С ловкостью гимнаста, он, осторожно ступая, двинулся по карнизу и вскоре достиг следующей трубы, достаточно крепкой, чтобы выдержать его массивное тело.
Самым трудным было, когда он переходил с горизонтального карниза на вертикальную трубу: внезапно его рука сорвалась, и он повис над черной бездной.
Обхватив трубу коленями, он начал медленно спускаться. И только достигнув карниза, позволил сделать себе остановку.
Девятью метрами ниже под ним была плоская крыша. Он продолжил свой путь, и вскоре достиг ее. Отома-сан быстро добрался до края и спустился вниз по пожарной лестнице.
Осмотрев заставленный коробками и ящиками темный тупичок, который переулком соединялся с главной улицей, он бесшумно двинулся по нему.
В тридцати метрах, с левой стороны, находился вход в канализационные ходы. Отома-сан устремился туда: оттуда — прямой путь на базу повстанцев.
— Так-так-так! — услышал он чей-то голос. Отома-сан оглянулся. С оружием наготове его окружили три повстанца.
— Ты, наверное, один из ребят фирмы Конамицу? Да, впечатляешь… — сказал один из них, приближаясь к Отома-сану.
— Единственная неприятность в том, что хотя твой босс и владеет «Оу-Си-Пи», но мы… мы-то не принадлежим никому. Мы — сами по себе…
И тут Отома-сан выстрелил, а сам молниеносно отскочил в сторону.
Пуля попала говорившему в ногу, но он, падая, все же успел ухватить Отома-сана за пояс.
Японец изо всей силы ударил его кулаком по голове. Раздался страшный хруст проломленного черепа — повстанец был мертв. Отома-сан пинком отшвырнул его в сторону.
Снова грохнул выстрел.
Отома-сан чудом вывернулся, а пуля попала прямо между глаз второму повстанцу.
Оставшийся в живых видя, что, к его ужасу, он застрелил парня из своего отряда, пришел в ярость. Схватив обрубок металлической трубы, лежащий рядом, он молниеносным ударом выворотил японцу челюсть.
Обычный человек не выдержал бы такого удара, но Отома-сан схватил себя за лицо руками и ловко вправил челюсть на место.
Повстанец замер от неожиданности. Он понял, что перед ним — не человек. Он вновь поднял трубу над головой, но Отома-сан вырвал ее у него.
— Ты, наверное, хочешь знать, где находятся повстанцы? — закричал тот, сплюнув в сторону кибера.
— А вот поцелуй-ка лучше меня в задницу.
Отома-сан издал рычание, схватил последнего пальцами так, что превратил в подобие губки, из которой выжимают содержимое. Трещали кости, голова стала похожей на сдутый мяч. Отшвырнув обмякшее тело, Отома-сан ухмыльнулся. Осталось не так уж много — путь на базу восставших был открыт.
* * *
В лагере повстанцев царило мучительное ожидание
— прошло несколько часов, а Ника еще не вернулась. Тишину прервал едва слышный голос Мэрфи:
— Внимание, приближается автомобиль.
В эту же минуту в подвал вбежал постовой и доложил, что по улице, ведущей в лагерь, движется полицейская машина.
— Ребята, всем за оружие! Кажется, нам придется немножко напрячься! — крикнула Берта.
Все бросились на улицу.
Берта, Марено и Большой Сэм медленно пошли навстречу машине. Остальные засели на балконах, крышах, готовые в любую минуту открыть огонь.
За несколько метров до них полицейская машина с красной мигалкой остановилась.
Стояла напряженная тишина.
Дверца отворилась. Из машины выскочила улыбающаяся Ника, за ней следом вышла доктор Лазарес.
Долгая тишина прервалась многочисленными вздохами облегчения и короткими радостными возгласами.
— Здравствуйте. Куда идти? — только и спросила доктор Лазарес.
Берта, обняв Мэри за плечи, повела ее к Мэрфи.
— Как дела, приятель? — наклонилась над ним Мэри.
— Бывало и получше, — Мэрфи был верен себе.
— Доктор, что-нибудь можно сделать, насколько он поврежден? — спросил Марено.
— Эффективность работы систем — 23 процента, — то ли себе, то ли Марено сказала Мэри.
Стоявшая рядом Ника забеспокоилась. Девочка знала, что это нижняя отметка, граничащая с полным отсутствием действий, после нее — невозможность восстановления, как смерть для человека.
— Мэри, мы опоздали, да? Он погибнет? — с тревогой спросила Ника.
— Думаю, мы сможем помочь нашему другу, если возьмемся за дело немедленно, — ответила доктор.
Отодвинув поочередно оба щитка, защищавших грудную клетку Мэрфи, доктор Лазарес отключила атомный генератор и понизила напряжение.
— Ну что ж, начнем с калибровки пограничных систем, — Мэри принялась за дело.
Все внимательно следили за каждым ее движением, особенно Марено.
— Господа! Мне понадобится ваша помощь. Работы хватит всем, — обратилась она к стоящим вокруг.
На экране зажглась лампочка тревоги и появилась новая надпись:
«Внимание! Тревога! Эффективность работы систем — 12 процентов».
— Ну, Мэрфи, не беспокойся. Я здесь, и все будет в порядке, — сказала Мэри.
Доктор Лазарес без труда сняла водонепроницаемую оболочку, обтягивающую все его тело, и начала обнажать многочисленные энерговоды нейропровода. Нажав кнопку, она отключила организм от питания.
Мэрфи погрузился во мрак.
Ему показалось, что вокруг все журчит и булькает. Нечто струящееся как будто слегка подталкивает, обволакивает его. Он прилагает усилия, хочет открыть глаза, но снова видит что-то зеленовато-серое, прозрачное. Это его память. Он плывет в ней. Правда, тело движется очень лениво.
Ему становится очень жарко. Ощущение такое, будто он весь в поту. И неприятно. Очень, очень неприятно. Вдруг обжигает боль в груди. Дышится с трудом. И плечо… оно тоже невыносимо болит.
Он видит лица, сменяющие друг друга: лицо незнакомой женщины и лицо Энн Льюис…
Вдруг вспыхивает яркий свет, над ним — доктор Лазарес. Манипулируя инструментами, она что-то сосредоточенно делает в его груди.
Лицо Берты…
— Я не знаю, подойдет ли, но вот то, что вы просили принести, — сказала Берта, протягивая Мэри кусочки материи.
Мэри взглянула:
— Нет, нет, это не подойдет.
Лицо Марено…
Он старается помочь доктору, но, видимо, сделал что-то не так, потому что из груди Мэрфи резкой струйкой брызнула какая-то жидкость.
Мэри сердится, он слышит ее голос:
— Ах, черт побери! Нельзя же так, парень! Не торопись, аккуратнее…
— Смотрите-ка, ошибка включения! — слышит он голос Ники.
Легкий щелчок — и снова перед глазами Мэрфи мрак. Ему совсем скверно.
— Надо выбраться, надо подняться на поверхность, надо вынырнуть…
Как будто это ему удалось. Вынырнул. Стало светлее, прозрачнее. Голова освободилась, не слышно бульканья и журчания. Наступила тишина.
Перед глазами потоки света. Не такого, как прежде, а более легкого, какая-то золотисто-белая пелена.
Снова лица. Он едва их различает.
— Смотрите, он опять включился! — похоже, эта девочка не отходит от него ни на шаг.
— Ах, черт, — досадует Мэри, но руки ее заняты, она не может отключить его.
И снова Марено:
— У тебя будет все в порядке, дружище! — кричит он. — Тут что-то загорелось… А, ошибочное включение систем, — он обращается к Мэри.
Марено потянулся отключить, но тут его так сильно ударило током, что обожгло пальцы.
— Марено, поосторожнее, — предупреждает Мэри. — Ведь там системы коммуникации.
— Да я откуда знал! — удивительно, но Марено даже не чертыхается, а только дует на обожженные пальцы и морщится от боли.
— Ну да, действительно, откуда же ты знал, что лезешь туда, в чем не разбираешься, — смеется Мэри.
Свет исчезает.
И снова у него перед глазами вода, полумрак. Это уже не просто вода, а река. Где-то далеко, на противоположном берегу, чуть брезжит свет. Он должен добраться туда, только там его спасение. Свет — это надежда, там, где светло, там ему помогут.
Мэрфи вздрагивает: вокруг он видит растянутые злобными ухмылками лица убийц…
Их заслоняет лицо Энн Льюис. Она протягивает к нему руки и умоляет:
— Найди, их Мэрфи, разберись с ними…
Снова невыносимая боль в груди и в плече. И почему-то очень много крови! Она хлещет из груди, стекает за пояс… Он стягивает с себя полицейскую рубашку, рвет ее, перетягивает наискосок плечо и грудь, но кровь сочится и сочится сквозь повязку. Рана сквозная, на спине — дыра, он чувствует это по тому, что невозможно дышать, воздух с шумным хрипом проходит сквозь дыру, не попадая в легкие. Они стреляли ему прямо в грудь, подлые убийцы! Стреляли хладнокровно. Он помнит этих мерзавцев, он узнает их в любом обличий. Особенно главаря, светловолосого крепыша с широким черепом и жесткой улыбкой садиста.
Обрывки воспоминаний вертятся у него в голове без всякой логической связи. Он чувствует, что надо попытаться обуздать свои мысли, привести их в порядок.
Робокоп открывает глаза, поворачивает голову и осознает, что движения больше не причиняют ему боли. Что-то изменилось. Он уже не тот.
