каких условиях, пусть даже лопнув от голода или издохнув от тоски, не хотел заболеть к концу своей короткой жизни раком. Он прекрасно понимал всю экономическую систему Дна. Каторжный труд – некий вид карательного воспитания послушных рабов, которые ради куска сухаря готовы работать по тринадцать, а то и четырнадцать часов в сутки без выходных, не ради чего-то там, не ради своего будущего, а ради своего дня насущного, сегодняшнего, "сию минутного сейчас".
Не навязывая им ни религии, ни фанатизма языческого, они управляли умами людей лишь с экономической точки зрения. Деньги – жалкие гроши, которые приносят тебе завтрашний день, свеженький и на блюдечке! Деньги на Дне ненавидели, то был не эквивалент труда, а ничто, являющееся трудом ради труда, ради поддержания дисциплины, ради отнятия времени у человека, и превращения его в животное. Их ненавидели, презирали, как и свое рабское положение, и своих господ, которых никто никогда не видел! Господа же забирали то, что им было дороже всего – жизнь, ставя над людьми, как над подопытными крысами эксперименты, осуществляя тем архаичное общество, которого давно уж не стало за пределами стен города.
Да! Именно архаичность донных плебеев и пленила господ, тем и спасло первых от окончательного вымирания. Но про эксперимент вскоре забыли, пустили его по инерции, словно поезд с горы, готовый вот-вот разбиться.
На свалке проводили разбраковку сломанных роботов и всевозможных грузовичков, от малых до больших, и даже огромных самосвалов. Валялись и новые модели, в основном же браковались и свозились машины со всех уголков мира, иногда уж и совсем древние. Их разбирали по запчастям, иные складировали и пускали вновь в ход, другие детали отправляли в лом, а затем на переплавку в чертоги адской металлургии. Так избавлялись от наследия предшествующей цивилизации землян, шаг за шагом переваривая её, словно в большом котле–желудке, словно некий паразит вытягивает последние соки издохшего организма.
Бытовая же мусорка лежала в другой стороне, которую местные жители нежно называли «Сладкие Горки», потому что мусора скапливалось до самого потолка, она напоминала им чем-то изображение настоящих гор с картинки и пахло там дурно до тошноты.
При вспоминании о ней донный человек брезгливо пофыркивал, и чуть ли не каждый раз упоминал о том, какую замечательную заразу можно было на ней подцепить. На ней ужасно воняло тухлым и кислым, и не беря в расчет свалку по утилизации биологических продуктов, от неё смердело отнюдь не меньше. Но приходилось возиться и в этом дерьме!
– Ублюдки, все загадили! Живем, как в туалете! У самих-то чистенько, наверное! Гадят нам на голову, а мы роемся в их испражнениях, словно жуки навозные – огрызнулся он, смахнув с плеча белую пыль шлака.
Тем временем свалку освещали огромные прожектора сверху, конечно, роботам бесполезные, ибо видимый свет их не интересовал, но для отпугивания незваных гостей и жителей Дна, а так же патрулирования территории, именно прожектора оказались совсем неплохи.
По спине его потекла густая капля мазута, упавшая откуда-то сверху, с большого секционного крана. Он вздрогнул от её удара по спине, негодующе сплюнул, но успокоившись, обернулся и осмотрелся. Обстановка оставалось спокойной, даже слишком тихой, что сильно его настораживало. Должна кипеть работа, но роботов поблизости не оказалось. Мусорщики куда-то подевались, но куда?
– Куда их черт унес? – подумал человек, – странно это все!
Он остановился, прислушался, приложил к земле ухо, где-то вдали вибрировали гусеницы машины.
– Вроде тихо, нужно побыстрее отсюда свалить и потихонечку, не хватало ещё на пенсию раньше времени уйти! – его лицо изменилось, на нем появились приятные черты, а в голове светлые мысли о доме, его любимой и уютной норе. Человек думал о еде, которую припас у себя под кроватью, не такой уж и вкусной, но такой далекой и манящей, словно большой печеный телок в яблоках. А во рту у него уж не бывало и пары крох сутки не меньше!
Человек устал от бега и работы и старался, как можно больше беречь силы. Натощак чувствовался неприятный привкус во рту, смешанный с кисло-металлическим ароматом.
Даже черствые крохи показались бы сейчас ему самыми вкусными на всем белом свете обедом, вкус которого доставил бы ему высшее блаженство, эйфорию и полное удовлетворение. Но вспомнив, что в него, тот самый хлеб, который он так любил уплетать, пихали невесть что, а самого повара низших чертог он никогда не встречал, того самого повара, который придавал ему различный противный привкус. При возможности он бы с радостью набил ему морду своим большим кулачищем.
Его пищевой оргазм отходил далеко–далеко, вместе с мыслями о еде. Человек ни разу не видел настоящей пшеницы, ни разу не видел муки, из которой делают хлеб. Да это была и не мука! Он точно это знал!
– Когда-нибудь, я найду настоящий хлеб, конечно, с тобой я не поделюсь, у тебя рта нет, – засмеялся он, щелкнув пальцем по морде робота притаившегося на плече, – извини, просто я проголодался! Эта работа мне наскучила друг, хочу уже взять отпуск, поголодать пару дней – он вновь тихо рассмеялся на свою шутку.
Со стороны человек походил на бездомного, такого безобидного и постоянно ворчащего себе под нос, иногда разговаривающего сам с собой в полный голос, иногда шепотом, но иногда молчавшего целые недели напролет. Задумчивость рождала разные мысли, даже бунтарские! Он ненавидел паразитов наверху, божественных эксплуататоров и верил, что они такие же смертные, как и он сам. Предысторию человек знал смутно, никого не осталось, чтобы рассказать о былых временах, только книги.
Ни идолов, посвященных Золотому Человеку, ни Императору не было посвящено на Дне ни одного храма, ни одного изваяния и идола. Их присутствие, как ветер, его не видно, но оно есть, оно окутывает с головы до ног силой, порывом, иногда сбивает и валит на землю самых сильных. Но возмущение – как шторм, всегда утихает, утихали со временем и возмущение человеческое на свою рабскую скотскую жизнь. Неведение и невежество – рождали смирение. С кем бороться, если его нет? Ни присутствия, ни имен!
Мужчина порой нес какую-то невнятную чепуху. Но пристальный взгляд стороннего наблюдателя разглядел бы в нем отчаянного воришку и следопыта, хорошо знающего Дно, проводящего все свободное время в поисках чего-нибудь стоящего. Всегда чем-то занятый, не оставлял времени на праздность.
На плече спокойно болтался небольшой робот, напоминавший чем-то морского краба. Краб этот – Бот, достался человеку случайно, словно снежный ком на голову, и они подружились, словно два одиноких друга с разных планет. Иногда мужчине казалось, что в роботе
