– Это я у вас спрашиваю!
– Пишите, до трех лет.
Психиатр был похож на Фрейда. У нас в доме напротив, одинокая дама держит американского бульдога. Кличка – Фрейд. Характер – нордический. В смысле, невменяемый. Бочка на кривых ножках. Одна, но пламенная страсть – вцепиться в глотку. Хоть бы чью. Особая ненависть – к рослым, длинноногим кобелям.
Не один доберман пострадал за свой экстерьер.
– Мысли о суициде посещали?
– Нет.
– Уверены?
– Да.
Могучий торс. Лапы карлика-геркулеса. Плечи Атланта. Сизая щетина на брылях. Надбровные дуги неандертальца. Тени великих за спиной. Юнг, Ломброзо, папаша Зигмунд. Кто там еще? Карнеги?
Остап Бендер?
– Депрессивные расстройства?
– Нет.
– Отвечайте громче.
– Нет!
– Неврозы? Психозы?
– Это вы у меня спрашиваете?
– Я. У вас.
– Нет.
– На учете состоите?
– Где?
– Значит, не состоите…
Фрейд решительно был чем-то раздражен. Его раздрай передался мне. Он сверкал глазками – и я. Он сопел – и я. Он придвигался ближе – и я не отступал. Он ерзал стулом по линолеуму – и я качался с пятки на носок. Два пса кружили друг вокруг друга – принюхиваясь, ворча.
Вопросы больше не казались мне идиотскими. Смысл сказанного исчез, отдалился. Осталось лишь звучание. Краткий рык – нутряной, злобный.
И – рык в ответ.
– Транквилизаторы принимаете?
– Какие?
– Феназепам. Реланиум.
– Зачем?
– Для снятия тревоги.
– Я не тревожусь.
– Умножьте пять на семь.
– Тридцать пять.
– Травмы головы?
– Нет.
– В детстве?
– Нет.
– Умножьте четыре на тринадцать.
– Пятьдесят два.
– Закройте дверь! Я занят!
Это не мне. Это в дверь кто-то сунулся невпопад. Обернувшись, я успел заметить клетчатую рубашку. Бедолага исчез быстрей, чем запах ландышей – в отхожей яме. От вопля Фрейда во мне сорвался какой-то крючок. Спусковой? Бульдог довольно скалился, моргая. Похоже, он этого и добивался. Вот, радуется. Мертвая хватка, да?
Тебе лечиться надо, доктор.
– В гневе бьете посуду?
– Нет.
– Семейное положение?
– В разводе.
– Инициатор развода – вы?
– Не ваше дело.
– Повторяю: кто инициатор развода?
– Почему вас это интересует?
– Не отвлекайтесь. Я должен составить ясную картину.
– Какую картину?!
– Пять на сто двадцать пять?
– М-м… Шестьсот двадцать пять.
– Ревновали мать к отцу?
– Нет.
– Отвечайте правдиво. Ложь смазывает диагноз.
– Мамой клянусь! Так устраивает?
– Разделите восемьдесят четыре на семь.
– Двенадцать.
Фрейд вертел в пальцах карандаш. Толстые пальцы с обкусанными ногтями. Остро заточенный карандаш. Ловко вертит, гад. Как дротик перед броском. Как метательный нож. Бздын-н-н! От психиатра несло – хоть нос затыкай.
Или это от меня?
Очень тесный кабинет. Не развернешься. Трудно дышать. На столе светится монитор. Под столом тихо урчит системка. Что там на экране? Заставка, полускрытая телом врача, бесит. Яркие краски, нервные фигуры. Как я раньше не заметил?
Жарко.
– Умножьте двести семьдесят три на шестнадцать.
– Я…
– Не отвлекайтесь! Ну?!
Пуск.
Программы.
Стандартные.
Калькулятор.
Тыц-тыц-тыц. Равняется.
– 4368.
– Приступы страха?
– Да.
– Что – да?
– А что – приступы?
– Мучают?
– Нет.
– Больная принимает "Рисполепт" и "Паксил". Одновременно с этим она три недели принимала фенибут. И бромокриптин – от гиперпролактемии…
Google. Поисковая строка.
«Психиатр вопросы». Девятая ссылка сверху.
Enter.
Поиск: фенибут.
– Квадратный корень из шестидесяти семи? Три знака после запятой…
– 8,185.
– Может ли больная заменить фенибут афабазолом и тенотеном?
– Не имеет смысла.
– Почему?
– Это как пытаться усилить танковую дивизию одним мотоциклом…
– Раздражает ли вас при чтении смятая страница газеты?
– Да.
– Молодящаяся старуха?
– Да.
– Квадратный корень из ста тридцати двух?
– 11,489. Да.
– Что – да?
– Раздражает.
– Чрезмерная близость собеседника?
Фрейд придвинулся вплотную. Сейчас вцепится.
– Да!
– Человек грызет ногти?
– Да!
– Кашляет в вашу сторону?
– Да!!!
– Двести шестьдесят умножить на семьдесят пять?
– 19 500.
– Слово из восьми букв.
– Агрессия.
Исчез объем. Сгинул рельеф. Спрятался собеседник. Далеко-далеко. Близко-близко. Нет мимики, жестов, интонаций. Нет перспективы. Все плоское – легло, распласталось. Слова. Знаки. Тыц-тыц.
Клац-клац.
– Смеются невпопад?
– Раздражает!
– Учат вас жизни?
– Раздражает!
– Опаздывают?
– Да!
– Квадратный корень из восьми тысяч трехсот двадцати шести?
– 91,246. Раздражает!
– Вам пересказывают сюжет романа?
– Очень!
– Жестикулируют во время разговора?
– Да!!!
– После приема "Плизила" возникло чувство дерсализации. Стоит ли опять уйти на "Золофт"?
– Поиск. "Скорая помощь". Плизил.
– Отвечайте!
– Продолжать прием. Явления временного характера, скоро пройдут.
– Отлично.
– Раздражает!
– Все хорошо. Вы в полном порядке.
– Да!!!
– Вас ничего не беспокоит. Вы спокойны.
– Я?
– Ваша фамилия Золотаренко?
– Да.
– Александр Игоревич?
– Да…
– Все в порядке, Александр Игоревич. Вы абсолютно здоровы.
Фрейд улыбался. У бульдога оказалась тихая, мудрая улыбка – как у Жана Габена. Он встал, ободряюще потрепал меня по плечу. Я кивнул в ответ. Дышать стало легче. Это ведь замечательно – дышать. Чем здесь пахнет? Цветы на столе, рядом с монитором. Ландыши. В стаканчике.
Это они.
"…светлого мая привет…"
– Вас раздражает, когда вам дарят ненужные предметы?
– Нет.
– Громкий разговор в транспорте?
– Нет.
– Хорошо. Спасибо. Вот ваша карточка.
– Всего доброго, доктор.
– До свидания.
Вопросы, думал я, выходя из кабинета в коридор. Ответы – прислонясь к стене плечом. Что меня раздражает – пропуская в кабинет следующего пациента. Какие-то лекарства. Фенозил? Тенозол? Не помню. Кажется, Фрейд спрашивал, принимаю ли я их. Нет, не принимаю. Умножить пять на семь. Разделить то на это. Цифры выветрились из головы. Ну их. В конце концов, я вам не калькулятор.
Вопросы. Ответы. Загадки Сфинктера.
Нет, не опечатка.
И не оговорка.
Машины разбегались тараканами.
Странное дело. Вот ровная улица. Вон перекресток – в тридцати метрах от клиники. На перекрестке – мент-регулировщик. Дирижирует волшебной палочкой. "Ауди", "Жигули", "Рено" – строго по правилам движения. И никуда не деться от болезненного впечатления – тараканы.
Где-то в центре города сыпанули пиретрумом.
Бегут.
Устал Золотарь, братцы. Укатал сивку медосмотр. Нюхай, нервничай. Психиатр тиранит. Загазованный воздух казался сладким, как чай в поезде. Хороший проводник надевает на ложечку упаковку рафинада. Красиво. Растворишь, хлебнешь и задохнешься от нелепого дорожного счастья. Новые земли, новая правда. С попутчиком честен, как на исповеди.
Уехать, что ли?
А вот кое-кто считает, что чай в поезде – горчит.
– Ах ты горький, горький чай
Поездной,
Как по лезвию меча –
Летний зной,
Как по вольной по степи –
Мерный стук,
Спи, дитя, не майся, спи –
В снах растут.
Мамаша везет коляску с близнецами. Летит на роликах пацаночка – косички по ветру. Ковыляет древний дед, кашляет. Тургеневская барышня выгуливает мопса. Мопс деловито метит углы. Из-за ограды детского сада – вопль монгольской орды.
Зелень лип. Зелень кленов. Скоро – тополиный пух.
– Ах ты горький, горький чай
Поездной,
Ангел трогает печать –
Все за мной,
Конь по вольной по степи –
Быстр и блед…
Спи, дитя, не майся, спи –
Вот билет.
В холле поликлиники мается Натэлла. Ага, отмаялась. Черный ведет Риту. Выходят втроем, садятся в черный «Фольксваген». За рулем – Чистильщик. Высовывается в окно, показывает: садись, мол, и ты. Место есть, поедем.
Золотарь машет в ответ: сейчас. Оседлаем таракана…
– Это клиника?
– Да.
– Спасибо.
Вежливая девушка. Жаль, чахлая. Сутулится, вздрагивает. Мышиные хвостики, бледный рот. За спиной – рюкзачок. Студентка? Школьница на выпуске?
Отчего мы плоские? От того, что доски мы…
– Вы на медосмотр?
– Ага. Опоздала.
– Ничего, идите. Успеете…
– Спасибо.
– Не за что.
Очень вежливая девушка. Дурнушки вообще славные.
– У вас закурить не найдется?
– Не курю. И вам не советую.
– Извините…
Топчется. Не хочет к врачам. Милая, так ты везде опоздаешь.
– Который час?
– Половина шестого.
Не к месту вспомнился Фрейд. Надвинулся, оскалил клыки: умножьте семь на восемь! И восемь на семь! Раздражает? То-то же… Воздух утратил сладость. Листва деревьев наглоталась пыли. В детском саду онемели. Сбился с ритма регулировщик.
