— Нет, ты что, я и так на свиданке объелся.
— Тогда скажи санитарке, чтобы твою порцию мне отдала.
Обед прошел как обычно, во время еды в отделении наступило время почти полной тишины. Пациенты, увлеченные поглощением обеда, разом все замолчали, и только стук ложек о тарелки свидетельствовал о том, что жизнь в отделении идет своим чередом. Закончив еду, больные по заведенной привычке выстроились в длинную очередь за лекарствами. Стоявшие в очередь Фикса и Сухарь вполголоса говорили:
— Этот Карась совсем оборзел, у новенького весь обед захапал, даже ни с кем не поделился, — заявил Вова.
— Точно, и чифирь только с этим Котом пил, — сказал неприязненным тоном Олег.
— Это Илья потому такой наглый, что с блатными знается. И этот, новенький, тоже хорош.
— Точно, только приехал, уже ему и чифирь, и сигареты! — с завистью сказал Фикса.
— И приехали к нему сразу, тут месяцами свиданки ждешь, а этот двух дней не успел пролежать, как к нему приехали.
Слышавший этот разговор Ухо подлил масла в огонь:
— Сегодня и вчера новенького к врачу вызывали. Неспроста это, наверняка этот Кот стукач!
— Может, побить его? — осенило Сухаря.
— За него Карась заступится и все блатные, потому как у Ильи с блатными все чики-чики, — отозвался Фикса.
— А мы замутим тему, что этот Андрей сдает нас всех медперсоналу, тут блатные и сами ему навешают, — продолжал интриговать Ухо.
— Вот ты и замути, — предложил Лене Сухарь.
— Меня блатные слушать не будут, лучше вы, — ответил Ухов.
— А если выяснится, что это не так, то мы огребем по полной, — засомневался Сухарь.
— Тебе-то, Ухо, терять нечего, потому как ты петух. А нам свои задницы беречь надо, — резюмировал Фикса.
Ничего не подозревавший о кознях, которые против него строила троица, Андрей тем временем, прикусив губу, терпел боль от поставленного ему укола. Кроме укола на этот раз ему полагалась маленькая таблетка. Как объяснил позже Карась, эта таблетка и есть вожделенный циклодол, официально применяемый при лечении душевнобольных наркотик. Минут через десять после его приема у новичка сильно захорошело в голове, краски стали ярче, все показалось таким легким и радужным, что Андрей даже удивился, что еще несколько минут назад он пребывал в страшной тоске. Новичок, чтобы не терять кайф, улегся на свою кровать и стал смотреть на лампочку, которая горела в палате день и ночь. На этот раз из света лампы вышло сразу несколько храмовников, конный отряд тамплиеров направлялся к Дамаску. Воины Христовы сошлись в неравной схватке с превосходившими силами сарацин. В воспаленном мозгу Котова прорисовывались все детали битвы, больной даже слышал удары мечей и вскрики раненых. Мондидье в этом ристалище поразил своим мужеством даже видавших виды крестоносцев.
21
Действие циклодола ослабло, и видение, которое было перед глазами Андрея, исчезло. Рядом на кровати сидел Карась, который тайком от персонала играл в карты с Юмбой. Несмотря на то, что в колоде не хватало нескольких карт, парочка с азартом играла в подкидного на сигареты. Ушлый Карась уже выиграл у медлительного Юмбы десять штук. Впрочем, проиграй Юмба и сто, и двести сигарет, отдавать проигрыш Карасю он бы не стал по той простой причине, что своего курева у него никогда не было.
— Ну че, Кот, поиграть в карты не хочешь?
— Можно, только я бы лучше еще циклодола хапнул!
— Вот видишь, Андрюха, как быстро на эту беду подсаживаются!
— Да не, я не подсел, — заупрямился Котов, — просто мне так хорошо стало, может, это и не от циклы вовсе.
— От нее, родимой, от нее! В больнице циклодол, как и чай, — главная валюта. Если он у тебя есть, все остальное ты получишь!
— А как его достать?
— Ну, во-первых, тебе его давать будут. Чтобы давали больше, скажи врачу, что тебя сковывает, для правдивости изобрази, что нога или рука у тебя не сгибается.
— А что во-вторых?
— Во-вторых, договорись с кем-нибудь, только не с мастевым, чтобы таблетки тебе отдавали.
— А что взамен?
— Куревом или чаем рассчитывайся. Из передачки что-нибудь отдай. Как уж сам договоришься. А обычно такса такая — четыре сигареты за таблетку. А с некоторыми и на кашу можно договориться, вот с Юмбой, например.
Услышавший свое имя Юмба подал голос:
— Мне циклодола только две таблетки дают.
— А я тебе за них кашу за ужином и обедом отдаю, идет? — предложил Котов.
— Заметано, только у меня уговор с Фиксой был, я ему всю неделю циклодол отдавать должен.
— Чего это ты ему так много задолжал? — спросил Карась.
— Он мне сигаретку целую отдал.
— Ну, этот Фикса совсем оборзел! У Кота за просто так кашу забрал, а тут за какую-то сигу тебя без циклы оставил, — возмутился Илья. — Решим так: Кот отдает Фиксе сигарету, которую ты должен этому очконавту, а ты, Юмба, всю циклу отдаешь за хавку нам с Андреем.
— Идет! — ответил толстяк.
— Понял, Фикса? — обращаясь к обладателю очков на резинке, сказал Карась.
Очкарик, понявший, что его выгодной больничной коммерции пришел конец, жалобно затянул:
— Дайте хотя бы две, я ведь на эти колеса мог целую пачку курева выменять!
— Закрой свой пердильник! — прикрикнул Илья и, обратившись к Андрею, добавил: — Кот, отдай ему сигарету!
Котов, которому все эти больничные обмены были в диковинку, неуверенно протянул неудачливому коммерсанту сигарету. Фикса схватил добычу и спрятал ее в трусы.
— На ужин! — раздалось в коридоре.
У Юмбы начался праздник желудка. Прием двойной порции пшенной каши толстяк растянул на пятнадцать минут, пока шел ужин, и уже последним отнес две вылизанные шлемки на стол для грязной посуды. Тем временем Кот угощал Карася передачкой, которую ему привезли родители. Илья почти целиком съел курицу-гриль, причем кости тоже не пропадали, их вместе с хрящом разгрызал Ухо, не подпуская никого из своей компании к поеданию такого деликатеса. Попытки нахально растащить передачку Илья пресек на корню, дав пинка Таньке и Вальке и отогнав других претендентов на получение халявной хавки.
После приема скудной больничной пайки пациенты, покурив в сортире, рассредоточились по своим палатам. За больничным зарешеченным окном стало совсем темно, наступил тягучий вечер. Делать было нечего, при свете стоваттной лампы даже в карты играть было трудно. Илья начал рассуждать о жизни:
— Самое главное в жизни — не мешать жить другим. Ты не будешь мешать — тебе никто мешать не будет. Зарабатывай тихо себе на жизнь и не зарься на чужое.
— А как же, Илья, быть с тем, что сам ты на кражу пошел? Позарился?
— Ты, прямо как следак в ментовке, рассуждаешь. Тот тоже мне все на психику давил, обещал за чистосердечное признание срок скостить. А сам мне все втирал, что это у меня не первая кража, что если сознаюсь в других, то мне же лучше будет. Хотел на меня чужие дела повесить. И ведь если бы повесил, то куковать мне в этой дурхате до смерти.
— Но ведь кража-то была.
— Опять ты, как мент, рассуждаешь! — рассердился Карась. — Ты бы видел, что за квадрат была та квартира, которую я ошманал! Три телевизора, два музыкальных центра, все японское. А в холодильнике! Брат ты мой, икра черная, икра красная, балык лежит полметра длиною! И выпивка, какой я никогда не видал, виски, пиво баночное. Ну, я и попал, ведь три дня не жрамши и не пимши! А тут еще голоса у меня начались, говорят, мол, это специально для тебя приготовлено, бабий голос такой, ну я и набросился на еду. Нажрался по горло, на радостях виски начал пить. А голоса говорят, пей, пока всю бутылку не выпьешь, не уходи. А виски-то в голову шарахнуло! Заснул я, а проснулся оттого, что кто-то мне в харю ботинком пнул. Открываю глаза — менты стоят и хозяин, у него рожа больше моей раза в два, живот из штанов вываливается, зубы все золотые. Он-то меня и пнул, так что кровь изо рта пошла. Будь я трезвым и встреться я с ним один на один, так я бы ему физию попортил бы. А так что, подниматься я стал, а он меня еще в живот ногою. Дыханье у меня сорвалось, я опять свалился. В общем, попинал он меня, а менты потом еще добавили.
— Да, за бутылку виски и хавку мотать срок обидно, — согласился Котов.
— Вот сейчас ты рассуждаешь как человек. Я больше тебе скажу, Кот, у меня, кроме пенсии, другого заработка нет. А ее задержали на три месяца. Попробуй проживи без денег хотя бы неделю! Да и что моя пенсия! Сам знаешь, что в магазинах, кроме соли и спичек, ничего нет. А с рук брать, так моего пособия хватит только на двадцать пачек “Примы”. А ведь надо еще жрать на что-то!
Расстроенный неприятными воспоминаниями Карась замолчал. За дверями палаты раздалось:
— На аминазин подходим, придурки!
Котов нехотя поднялся и, заранее представляя болезненный укол, весь съежился. Медсестра с засученными рукавами халата заученным движением делала инъекции, вводя в оголенные зады пациентов снотворное. Уже в палате Карась, продолжая начатый разговор, заметил:
