Но что это? Отражение напротив смогло улыбнуться? Не обольщайся, парень. Тебе вряд ли повезет с подобным методом допроса. Белых пытают иначе. Услужливый секьюрити провожает тебя в местную ВИП-зону.
Так они и продолжали чередоваться: мраморная стена, стекло, мрамор и следом стекло. Снова и снова. Решетка вентиляционного люка. Вновь мрамор и зеркальное бронестекло. Но в один момент после мрамора показался провал в кромешный мрак.
«Приехали», – понял я. Дверь открыли для вас, сэр.
И точно. Мы остановились.
– Заключенный два, три, семь, девять, – произнес невидимый конвоир. – Для допроса в камеру 54/10.
– Останьтесь у входа.
– Есть.
Коротко и ясно. Из темного провала вытянулись мужские руки и потащили меня внутрь. Черные пиджаки и белые рубашки. Что называется, попал.
Затем рывок. Такой, что в плечах и спине хрустнуло. Казалось, я повис в темноте, но внезапно мои руки рухнули на пол. Похоже, взяли за ногу и развернули. Потом подхватили и подняли. Бросили в какое-то кресло.
Голова закружилась, и я отрубился…
– Приведите его в чувство, – доносилось сквозь забытье. – Он должен ощущать боль.
Я словно окунулся в ледяное озеро, и легкие потребовали воздуха.
Очнулся.
С лица стекали струи холодной воды, а сдавленная кожаными ремнями грудь словно пыталась разорвать их судорожными вздохами. Тщетно. Руки и ноги также были прикреплены к подлокотникам и ножкам специального кресла. Но голова могла свободно болтаться.
Освещение в камере изменилось. Хотя нет. Оно появилось.
Я находился в центре небольшого пятна света, который, очевидно, падал откуда-то сверху. Стен и потолка не было видно, их покрывала сплошная темень.
Внезапно по самому центру передо мной из темноты выплыло ничего не выражающее мужское лицо. Маленькие черные очки – будто провалы вместо глаз. Эта страшная маска точно повисла в темноте.
– Твое настоящее имя? – исторг провал вместо его рта.
– Беркли это псевдоним? – раздался такой же бесцветный голос из темноты слева, и оттуда показалась не менее ужасающая бледная посмертная маска.
– Ты убил настоящего Рика, чтобы занять его место? – ударило из-за спины.
– Сколько в тебе личностей? – садануло из мрака справа.
– Сколько лжи в твоей голове? – врезалось в левое ухо.
На свет вынырнула рука со шприцом. Другая рука схватила мою и вывернула запястье. Игла вошла в вену, и внутрь меня проникла какая-то химическая дрянь. Сопротивляться не получалось. Я был как кукла. Они делали со мной, что хотели.
Я чувствовал, что меня сейчас вырвет.
– Мы знаем, что ты террорист.
– Ты работаешь на банкиров.
– Ты против нас.
– Против последних людей.
Казалось, я проваливаюсь в какую-то иную реальность. Что лица-маски вытягиваются, а свет раскалывается на осколки, что я сам распадаюсь и деформируюсь.
– Они хотят поработить человечество.
– И это война.
– Особая война.
– Против человеческих ценностей.
– Но и победить можно только ими.
Надо же, а они в курсе, что кто-то хочет переделать нас… Или уже переделал?
Так им поэтому плевать? Они добрались до самого важного, но уже на излете, когда оно оказалось не нужным.
Стоп! Что это?! Я начинаю понемногу соглашаться?! Понимать их позицию? Мне вкололи сыворотку правды?!
– Будь искренним, скажи нам… – прошептал приятный женский голос в левое ухо. – Вспомни то сокровенное чувство, когда ты был ребенком, когда верил.
– Помоги нам, – с придыханием сказала другая женщина откуда-то справа, – спаси тех, кого еще можно спасти. Это в твоих силах.
– Нужна только одна вещь.
– Скажи нам.
– На кого работал Рик?
– Чьи приказы звучали в его голове?
– Что сказал ему Рой?
Я сжал челюсти, чтобы не сболтнуть лишнего, а затем каким-то чудом провалился в забытье…
Из темноты меня вырвал толчок. Следом в сознание врезалась боль. Я очнулся и застонал, в глаза первым делом бросился черно-белый галстук с косыми полосками. Поблескивающий, как уголь, вельветовый пиджак. Затем стальная трость, которая уперлась мне в лоб. Ублюдок демонстративно вытер ее наконечник о мою кожу. Мразь. Потом наотмашь ударил тростью по зубам и исчез в тени.
Резкая ослепляющая боль вспыхнула в месте удара и волной охватила тело. Вместе с криком и кровью я, кажется, выплюнул несколько зубов. По разбитым губам и садящему подбородку сочилась кровь. Теплая соленая жидкость проникала и внутрь, в горло. Я кашлял и сглатывал ее.
Боль была необычно острой, я практически ничего не видел, хотя глаз не смыкал. Видимо, меня накачали препаратами, усиливающими чувство боли, но не дающими умереть от нее.
Через какое-то время я вернулся в мир камеры. Практически сразу передо мной возник тип в строгом костюме, но голова которого была скрыта под шлемом. Не то мотоциклетным, не то спецназовским.
Вряд ли дл я того, чтобы я не видел лица. Ведь мне отсюда не выбраться… Скорее, чтобы не видели другие. Профессионально. Шлем надвигался, а в черном стекле-забрале отражалось мое тело, прикованное к пыточному креслу.
Вдруг чьи-то цепкие руки схватили мою голову и запрокинули ее. В глаза ударил резкий синий свет, который через секунду сменился видом того шлема. Вокруг него возникло сияние – подобие нимба. Я присмотрелся и вновь увидел свое отражение на черном стеклянном забрале. «Святой» дернулся, и кулак того ублюдка, взмыв над моей головой, врезался в нос.
Новая волна боли, подобно электрическому току, пронзила тело и разум. Через какое-то время я понял, что по сведенному судорогой телу хлещет кровь, а в уши кто-то кричит:
– Кто отдает приказы?
– Кто из десяти?
– Где ты появился?
– Кто тебя создал?
– Назови личный номер!
– Какова твоя цель?
– Чего ты хотел?
– Кто остальные четверо?
– Если не скажешь, мы начнем казнить заложников!..
Затем все как-то враз стихло, и болезненные видения прекратились.
– Уточнение, – произнес женский голос, спрятанный за ширмой темноты и показавшийся знакомым. – Возможно, объект действительно бывший военный разведчик…
«У нас бывших не бывает, стерва», – кажется, выговорил я, одновременно припоминая, где отрубился в последний раз.
Она закончила:
– … их тренируют выдерживать пытки.
Точно. И именно сейчас, в этот момент, я был готов благодарить своих учителей-мучителей из роты дополнительной спецподготовки. И конечно Дэвида, который уже в разгар боев настоял на ней и на собственном примере показал нам, салагам, что подобное можно выдержать. Он не был обязан, но добровольно пошел под пытки, что подготовить нас.
Мне вспоминались отрывки тех пыток, когда мы были рядом. Когда «Хаска» на соседнем кресле проходил через те же побои… Он был хорошим командиром. Настоящим.
– Есть вероятность, что он мало помнит, – снова послышался знакомый женский голос.
Антера? Она здесь? Ничего не видно. Слишком темно.
– Впустите гипнолога, – раздался голос мужчины, который я слышал впервые.
Где-то слева распахнулась дверь, и в камеру проникла полоса света, по стенам и полу поползли устрашающие неестественные тени… Они легли так, что мелькнувшие лица и предметы моментально растворились в сумраке.
Тени же свободно выходили из него, будто по собственному желанию. Я словно попал в параллельный мир теней и отражений, где все остальное – временные возмущения и галлюцинации, где настоящие хозяева – это тени.
Затем где-то внизу мелькнул силуэт шприца.
Левую руку кольнуло, а в глазах быстро потемнело.
Показалось, что мир снова блеснул на мгновение. Но опять же в искаженном виде: светлое стало черным и наоборот. Испорченный мир так же неожиданно исчез. Я оказался не в темноте, а в чем-то другом. В небытии?
– Он левша? – донеслось точно из-за какой-то ширмы.
– Освободите левую руку.
– Это обязательно?
– Гипноз будет более глубоким и управляемым.
Снова пустота… и какой-то размеренный приятный голос.
Тебе нечего делать. Некуда спешить.
Не с кем говорить и не о чем беспокоиться. Заботы и мысли отпустили сознательный разум, остались где-то позади, в неясной темноте вечера. Ты стоишь посреди знакомой улицы. И она ведет к дому. К твоему дому. Тебе холодно, но дома теплее, там тепло и уют. Там хорошо.
Твоя левая рука тянется вперед, а ноги следует за ней. И глаза начинают видеть ту дверь, что ведет к необычной лестнице. Она особая, на ней можно услышать приятную музыку и звон колокольчиков, что зовут все дальше и глубже. В место, где отдыхает твоя душа, где пахнет теплом и уютом…
Если лестница выглядит как-то по-другому… как-то не так… то левая рука захочет опуститься сама собой.
Очень хорошо.
Если же это лифт, то левая рука захочет подняться сама собой.
Очень хорошо.
Это необычный лифт, особый, на котором можно погружаться в место, где открывается правда, где становится хорошо и свободно. И телу, и душе, где разум ждет отдых и приятная правда сна. Все глубже и глубже. Лифт трогается и начинается отсчет этажей.
