– Чувство времени? – переспросила она.
– Надо было записывать. В пересказе получается совсем не то. – Недертон напрягся, силясь вспомнить, что за ахинею нес минуту назад. – Смысл в том, что ты сейчас более уверена в себе. Ты всегда была храброй, даже бесстрашной, но вот это внутреннее спокойствие – нечто совершенно новое. Нечто, говоря ее словами, столь нерушимо приобретенное. Я собирался обсудить с тобой ее идеи за обедом, но потом все повернулось иначе.
Даэдра глядела пристально, не моргая. Недертону представилось, как ее эго медленно выплывает наружу и смотрит на него с подозрением – нечто угреподобное, личиночное, с просвечивающим скелетом. Очевидно, ему удалось полностью завладеть ее вниманием.
– В противном случае, – услышал он свой голос, – этого разговора между тобой и мной, скорее всего, не было бы.
– Почему?
– Потому что Анни объяснила бы тебе, что задуманный тобой выход продиктован попятным импульсом, рецидивом более ранних ступеней творчества. Что он контрорганичен твоему новому чувству времени.
Даэдра все так же в упор смотрела на него, точнее, на неведомого Лоренцо. Потом непроизвольно улыбнулась какой-то своей мысли.
Эмблема Рейни потускнела, сигнализируя о переходе в личку.
– Ты гений, – сказала Рейни из Торонто. – Я бы прямо сейчас захотела родить от тебя ребенка, но не стоит плодить лгунов.
Флинн забыла пописать. Пришлось оставить коптер на автопилоте в пятнадцати футах от здания и пулей лететь в новый компостный туалет Бертона. Теперь она застегнула шорты, бросила в дыру совок кедровых опилок и выскочила наружу. Большой мягкий флакон государственного антисептика, который Бертон присобачил на дверь, закачался и заплескал. Флинн хлопнула по пластику, выдавила немного геля и втерла в ладони, гадая, не потырил ли Бертон флакон в клинике В. А.
В трейлере она схватила из холодильника кусок домашнего джерки (Леон делал) и банку «Ред булл». На ходу сунула кривой кусок вяленой говядины в рот, села и взялась за телефон.
Папарацци уже налетели. Они походили на двухъярусных стрекоз: крылья (или винты) прозрачны от скорости, спереди стеклянный шарик-глазок. Флинн попробовала их пересчитать, но не смогла, так быстро они шнырили туда-сюда. Может, шесть, может, десять. Они явно интересовались зданием. Как жучки с эмуляцией искусственного интеллекта. Впрочем, Флинн и сама так умела. Папарацци вроде бы ничего не делали, просто подлетали и зависали, глазком к зданию. Она оттеснила двух. Стрекозки унеслись, но ясно было: они скоро вернутся. Судя по всему, они ждали чего-то, что должно произойти на пятьдесят шестом этаже.
В некоторых ракурсах здание казалось черным, хотя на самом деле было цвета очень темной бронзы. Окна то ли отсутствовали вовсе, то ли отсутствовали на этажах, которые патрулировала Флинн, то ли были закрыты ставнями. На фасаде располагались большие прямоугольники, некоторые горизонтально, некоторые вертикально, без всякой системы.
Феи-диспетчеры умолкли, когда индикатор дисплея показал двадцатый этаж. Более строгий протокол? Она не отказалась бы услышать их снова. Гонять стрекоз было довольно тоскливо. Будь Флинн здесь по своей воле, она бы осмотрела город, но ей платили не за то, чтобы любоваться видами.
По крайней мере одна улица была прозрачная, как будто стеклянная, и подсвечена снизу. И очень мало машин. Может, их еще не нарисовали. Флинн вроде бы видела, как что-то идет на двух ногах по краю леса или парка. Не человек, куда больше. Некоторые автомобили были совершенно темны: ни фар, ни светящихся окон. И еще что-то большое проплыло за высотками вдали, похожее на кита или на акулу китовых габаритов. С огнями, как самолет.
Флинн на пробу сдавила джерки зубами. Нет, еще не жуется.
Резко пошла на стрекозу в камере переднего обзора. С какой бы скоростью Флинн ни двигалась, они просто отлетали прочь. Тут горизонтальный прямоугольник откинулся вперед, как столик или полка, явив глазам стену светящегося матового стекла.
Флинн вытащила джерки изо рта и положила на стол. Жучки вернулись и теперь маневрировали, спеша зависнуть перед окном, если это было окно. Флинн свободной рукой нащупала «Ред булл», подцепила пальцем колечко, отпила глоток.
И тут на матовом стекле появился силуэт стройного женского зада, прижатого к окну. Потом, выше, лопатки. Только тени. Затем растопыренные пятерни справа и слева от них. Судя по размеру, мужские.
Энергетик был на вкус как холодный разведенный сироп от кашля. Флинн проглотила, крикнула: «Пшли вон!» – и ринулась на стрекоз.
Одна из мужских ладоней оторвалась от стекла, ее тень исчезла. Женщина шагнула прочь, вторая мужская ладонь осталась на прежнем месте. Флинн догадывалась, что пара стояла у окна и мужчина рассчитывал на поцелуй, но его ожидания не оправдались.
Мутновато для начала игры. Больше подошло бы для серьезной передачи о психологии семейных отношений. Вторая ладонь тоже исчезла. Флинн вообразила раздраженный жест.
Зазвонил ее телик. Флинн включила его на громкую связь.
– Ты как? – спросил Бертон.
– Я там. А ты в Дэвисвилле?
– Только что доехали.
– Луканы выступают?
– Они здесь.
– Не связывайся с ними, Бертон.
– И в мыслях не было.
Ну да, конечно.
– В этой игре что-нибудь когда-нибудь происходит?
– Ты отгоняешь камеры?
– Да. И еще тут появился такой вроде откидной балкон. Длинное окно матового стекла, за ним свет. Видела тени людей.
– У меня такого не было.
– Еще видела что-то вроде дирижабля. Где это происходит?
– Нигде. Просто отгоняй камеры.
– Больше похоже на службу охранника, чем на игру.
– Может, это игра в службу охранника. Я пошел.
– Куда?
– Леон вернулся. Принес корейских хот-догов. Жалеет, что ты не поехала.
– Передай, что я делаю дебильную работу за моего дебильного братца.
– Передам. – И он отключился.
Флинн ринулась на жучков.
Лоренцо транслировал подлет мобиля к городу. Руки Недертона на мягких подлокотниках самого удобного кресла в комнате и руки оператора на перилах ненадолго слились в одно – ощущение настолько же безымянное, как и сам город.
Не город, настаивали эксперты, но растущая скульптура. А еще точнее – ритуальный объект. Желтовато-серый, матово-прозрачный, переработанный из взвеси, составляющей верхний слой Великого Тихоокеанского мусорного пятна. Приблизительным весом в три миллиона тонн (и эта величина возрастала каждый день), он удерживался на плаву за счет сегментированных пузырей, каждый размером с крупный аэропорт прошлого века.
Известное число обитателей не достигало сотни, а поскольку то неведомое, что безостановочно строило город, одновременно съедало камеры, про туземцев никто ничего толком не знал.
Столик на колесиках подъехал чуть ближе к подлокотнику, напоминая Недертону про его кофе.
– Теперь давай ее, Лоренцо, – распорядилась Рейни, и оператор, повернувшись, сфокусировался на Даэдре.
Вокруг нее теснились специалисты. Фарфоровая митикоида в викторианском матросском костюмчике, стоя на коленях, шнуровала артистично потертые кожаные сапоги Даэдры, в то время как одна из висящих в воздухе камер специальным вентилятором раздувала той челку. Видимо, специалисты оценили скорость ветра и решили, что шлем будет лишним.
– А удачно вышло, – произнес Недертон, невольно залюбовавшись покроем комбинезона. – Если она не вздумает раздеться.
Словно услышав его, Даэдра потянула молнию – сперва чуть-чуть, потом сильнее, обнажив жирную дугу стилизованного Кругового течения.
– Мы немножко помудрили с принт-файлом молнии, – сказала Рейни. – Хорошо бы твоя фифа не попыталась заголиться сильнее, пока не будет на месте.
– Ей это не понравится.
– Ей не понравится, что ты наврал про экспертессу.
– Экспертесса вполне может думать что-нибудь в таком роде. Не поговорив, не проверишь. – Он, не глядя, взял чашку и отпил кофе. Очень горячий. Черный. Может, еще удастся выжить. Анальгетики уже потихоньку начали действовать. – Если Даэдра получит свой процент, она не вспомнит про заевшую молнию.
– Это при условии, что переговоры пройдут успешно, – заметила Рейни.
– У нее есть все основания стремиться к их успеху.
– Лоренцо отправил за борт две большие камеры, – сказала Рейни. – Они скоро начнут давать картинку с места.
Недертон разглядывал костюмеров, визажистов, взбадривателей и документалистов:
– Сколько среди них наших?
– Шесть, включая Лоренцо. Он считает, что главный телохранитель – митикоида.
Недертон кивнул, забыв, что Рейни его не видит, и тут же вздрогнул, пролив кофе на белый халат: в поле зрения по обе стороны от Даэдры диафрагмировались врезки с двух стремительно движущихся камер.
От картинки острова у него привычно засвербела вся кожа.
