раз мимо одного из них, так что мне оставалось только нанести удар: снова — колющий, быстрый, прямо сквозь стекло — штыком лопаты в самое его ухо.
Все получилось как в замедленной съемке: куски стекла летят во все стороны, кровь брызжет, кусок уха парит на ветру… Тут же, резко вернув руку с лопаткой на место, я устремился на улицу под аккомпанемент стонов и воя, которые раздавались уже со всех сторон.
Скулил Вася на кухне, постанывал ушибленный лимонник в коридорчике, мычал розовый воин с явной черепно-мозговой травмой от удара лопатой, выл, пытаясь остановить кровь из уха, салатовый лидер, приплясывая в огороде. Жидкие они какие-то оказались. Замах на рубль, удар на копейку, так говорят? По здешним реалиям — замах на деньгу, удар на гривенник…
Я настиг салатового, который держался обеими руками за правое ухо, и ударом ботинка под коленки сбил его на землю:
— Однако, здравствуйте. Моя фамилия Пепеляев, и это мне ты собирался поджечь бороду.
— У-у-у-уй!!! Спасите! Милиция!!! — он принялся отползать от меня, забыв про кровь, которая продолжала струиться у него из уха.
— Это Зверинец, чучело, — почти ласково сказал я. — Милиция сюда не захаживает, особенно ночью. А Васеньку тут не любят, задолбал он соседей громкой музыкой… Кста-а-а-ати! Когда я вас буду потрошить, то включу громкую музыку — никто и не услышит!
Конечно, я не собирался их потрошить, однако он об этом знать не мог.
— Не-не-не… — он даже слюни пускать начал, как будто испугался до чертиков.
Но взгляд у него был острый, нехороший… И поза — напряженная. Его рывок я не увидел — почуял! Тело среагировало прежде, чем я сообразил, что делаю: рука салатового с зажатым в ней амулетом — той самой висюлькой, универсальным ключом — мигом оказалась у меня в захвате.
— Я нулевка, чучело. На меня вся эта муть — не действует! — проникновенно сказал я и дернул его конечность в сторону до характерного хруста.
Он уже не подвывал — скрипел. А я поражался собственному хладнокровию… С другой стороны: драконы — рептилии. Хладнокровные. А местному Пепеляеву не привыкать участвовать в переделках. А мне — мне этих мерзавцев ни разу жалко не было. Может, вообще убью их — и угрызения совести мучить меня не будут. Схемы у них, однако. Их схемы — это мои дети!
Я затащил их в дом, наподдав ещё каждому хорошенько по нижним конечностям лопаткой, чтобы сбежать не пытались. Гематомы там получатся серьезные, а вот резаные раны — это едва ли, даже тот, кому я в грудак ткнул, отделался поврежденными ребрами. Не оттачивал я шанцевый инструмент до бритвенный остроты, пожалел гадов… А не стоило.
С другой стороны, меня теперь интересовал тот Штрих, у которого они брали товар. Я не верил в то, что эти клоуны сами выдумали такой замечательный бизнес-план: возить всякие-разные вещества в земщину… В мою конкретную земщину. Кто-то их надоумил. И ради этого кого-то я заточу лопатку у гоблинов в гаражах, на наждаке.
Каждого из цветастых и самого Васю я замотал в шторы и связал бельевыми веревками. Рты заткнул чем придется, особенно не присматриваясь. А потом принялся грузить их в электрокар. И тут глаза мои уперлись в шильдочку на руле. «ZAVOD IMENI SAPUNOVA» — вот что там было написано. ЗиС! Это реально был ЗиС! Нет, эти выверты альтернативной реальности меня никогда не устанут забавлять!
Перетягал «пачвар» в машину с серьёзным напряжением всех физических сил и уложил одного на другого — штабелем. Они там мычали и завывали — ясное дело, было больно и неприятно! А кому сейчас легко? Мне вот тоже вести чужой электрокар по ночному Зверинцу нелегко… Ямы, колдобины, псины под колеса кидаются, фонари — разбитые, улицы извилистые.
— Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам… — напевал я, выворачивая руль и проезжая мимо той самой посадки, где я оставил «Урсу».
Нет уж, я туда совсем не скоро попаду. На Светлогорском шоссе — камеры, светиться перед ними я не намерен… Разгоняя машину, я натянул на себя поглубже капюшон и натянул кофту на самый нос: может, Криштопов обещал меня прикрыть, конечно, но проблема в том, что к видеоконтролю доступ может получить кто-то кроме наших вышемирских милиционеров. И наверняка получает…
Путь мой лежал недалече — на берег речки Ведрич, в сосонник. По осеннему времени тут уже редко можно встретить отдыхающие компании, да и местечко я присмотрел укромное: овражек, где легко можно спрятать машину. И где можно найти тех, кто сделает для меня всю грязную работу. Я ведь не злодей какой, чтобы им пальцы плоскогубцами давить и аккумулятор к яйцам подключать! Я — интеллигентный человек!
— Значит так, ребята, — отдуваясь после интенсивных физических нагрузок по перетаскиванию замотанных в шторы тел, проговорил я. — Сейчас у нас ночь. Все спят. И хозяева этого места тоже спят. А вот с первыми лучами солнца — проснутся. И через полчаса-час найдут вас и начнут разбираться — как вас можно использовать… Восход у нас примерно в полседьмого. У меня — два первых урока в школе, их пропустить не могу никак, история края — это святое! Так что полежите вы тут примерно до десяти. Как раз местные вас на вкус распробуют, станете посговорчивее… И про Штриха мне расскажете, и про схемы ваши дебильные, как вы детишек травить собирались и чем. И почём нынче опиум — то бишь жижка — для народа, тоже расскажете. А я засиделся тут с вами, мне поспать бы хоть часика два, уроки вести после бессонной ночи — так себе удовольствие. Ну, всего хорошего, доброй ночи.
И оставил их в овражке, аккурат вокруг самого большого в этом лесу муравейника. Огромная куча хвои, палочек и веточек служила прибежищем настоящим владельцам этого урочища: большим красно-черным муравьям в полтора сантиметра величины, которые кусаются как тысяча чертей и жрут все подряд: от сгущенки до мышей, буде те попадутся им в лапы! Вот пусть они с «дельцами» и разбираются. Авось, не подохнут цветастые от передоза муравьиной кислоты. А если и подохнут — так колесом дорога.
* * *
Знаете, что делает учитель, когда ему жутко лень вести урок? Конечно, знаете. Он даёт детям самостоялку.
— Итак, дорогой мой восьмой «бэ», — я оглядел мутным взором восьмиклашек, фиксируя
