десятков рук прохожих.
— Видел как-то раз одну в Мэрилэнде, — сказал Финн, — а тогда уже прошло целых три года после пандемии. Арабы все пытаются восстановить их из ДНК, но постоянно обламываются.
Казалось, что глаза животного, сделанные из коричневого стекла, следят за ними. Терзибашьян завел их в кафе возле центра рынка, комнату с низким потолком, которая как будто принимала посетителей целые века. Худые ребятишки в грязных белых жакетах метались между занятыми столами, балансируя стальными подносами с бутылками «Тюрк-Туборга» и маленькими стаканчиками чая.
Кейс купил пачку «Ехэюаня» у продавца возле двери. Армянин забормотал в свой "Санио".
— Пошли, — сказал он, — он движется. Каждую ночь он едет по туннелю на базар, покупать свою микстуру у Али. Твоя женщина близко. Пошли.
Аллея была старой, слишком старой, стены высечены из блоков темного камня. Неровный тротуар исходил запахом бензина, впитанного за век старинным известняком.
— Ни черта не видно, — прошептал он Финну.
— Для конфетки это не проблема, — ответил Финн.
— Тихо, — сказал Терзибашьян слишком громко.
Шаркнуло по бетону или камню дерево. Десятью метрами дальше по аллее клин желтого света упал на сырые булыжники, расширился. Фигура ступила наружу и дверь с шарканьем закрылась, оставив узкий проход в темноте. Кейс поежился.
— Пора, — сказал Терзибашьян, и бриллиантовый луч белого света, направленный с крыши дома напротив рынка, заключил стройную фигуру рядом со старинной деревянной дверью в безупречный круг. Яркие глаза метнулись влево, вправо, и человек упал. Кейс подумал, что кто-то подстрелил его; он лежал лицом вниз, светлые волосы выделялись на фоне камня, слабые белые руки трогательно раскинуты. Свет прожектора даже не дрогнул. Спина упавшего человека взбугрилась под курткой и лопнула, кровь забрызгала стену и дверь. Две невероятно длинные, веревкообразные руки извивались, серовато-розовые, в световом пятне. Тварь, похоже, вытягивала сама себя из тротуара прямо сквозь инертные, окровавленные останки, бывшие Ривьерой. Она была двухметровой высоты, стояла на двух ногах, и похоже, не имела головы. Затем она медленно развернулась, чтобы посмотреть на своих наблюдателей, и Кейс заметил, что голова у нее была, но не было шеи. Глаза отсутствовали, кожа имела влажный кишечный отблеск. Рот, если это был рот, был круглый, конический, узкий, неглубокий и обрамленный шевелящейся порослью волос или щетины, блистающей черным хромом. Оно отшвырнуло ногой обрывки одежды и плоти и сделало шаг, рот, казалось, сканировал пространство в поисках людей.
Терзибашьян сказал что-то на на греческом или турецком и бросился навстречу твари, вытянув руки, как человек, собирающийся выпрыгнуть в окно. Он пробежал сквозь тварь. Его встретила вспышка пистолетного выстрела из темноты за световым кругом. Осколки камня просвистели мимо головы Кейса; Финн дернул его вниз, к земле. Свет с крыши погас, оставив в глазах кутерьму отпечатков вспышки выстрела, монстра и белого луча. Затем свет вернулся, теперь уже он рыскал, обыскивая темноту. Терзибашьян стоял, прислонившись к металлической двери, его лицо на свету было очень белым. Он держался за левое запястье и смотрел, как из левой руки капает кровь. Блондин, снова целый и неокровавленный, лежал у его ног. Молли выступила из мрака, вся в черном, с иглометом в руке.
— Возьми рацию, — сказал армянин сквозь стиснутые зубы. — Вызови Махмуда. Мы должны забрать его отсюда. Здесь неподходящее место.
— Муденыш чуть не сбежал, — сказал Финн. Он встал, громко хрустнув коленями, и отряхнул штанины своих брюк, хоть без всякого эффекта. — Вот это называется шоу ужасов, да? Это тебе не исчезающий гамбургер. Здорово. Ну ладно, помоги-ка им вытащить оттуда его жопу. Мне нужно просканировать все его барахло, пока он не проснулся, и убедиться, что Армитаж не зря тратит на него денежки.
Молли нагнулась и подобрала что-то. Пистолет.
— Намбу, — сказала она. — Хорошая пушка.
Терзибашьян застонал. Кейс заметил, что у того не хватало большей части среднего пальца.
Город пропитывался предрассветными голубыми сумерками. Она сказала «Мерседесу» отвезти их в Топкапи. Финн и огромный турок по имени Махмуд забрали Ривьеру, все еще без сознания, из аллеи. Через несколько минут пыльный «Ситроен» приехал за армянином, который казался на грани обморока.
— Ты мудак, — сказала Молли, открывая ему дверь. — Тебе надо было сидеть на месте. Я его взяла на мушку сразу, как он вышел. — Терзибашьян злобно посмотрел на нее. — Так или иначе, мы с тобой закончили.
Она втолкнула его в машину и захлопнула дверь.
— Еще раз мне попадешься — я тебя убью, — сказала она белому лицу за тонированным стеклом. «Ситроен» прополз по аллее и неуклюже свернул на улицу. За ним и «Мерседес» зашуршал по просыпающемуся Стамбулу. Они проехали туннельный терминал Бейоглу и понеслись мимо лабиринтов пустынных закоулков и захудалых особняков, которые смутно напомнили Кейсу Париж.
— Это что за штука? — спросил он у Молли, когда «Мерседес» припарпаковался на окраине садов, окружающих Серальо. Он тупо смотрел на вычурную смесь стилей, которой был Топкапи.
— Это было подобие личного публичного дома для султана, — сказала она, выходя и потягиваясь. — Держали здесь кучу женщин. Теперь это музей. Вроде лавочки Финна, просто свалили в кучу бриллианты, мечи, левую руку Иоанна Крестителя…
— В физиокамере?
— Неа. Мертвую. Держат ее внутри такой латунной рукавицы, с маленьким люком наверху, чтобы христиане могли целовать ее на счастье. Отняли ее у христиан где-то миллион лет назад, и никогда не вытирают с пыль с этой хреновины, потому что это реликвия неверных.
Черный железный олень ржавел в садах Серальо. Кейс шел рядом с ней, глядя, как носки ее ботинок крушат схваченную ранним морозом неухоженную траву. Они шли по тропинке, выложенной восьмиугольной плиткой из холодного камня. Зима ожидала где-то на Балканах.
— Этот Терзи, он первоклассная мразь, — сказала она. — Секретная полиция. Палач. Легко продается, особенно за деньги, какие предлагает Армитаж.
Во влажной листве окружающих деревьев начали петь птицы.
— Я сделал работу для тебя, — сказал Кейс, — насчет Лондона. Я кое-что нашел, но не понял, что это значит.
Он рассказал ей историю Корто.
— Ну, я знала, что в Кричащем Кулаке не участвовал никто по имени Армитаж. Я проверяла.
Она погладила ржавый бок железной оленихи.
— Ты думаешь, что маленький компьютер помог ему вернуть рассудок?
— Я думаю, что это Зимнее Безмолвие, — ответил Кейс.
Она кивнула.
— Дело вот в чем, — сказал он, — ты думаешь, он знает, что он был Корто, до того? Я имею в виду, что он был уже совсем никто, когда попал в госпиталь, так что Зимнее Безмолвие просто…
— Да. Выстроил его с нуля. Да… — Она повернулась, и они пошли дальше. — Это заметно. Ты знаешь, у мужика нет никакой личной жизни. Нет вообще, насколько я знаю. Обычно ты смотришь на кого-то и можешь гадать, что он делает, когда остается один. Но только не Армитаж. Он сидит и смотрит в стену. Потом что-то щелкает и он заводится и бегает для Зимнего Безмолвия.
— Тогда зачем ему та нычка в Лондоне? Ностальгия?
— Может быть, он не знает про нее, — сказала она. — Может быть, это просто кто-то от его имени, так?
— Не понимаю, — сказал Кейс.
— Просто думаю вслух… Насколько умные бывают ИИ, Кейс?
— Зависит. Некоторые не умнее собак. Домашние животные. Стоят целое состояние, тем не менее. По-настоящему умные умны настолько, насколько им позволяет полиция Тьюринга.
— Слушай, ты же ковбой. Как вышло, что ты не тащишься от этих штук?
— Ну, — сказал он, — для начала, они редкие. Большинство их — военные, очень умные, и мы не можем пробить лед. Сам лед оттуда и появился, ты знаешь? И еще есть полиция Тьюринга — с ними лучше не связываться. — Он взглянул на нее. — Не знаю, короче, просто это не наш путь.
Ознакомительная версия.
