В стороне, которая выглядела как обширная промзона Освенцима, высились огромные реакторы. Над химическим заводом пылала исполинская голограмма, в форме почти христианского креста. Надо признать – весьма оригинальный способ освещать промышленные площадки, в отсутствие луны.
Наконец, обнаружилась и «цивилизация». Справа громоздилось скопление небоскрёбов. Если подумать, не так далеко от этого района, где царило полное разложение. Видимо, их реальная граница, проходила не где-то в конкретном месте, а шла по стопам патрулей шушпанцеров и ребят вроде меня.
Я напряг зрение: оптико-электронная матрица в левом глазу подстроилась под условия.
Невероятно, но один из небоскрёбов возвели на месте не самого маленького католического собора. Строители использовали крепкий остов храма, лишившегося прихожан, как часть фундамента.
Шпиль церкви поменьше просто торчал из асфальта, и к нему крепился рекламный щит. В корпус ещё одного здания, напоминающего монастырскую постройку, врезалась огромная газопроводная труба. Или тоннель миниметро. Картинки перед глазами, а также воспоминание о встрече с заказчиком-шантажистом ошеломляли. Они ясно показывали, как техника врезалась в прежний способ ощущать мир.
Мир усложнился настолько, что техногенные существа стали в один ряд со сверхъестественными. Технологии, ощущая собственную силу, уже заставляли себе поклоняться. Они стали альтернативой Богу. Теперь непонятно, где черти, где ангелы, а где «агенты Матрицы».
То, что раньше считалось недопустимым, стало реальностью. Превратилось в воздух, которым приходится дышать. Иначе задохнёшься. Теперь трудно разделять людей на героев и антигероев. Порок превратился в способ выжить. Вокруг техногенный ад. Кто знает, может и техногенный рай где-то поблизости, за незримой границей новых грехов и добродетелей.
Не так далеко от меня в небо пустили ракету, которая вызывает разряд молнии. Грома не последовало, но дождь действительно возобновился. Видимо, выбросила в небо хитрую химию.
Определившись с направлением, где светилась цивилизация, я стал спускаться с крана. Дождь и ветер подгоняли. И основательно промокший побежал под козырёк ближайшего здания.
Неожиданно до слуха донёсся звон уличного телефона-автомата. Его кабинка совсем рядом. Телефон звонил и звонил. Не ощутив возражений со стороны живота, я зашёл в кабину и снял трубку. Оттуда послышалось знакомое молчание. И звук, похожий на глубокую затяжку сигаретой.
– Как вы нашли меня? – спросил я.
– При вас коммуникатор робота, которого вы обокрали в учебном центре, – пояснила подзабытая уже «таксистка». Она же куратор заказа от уголовного суда.
«Значит, учебный центр. Социальная защита… Сейчас ЭТО так называется».
Я швырнул коммуникатор подальше.
– Ждите. Я приеду.
Её голос оборвался. Я повесил трубку и остался в будке. Как собака. Мне ничего не оставалось, как смотреть на дождливую улицу.
Я гадал, приедет ли сейчас спецназ, который нарежет меня на мелкие ломтики. В итоге, приехало такси.
В голове металась надежда на то, что она вывезет меня отсюда. Но она либо передумала, либо изначально приезжала, чтобы поговорить не по телефону. Я остался стоять на пустой влажной улице, когда её машина скрылась в темноте.
Я шёл под дождём, анализируя состоявшийся разговор.
Куратор сообщила, что при нападении на Освенцим использовались приёмы, аналогичные тем, что позволили выбраться из него беглянке. Что именно – я до конца не понял. Дескать, в памяти взломанных систем безопасности остались характерные логи и что-то ещё.
В группе нападавших заметили человека, который проходил по делу взлома «Обсидианового острова» в качестве свидетеля. То есть он мог иметь связь с беглянкой. Более того, компьютерный анализ внешности беглянки и террориста показал, что существует вероятность их родственной связи.
Мой вопрос – «Почему не сказали раньше?» – куратор отправила в спам, а после повторного требования объяснить хоть что-нибудь отправила в глубокий игнор меня самого. После чего уехала. Бросив мне через окно пистолет.
Лучше бы я ничего не спрашивал, а просто выполнял приказы.
Теперь предстояло отправиться в зону мафии. Путь неблизкий. По информации куратора, часть следов вела туда. Сама в зону ответственности мафии не сунулась, так как проще подставить меня – якобы человека со стороны. Если что, то она может сказать, будто не знает «этого грязного наёмника».
Из раздумий меня вывел сигнал автомобиля. Обернулся. Оказалось, рядом остановилось такси.
– Это для вас заказывали рейс? – водитель, вооружённый массивным револьвером, высунулся из окна. – Садитесь быстрее! Сами знаете, какой тут район!
Я едва успел сесть, как машина сорвалась с места.
«М-да, эта дамочка чемпион по цинизму», – я оценивал поведение куратора. Вспоминал её голос, в котором сквозил осенний холод. Тёмные очки, что она нацепила. Они абсолютно подходили к её загадочной спецслужбистской натуре. Я почему-то не мог вспомнить, какого цвета её настоящие глаза. Их место заняла темнеющая завеса чёрных очков.
Захотелось поспать. Вздремнуть хоть немного. Я отключился, как робот.
Наверное, я слишком часто принимал удары в голову, особенно в последнее время. Меня били, унижали, пытались надуть, и это не могло не сказаться на здоровье. Или я отравился какими-то испарениями в руднике.
В общем, ко мне явился голос.
Голова жутко болела. И сквозь эту боль прорывались слова приговора. Оказывается, меня собирались казнить. Я был признан виновным в создании банды, которая в течение многих лет воровала камни с королевских приисков. Благородные лорды списали на меня все проблемы острова: бедность, взяточничество, преступность.
Вслед за голосом пришли видения. Я стал видеть.
Вначале перед глазами мелькала тень летучей мыши. Затем этот весьма неприятный зверёк устроился на моей шее. Конечно, чтобы прокусить артерию и напиться крови. Зачем же ещё? Я ждал окончательной смерти, но мышонок только принюхивался. Крови пить не стал. Побрезговал? Может, и так. А ведь и правда: мухи и комары кружили по камере и гнушались сесть на меня.
Вокруг была камера. Небольшая, одиночка. С каменным полом и стенами. С зарешёченным окном, из которого на пол падали клеточки света. Сил подняться не хватало. Я просто водил глазами по камере.
Потом ко мне повадился енот. Нормальный такой енот. Будто только из леса. Пушистый, ручной. Разговаривал без акцента.
Вот только казалось, что он не в себе. Пьяный, что ли? Зверька мотало из стороны в сторону. И нёс он околесицу. Однако чаще всего горланил застольные песни. Причём, слышал их только я. Когда удавалось докричаться до тюремщиков и сообщить о появлении енота, те не верили и угрожали снова посчитать моим телом количество ступенек на лестнице.
Постепенно мы подружились. Со сводным братом енота – песцом, и он тоже был в доску пьян. Зато образован куда лучше енота. Кроме застольных песен и пошлых частушек знал много красивых стихов. Вряд ли он сам сочинял их. Ну не могут полярные лисы такого! Скорее всего, песец когда-то на досуге прочёл сборник настоящего поэта и запомнил. Мне особенно понравилось что-то вроде: «Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман и верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, про стройные пальмы и запах немыслимых трав? Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад изысканный бродит жираф»[20].
Как-то раз они пришли ко мне вдвоём. Относительно трезвый енот и в доску пьяный песец. Мышонок тоже летал под потолком. Они сказали, что теперь всегда будут со мной. И тут я понял.
Это души. Те, что живут внутри камня! Просто сейчас я не способен видеть их по-другому. Настоящими – в виде света, играющего на гранях кристалла. Я ощущаю силу камня в меру своих способностей.
С одной стороны, бред. С другой… я ведь не помнил, куда делся камень, что нашёлся на руднике.
Итак. Вначале я отыскал его в шахте. Потом положил в рот, чтобы не занимал рук. Затем… не помню. Может, и проглотил. Меня лягнул конь, искры из глаз. Потом долго тащили по ступеням – голова ощущала каждую. М-да.
Хотя, это хорошо. Песец обещал спасти. Дескать, внутри тепло и вообще со мной интересней, чем с червями и крысами рудника.
Затем, одним утром, произошло нечто странное. Сумасшедший зверинец оставил меня. Я ощутил, что силы вернулись. Потянуло к окну – из него веяло свежим морским ветром. Он окончательно прояснил голову.
Из-за решёток открывался неплохой вид. Судя по высоте, я находился в башне. На площадь падала длинная тень строения, а на крыше развивалась тень большого флага.
Справа готовили помост. Похоже, сегодня особенный день. Меня наконец-то казнят.
Я вздохнул и посмотрел вдаль. Из-за решёток открывался чудесный вид на залив. Белела полоска прибрежного песка. Морской бриз покачивает листья пальм. Изумрудная вода обтекает верхушки небольших скал, что торчат из поверхности бухты. В её центре красуется небольшой, поросший зеленью, островок.
