Трехмерное зрение не подвело Августина. Через пятнадцать минут и сорок восемь секунд с момента включения буров его голова очутилась в черноте вертикального ствола, идущего наверх и, судя по всему, приводящего в один из главных залов железной башни замка.
— Ты снова здесь, — не без кокетства заметила пантера.
— И ты снова не Локи, — констатировала она, погрустнев.
Тень Отца Гамлета, обнажив длинный сталистый клинок, настороженно обживала новое помещение.
Они, как и следовало ожидать, находились в просторном круглом зале. Три узких зарешеченных окна смотрели на безбрежный океан, четвертое — на каменистую пустошь, по которой, несмотря на полное безветрие, медленно стлалась белесая поземка. Со стен от самого потолка ниспадали тяжелые толстые портьеры, расшитые геральдическими лилиями и львами.
— Да, я снова не Локи, — кивнул Августин. Его клинок в мановение ока перепрыгнул в правую руку. Сделав глубокий фехтовальный выпад, он насквозь проткнул наугад выбранную портьеру. Никого.
Клинок был единственным материальным предметом, которым обладал сейчас аватар Августина.
Этим клинком он управлял при помощи магии второй ступени — руки, сотканные из голубого тумана, были здесь совершенно не при чем. Портьеры, вызывавшие такую настороженность Августина, были изготовлены из бог знает какого заколдованного материала и совершенно не просматривались насквозь. Да и Томас все время ворчал, а уж он-то зря заводиться не станет, это Августин знал.
— Оставь, — зевнула пантера. — Там никого нет и быть не может.
— Не может — не надо, — довольно невежливо заметил Августин, завершая полный круг обхода. Его нервы были на пределе, но он, как это иногда случается, не отдавал себе в этом отчета. — И, кстати, почему бы тебе все-таки не объяснить мне, кто ты, черт побери такая, и что здесь вообще творится!!! — неожиданно для самой себя заорала Тень Отца Гамлета, озаряясь багровым сиянием.
— Я тень, я свиристель, убитый влёт подложной синью, взятой в переплет окна, — сказала пантера очень отчетливо.
— Да?! — иронично вскинула брови Тень Отца Гамлета. — И эти дрянные стишки — все, что ты можешь мне сообщить?
— Стишки вовсе не дрянные. Но главное, это и впрямь почти все, что я могу тебе сообщить, — голос пантеры стал неласковым, почти злым. — Ты и сам должен понимать, что "печать молчания" можно наложить на уста любого подвластного тебе аватара…
— Понимаю. И все равно, мне трудно поверить в то, что я второй раз подвергаю себя смертельной опасности только ради того, чтобы услышать начало "Бледного пламени", которое и без того знаю наизусть!
— Во-первых, я ценю твою настойчивость. А потому открою тебе тайну: если ты сможешь понять, по-настоящему понять смысл моих слов, в твоих руках окажется ключ к моему освобождению!
Пантера приблизилась к нему вплотную. Ее спина свободно прошла сквозь его ногу у самого бедра.
— А во-вторых, — пантера игриво перевернулась на спину и грациозно повела хвостом, — во-вторых, неужели и впрямь ты во второй раз подвергаешь себя смертельной опасности только ради того, чтобы перекинуться со мной парой ничего не значащих фраз?
Бесплотность аватара Тени Отца Гамлета впервые за сегодняшнее проникновение показалась Августину обременительной…
Чтобы Томас не ревновал и не мешал, Августин окружил себя сферическим Зеркалом Иллюзий.
Пес, развалившийся на каменном полу, расчерченном на квадраты, спокойно слушал ничего не значащий для него разговор между степенно возлегающей пантерой и его хозяином, обходящим ее по кругу.
"Зеркало Иллюзий Джирджиса реальнее самой реальности. Если, конечно, Джирджис полностью концентрируется на нем". Так сказал Триггвассон.
В то время как Зеркало Иллюзий исправно делало свое дело, белый барс и черная пантера являли собой прекраснейшее животное о двух спинах, какое только знала Зона Стабильности за последние сорок семь минут и девятнадцать секунд.
Гладкая шерсть топорщилась от страсти на сильной спине барса, пантера стелилась под ним клеверным лугом, плавно поводя крупиком. Барс нежно покусывал ее холку, а его когтистые лапы привычными человеческими движениями ласкали узкую мускулистую грудь ласковой хищницы.
Августин плыл по медленным текучим волнам наслаждения. В ВР невозможен сон, но это было более всего похоже именно на сон, на самый сладкий сон в его жизни. То, что раньше казалось запретным, то, чего он никогда не решался предложить Сэми, то, чего нельзя было даже представить с убитой до смерти Ксюшей, теперь стало для Августина до предела естественным и невообразимо приятным.
Зеркало Иллюзий продолжало свою нехитрую работу. Простака-Томаса не смущало даже то, что его хозяин в десятый раз повторил один и тот же глубокомысленный жест, а пантера в десятый раз лениво повела ухом.
Наслаждение все глубже увлекало Августина в свои ароматные глубины.
Ему становилось все труднее и труднее следить за Зеркалом Иллюзий. Пантера почти не дышала, но он знал — или по крайней мере думал, что знает — сколь она близка сейчас к блистательному финалу. И когда он, уже не в силах более сдерживаться, издал торжествующий рык, более похожий на стон, мозг заволокло медвяным туманом и сознание отказало Августину.
Словно сквозь толстый войлок его ушей достиг слабый стон пантеры "I am coming" и заливистый лай Томаса, которому сквозь оплывшее Зеркало Иллюзий явилось видение белого барса, тяжело сползающего со спины черной пантеры.
12
"Но как вовек не дрогнет добродетель,
Хотя бы грех ей льстил в обличьях рая;
Так похоть, будь с ней ангел лучезарный,
Пресытится и на небесном ложе."
— в словах Хотоя не было насмешки или осуждения.
Недавно Хотой покинул зал для медитаций и удалился в свою комнату.
Лицо его не было озабоченным, но те из его учеников, кто знали Хотоя особенно близко, все же заметили: сэнсэй чем-то встревожен. Хотой открыл потайную нишу в подполье и извлек оттуда холщовый мешочек.
"И если призрак явится опять
Пусть взглянет сам и пусть его окликнет",
— грустно добавил Хотой и на его ладонь выкатились пять небольших смолистых комочков. Саама.
В центре комнаты, на грубом дощатом полу была разложена расписная тростниковая циновка — подарок японского друга Таро. Он приехал из далекой Кагосимы только лишь за тем, чтобы своими глазами увидеть — саама существует. Преподнося Хотою девять ритуальных даров видящего, он обещал Хотою, что вскоре приедет снова. Чтобы остаться в общине навсегда.
Хотой положил мешочек на прежнее место и закрыл тайник.
Сел на пол, в самый центр циновки, туда, где была изображена одна из великих мандал трансформации. Скрестил ноги. Закрыл глаза и выпрямил позвоночник. Прочел древнетибетскую мантру очищения осознания.
После этого он положил под язык комочек саамы.
Спустя некоторое время Дверь бесшумно отворилась.
И Хотой поплыл сквозь тающие лохмотья размягченной материи. Его тело, потеряв объем, вес и форму, вибрировало в тон путеводным семантическим линиям Вселенной.
Да, Хотой был без остатка поглощен триптаминовой матрицей галлюциногенного эликсира, он заряжался обертонами проводящего комплекса саамы и не ведал страха. Он более не был "стабилен", в том смысле, в каком была "стабильна" циновка, на которой он сидел. Теперь Хотой был философским камнем человечества, эмбрионом всемирного хаоса и ощущал смиренную благодать. Путешествие начиналось. Оставалось лишь указать цель путешествия…
Наконец, сгусток чистой мысли, которым стал Хотой после многоступенчатой, но стремительной метаморфозы, очутился в замке с Железной Башней.
Испустив в пространство квант удовлетворения, бесплотный Хотой растворился под потолком комнаты с портьерами и кичливыми штандартами, свисающими с потолка.
Никто не заметил его, как не заметил бы самого себя, перейдя из одного измерения в другое.
Хотой весь обратился в терпеливое ожидание.
13
"I am coming". Этих слов Августин не слышал уже десять лет. Так говорила и могла говорить только Рут.
Его первая любовь.
Женщина, из-за которой безжалостный убийца Вальдис был застрелен им из "Магнума-40" в осеннем лесу.
Потрясенный Августин издал громкий рык. Именно рык, хотя в это время его аватар стремительно изменялся и его глотка уже не принадлежала белому барсу.
В голове Августина совершалась революция похлеще Второй Сексуальной и только когда в затылок его со страшной силой ударил огромный шипастый шар, он понял, что совсем недавно к их обществу присоединился кто-то четвертый (если третьим считать заходящегося в лае Томаса).
Августина спасло лишь то, что большей частью он уже развоплотился. В противном случае коварный шар, в мощи которого чувствовалась магия взбешенного Джирджиса, мог бы прикончить его на месте.
