На стену проецировались кадры съёмки Земли со спутника в реальном времени. Внизу, под пеленой облаков, находился Аушвиц, и я, и остальные. Однако даже если бы облаков не было, то спутник бы нас не увидел. Мы слишком малы, ничтожны. Рядом транслировалась запись с беспилотника, пролетающего над ночным мегаполисом. Огромный город внизу напоминал целую планету, созданную из холодных огней и темнеющих глыб небоскрёбов. Пятна света на двигающейся картинке обнимались бесформенным сумраком.
Менеджер нашёл охранника у входа в небольшой зал и подозвал меня.
– Знакомьтесь. Бывший начальник охраны.
Я кивнул, наблюдая, как на типично армейских челюстях перекатываются желваки. Судя по возрасту, уволен со службы в чине полковника. Или около того. А сейчас «работает» простым секьюрити. Что ж, по делам и честь.
– У меня вопрос по технической стороне дела.
– Слушаю.
– Как получилось, что нападавшие не оставили следов? Гильзы, отпечатки, логи программ взлома видеосистемы. Чистой работы не бывает. Только если нападающим не помогают изнутри.
Охранник ответить не успел. К нам подошёл молодой человек, произносивший речь на открытии Освенцима.
– Всё хорошо, Норман? – спросил он менеджера.
– Вполне. Вот приехали по поводу технической уязвимости систем.
– Кое-кто уверял, что они идеальны…
– Теперь, – Норман немного смутился. – Разбирается тот случай.
– А-а, да, – понял мажор и оглядел меня с ног до головы.
Он положил руку мне на плечо:
– Но сейчас-то всё в порядке. Беспокоиться не о чем.
Я понял, что меня «отшивают». Технично так. С шармом.
– Выпейте. Сходите на танцпол. Там полно красивых шлюх.
– Не сомневаюсь, – вздохнул я. – Что ещё делать?
Ясно, что они ничего не скажут. В подтверждении этой мысли, мажор подмигнул и убрал руку с плеча. И как-то сразу стало не то чтобы пофиг, но часть груза с меня моментально слетела. Вряд ли мы поймаем девчонку. В Аушвице её уже не считают проблемой. Их машина набрала ту скорость, когда одиночка, стоящий на пути, не сможет остановить движение, даже разбившись насмерть… так они считали.
Освободившись от груза сомнений, я ощутил, что голоден. Направился к шведскому столу, оглянувшись на мгновение. Меня провожал неусыпный взор бывшего начальника охраны и почти сочувственный менеджера лагеря.
Молодой богатый повеса нырнул в толпу гостей, а менеджер пристроился третьим к парочке знакомых. Я начал надираться. Коньяк оказался замечательным. Закуска тоже. Сейчас хотелось именно этого, и я специально не пил таблеток, блокирующих алкоголь.
В чёрной зеркальной стене маячило моё отражение. Двойник. Ему уже хотелось сделать нечто эдакое. Выходящее за рамки.
Мы с близнецом рванули на поиски мажора, торжественно открывшего Освенцим. Несколько раз натыкались на выпивающие компании, не отыскивая цели. Приходилось извиняться. Наконец, мажор попался на глаза.
Он стоял в стороне от толпы и потягивал шампанское, беседуя с очень похожим на него человеком. Я не стал сразу подходить к ним, а прислушался к разговору.
– … на защите диссертации, – договорил мой знакомый и замолчал.
– Интересное исследование. Такова человеческая природа. Хотеть увидеть что-то понятное в окружающем хаосе. Даже если мир рационален, то он настолько сложен, что обычный человеческий мозг не справится с ним. Слишком узкое окно.
– Замочная скважина.
– Хорошее сравнение, – они чокнулись бокалами. – Один военно-научный комплекс производит терабайты новой информации в секунду. Кто способен осознать её? Немодифицированный мозг едва справляется с двумя-тремя терабайтами за всю жизнь.
– Да, отец всегда говорил, что занимается защитой людей.
– Так и есть. Грамотное управление – то, чего всегда не хватало.
– Я рад, что наши семьи объединили усилия.
Неожиданно мажор обратился ко мне:
– Не стойте в стороне…
Рядом прошла основательно захмелевшая шумная компания. Так что я не расслышал окончания фразы. Скорее всего, он назвал меня по имени.
– А это наш доблестный сыщик, – прокомментировал мажор. – Знакомьтесь. Мой друг, разработчик «Обсидианового острова». У него ещё много заслуг.
– Очень рад, – сказал я, пожимая руку нового знакомого.
Тот сразу обратился ко мне с «просьбой»:
– Мы обсуждали спор. Он состоялся недавно, между мной и домашним питомцем, электронным двойником. Рассудите нас. Что лучше: показать людям правду или скрыть кнопки управления за красивой картинкой?
– Не знаю, – я смотрел на идеальную улыбку разработчика «Обсидианового острова». – Слова простые, но сам вопрос…
– Если мир слишком сложен, если попытка осознать его смертельно опасна для нас как для вида?
– Тогда лучше… довериться…
– Заблуждениям?
– Не уверен, что это именно то слово.
– А-а, вы романтик? Играли в мои острова?
– Конечно.
– И как?
– Трудно оторваться.
– Мы в некотором роде коллеги, – включился мажор. – Он занимается доврачебной помощью, массовой психотерапией. А я хирургией для тех, кому не помогли его «предубеждения».
– Не понимаю.
– Нас слишком много.
– Где?
– На Земле.
– И что такого?
– Мы тупеем, – сказал разработчик игры. – Знаете, чем мы отличаемся от кроманьонцев? Меньшим объёмом мозга. Странная эволюция, не правда ли? Потеряна пятая часть нервного вещества, и это принято считать прогрессом. Если люди продолжат «развиваться» и дальше, то наши потомки превратятся в социальных насекомых.
– Работа твоего отца? – спросил мажор.
Тот кивнул:
– Насекомые очень удобны в исследованиях. Можно регулировать продолжительность жизни и осуществлять быструю смены поколений. Знаете, что открыл мой отец?
– Нет, – я пожал плечами.
– С развитием системной социальности отмирают важные участки мозга насекомых. Они всё меньше пользуются им. Средства коммуникации подменяют способность мыслить самостоятельно. Общество невозможно без информационной среды, а она убивает индивидуальность. Это происходит само собой. Если нет собственного мнения, попадаешь в ловушку чужого. А там и до рабства недалеко, пусть оно и назовётся по-другому: конформизмом, социальностью.
– Толерантностью, – уточнил мажор.
– Чем глобальнее система, тем выше спрос на серость.
В моей голове наконец-то мелькнула стоящая мысль, и я попытался выразить её:
– Только неясно, что хуже – болезнь или лекарство.
Эти двое по-новому посмотрели на меня. Разработчик игры парировал:
– Если нельзя воспрепятствовать «прогрессу», его надо возглавить. Не хотят думать? Да замечательно! Пусть получают удовольствие. Возьмём, к примеру, латынь. Красивый, умный, выразительный язык. Но забытый. Бесполезно говорить с ними на латыни. Они «думают» на примитивном языке картинок и клипов.
– Твоих игрушек, – удачно вставил мажор.
Они оба рассмеялись и отвернулись в сторону. Уставились в пьяную толпу, расплываясь в довольных улыбках.
– Полагаешь, вокруг тюрьма? – неожиданно серьёзно спросил разработчик игры. – Это прогресс. Технический, культурный, социальный. Сколько голов населения должно входить в систему, чтобы она смогла построить хороший космический корабль? Не меньше двухсот миллионов голов. Государство, система… механизм, машина. В них нет ничего человеческого. Плюшки вроде свободы личности, человечности, нравственности работают в других масштабах. В узком кругу: семьи или друзей. А таких больше нет… Лучше забудь.
– Мой коллега, – поддакивал мажор, – как раз занимается красивыми картинками для личного потребления. Но давай о деле. Так и не нашёл даму?
– Нет. Мы… идём по следу.
– Я имел в виду шлюху. Загляни на танцпол.
– Обязательно найди её, – сказал новый знакомый, очевидно, он говорил именно о беглянке. – Она хотела убить моё детище.
– Ну… это не совсем так. У меня информация… что она использовала игру для организации связи. Не более.
– Вам не сказали правды.
– Какой правды?
– «Связь» – только официальная версия. Её целью была сама игра. Она хотела подменить её суть. Её душу.
– В смысле?
– Девчонка метила куда выше – изменила финальный уровень игры до неузнаваемости. Она хотела убить МОЮ мечту. Это не просто игра в управление, а само управ…
Договорить он не успел. Совсем рядом хлопнула пиротехника. Мы обернулись туда. Девушки неподалёку почти завизжали, предвкушая неожиданное зрелище.
Вот только со стороны, откуда исходили хлопки, донеслись стоны раненых.
Затем человеческая волна покатила прочь. В людей стреляли очередями. Они падали на пол, сражённые пулями и страхом, под ноги бегущих.
Мы стояли, оцепенев от внезапности ситуации. Меня сбило с ног тело – бывший начальник охраны, спешивший на помощь и поймавший пулю. Полумёртвый, бившийся в конвульсиях, навалился на меня. Кровь с его простреленной головы хлестала на моё лицо, заливая глаза. В затылок воткнулась рука охранника с зажатым и дрожащим в ней пистолетом. Если бы тот выстрелил, то я бы не понял, что уже умер.
