будет как-то до того времени дожить, — возразил Игги.
— Нет, я это просто так сказал, — принялся оправдываться барон. — Чем быстрее — тем лучше.
Действительно, из всех побегов с Соловков самыми успешными были те, что происходили летом. Зимой уходили те, кто не представлял себе, что такое карельская зима. Беглецов находили по следам, оставленным на снегу. Или, если погода делалась не для поисков, потом нанимали местных беломорских жителей, чтобы те обнаружили замерзший труп и за вознаграждение доставили его в лагерь для опознания.
Зимой по льду особо не побегаешь — ориентиров никаких. Только звезды и светила. Спутался — пошел по кругу. А тут еще полыньи, укрытые полосами торосов.
Зимой бежать — нужна специальная подготовка, специальное снаряжение, специальная одежда и карта маршрута. Да где ж все это раздобыть несчастным лагерникам Соловецкого лагеря особого назначения?
Капитан драгунского полка личной охраны его императорского величества Юрий Безсонов, Георгиевский кавалер Созерко Мальсагов, коммерсант Эдвард Мальбродский, сын настоятеля церковного прихода Матвей Сазонов, кубанский казак Василий Приблудин — все они ушли группой, преодолев на плоту, способном развалиться по бревнышку, до материка. Со второй половине двадцатых годов на поиски беглецов начали задействовать гидропланы, но и они не обнаружили группу из пяти человек, пересекающих Белое море. Однако постоянно собирая свой рассыпающийся плот, беглецы не питали иллюзий, что погони на берегу больше не будет. Через топкие болота и чащу леса, сбивая табаком и перцем со следа энкавэдэшных собак, они двигались в сторону Финляндии. Когда же в дело поимки подключились пограничники, то лишь ночной сплав по реке позволил отважным людям выбраться за пределы Советской России. По ним стреляли из пулемета русские, потом начали стрелять финны. Те палили в белый свет, как в копеечку, но подкравшийся ингуш Созерко, одного вида которого можно было бояться, дал команду «прекратить стрельбу» мощными ударами кривой дубины. Защитники рубежей страны Суоми тотчас же притихли и потом долго объясняли своим начальствующим командирам, что «Хийси на них напал, потому что только у него могут быть такие глаза в пол лица, горящие и исступленные».
Крестьянин Щепко Иван Фомич, Архимандрит Феодосий, переводчик, полиглот и писатель Олег Васильевич Волков, Иван Лукьянович Солоневич и его брат Борис Солоневич, неистовый якут Егор Егорович Старостин, комсомольский рабкор Павел Борейша и три безымянных морских офицера — все они преуспели в своих побегах. Лишь только Павлику Борейше не повезло — богатырского телосложения беглец оказался зажат между камнями, когда вплавь добирался до берега, и сил не хватило выбраться, и шторм начался. Разбило беглеца плавником почти до полной неузнаваемости.
Светлая память отважным!
Ну, а морские офицеры не были безымянными, да, к тому же, может, не были они и морскими офицерами. Все это досужие вымыслы, пуля, запущенная коллегами рыжего охранника Прокопьева. Может, лишь один из них — офицер, один — барон, а еще один — монах.
Май расцвел черемухой и рассыпался мириадами комаров, мошек и иных кровососущих вредителей. Начало лета на Соловках ознаменовалось крупной партией классово неприемлемых для Советского государства субъектов. Помимо белогвардейцев это были банковские служащие и уркаганы. Так сказать, пробная партия дармовой рабочей силы.
Все сорок новоприбывших, конечно, составляли определенную силу, вот только никак не рабочую. Урки были плохими работниками по своим понятиям, белое офицерье оказались плохими работниками из классовых соображений, а бухгалтера были просто плохими работниками.
Ни воры, ни беляки не боялись ни побоев, ни смерти, а банкиры хоть и брались за все и сразу, но ничего стоящего из этого не выходило. То ли умиление от нового расцвета природы, то ли отсутствие навыков борьбы с летающим гнусом повлияло на то, что суровость надзора над зэками несколько утратило свою суровость.
Если строгая отчетность в рабочем инструменте — молотках, пилах, топорах — соблюдалась неукоснительно, то обрезки досок, неучтенные гвозди, метры пеньковой веревки могли лежать в куче под майским дождиком и прорастать лопухами.
— Доски, веревку и гвозди собирать под дверь той кладовки, где много воды, — сказал Тойво барону.
Мика не стал переспрашивать «зачем?» и между делом, проходя мимо, подпихивал в щель под дверь оговоренные материалы. Он верил в красного финна, верил в то, что под его руководством им удастся отсюда выбраться. Только не вполне было понятно, зачем им нужно что-то поблизости от монастыря, коли все дело должно замутиться на острове Анзер. Ну, да раз надо — значит, надо.
После памятной беседы с Бокием прошло, вместо обещанного, целых три дня, когда Антикайнена опять вызвал всесильный чекистский босс. Для этой цели освободили внутренний дворик между колокольней и Никольской церковью, приспособленный под прогулки особо ненадежных заключенных.
— Тебе есть, что нам сказать? — спросил Блюмкин, стоящий рядом со своим начальником в расслабленной позе. Вряд ли в былой Российской империи нашелся бы человек, способный мгновенно отреагировать на малейшее изменение ситуации, как мог Яков.
— Если вас, конечно, это все еще интересует, — ответил Тойво и почувствовал некую тень кокетства в своих словах.
— Я скажу, только как насчет моего условия? — поспешно добавил он.
— Ну, так назови его, — недовольно заметил Глеб. — У нас мало времени.
— Мне нужны два помощника, — сказал Антикайнен. — При такого рода делах, связанных с Сампо, мне нужны люди, которым бы я доверял.
— А при чем здесь Сампо? — удивился Блюмкин, не пытаясь скрыть своего разочарования.
Тойво посмотрел в змеиные глаза Бокия и не увидел в них ни тени понимания.
— Ну, а если я скажу так: Самполла? — продолжил Тойво. — Не это ли Рерих ищет?
На этот раз реакция последовала, как от Глеба, так и от его телохранителя. Бокий прищурился, а Блюмкин рассмеялся.
— Да тебе в цирке фокусником надо работать, — сказал он. — Как ты дошел до этого, мать честная!
Как и любой неординарный и наделенный талантами человек, Яков умел восхищаться вещам, на которые он сам не способен. Пока не способен.
Можно было предположить, что товарищ Глеб чуть растерялся, но такие люди ведут себя иначе: они сердятся. А Бокий вознегодовал серьезно. Был бы пистолет под рукой, выстрелил бы непременно. В Блюмкина, в Антикайнена, в пролетающую ворону или прячущегося за сараем Буйкиса — без разницы.
— Кто? — спросил он тоном, который, как говорится, не предвещал ничего хорошего. — Откуда про Шамбалу знаешь? Назови предателя!
— Ты меня просил подумать, ну так и получите, — пожал плечами Тойво, ничуть не страшась стоящего перед ним человека, наделенного чудовищной властью. — Мне нужны
