одной корпорации проверял меня и не нашел среди лиц в розыске никого, похожего на меня.
— И как же вы жили с того момента?
Я пожал плечами.
— Снимаю квартирку. Дерусь на подпольной арене. Так и живу. Вам покажется странным, наверное, но меня все устраивало.
— И вы понятия не имеете, каким образом вендиго оказался в том месте в то время, верно?
— Я даже не имел понятия о вендиго как таковых. В тот момент, когда я вытаскивал его за ноги из машины, мне казалось, что это упоротый тощий голый мужик, а несколько секунд спустя случилось самое неприятное открытие в моей жизни. В той ее части, которую помню.
— Я вас понял. Должен созвониться с шефом. Постараюсь что-то сделать еще сегодня.
Он вежливо попрощался, меня увели обратно в камеру.
Я просидел в тишине еще часа два, дождался ужина. Меню приемлемое: макароны под соусом и маленькая упаковка мясного паштета. Паштет я намешал в макароны — получились макароны по-флотски. Не фонтан, но пойдет, голод не тетка. Растворимый кофе, к нему галетки и пакетик с джемом.
И как раз когда я поел и выбросил пустую тару в мусорный бачок, снова затрещал переговорник:
— Заключенный, с вещами на выход.
Хм, а в прошлые разы было без вещей... Впрочем, вещей-то у меня и нет, только фотографии за пазуху засунул.
Все те же неразговорчивые бронированные парни сопроводили меня по тому же коридору — но вместо поворота в комнату для допросов мы пошли прямо, миновали дистанционно открываемую решетку и оказались в той самой комнате, в которой меня обыскивали в самом начале.
Здесь охрана просто развернулась и ушла обратно, а сбоку появился Ушаков.
— Вуаля, — сказал он.
— Да вы просто волшебник, — обрадовался я.
— О, мои заслуги тут минимальны. Просто один звонок с парой теплых слов кому надо — и готово. Связываться с графом Борисовым — это для гэбья себе дороже будет. Так, давайте получим обратно ваши вещи.
Вещей был минимум — только бумажник, телефон и ключ от квартирки. Мне вручили их и подсунули бумажку на подпись, но я не удержался от маленькой мести.
— Сейчас, только деньги пересчитаю, не украли ли чего. — Рожу полицейского, который выдавал мне вещи, малость перекосило, и тогда я добил: — вы обиженное личико не стройте, кто может посадить в камеру ни в чем неповинного человека, у того вообще ничего святого за душой нет.
И нас выпустили в общий вестибюль, дальше — свободный выход.
— Вас подбросить? — спросил Ушаков.
— Вы очень любезны, — поблагодарил я.
И тут нам навстречу попался человек в строгом деловом костюме, решительно направляющийся туда, откуда мы вышли. Я попытался его пропустить, но тот остановился, и я увидел, что это японец.
— О, господин Ронин, вижу, вас уже освободили, — сказал он.
— Ага, стараниями господина Ушакова и его патрона, — кивнул я. — А вас, видимо, послала...
— Да, госпожа Итагаки. Тысяча извинений, что до нас вести дошли так поздно.
— Ничего страшного, все хорошо, что хорошо кончается. Спасибо госпоже Итагаки и вам.
Я с ним попрощался на японский манер, сложив ладони вместе — ну или мне кажется, что на японский — и мы пошли дальше, из здания и на автостоянку. При этом Ушаков тоже обменялся с японским юристом молчаливым приветствием, по чему я понял, что они друг друга знают.
Машина у Ушакова меня впечатлила: чертовски солидная, «представительского» класса. К тому же я заметил у нее выхлопную трубу — а движки внутреннего сгорания считаются за роскошь. Ну да, юрист влиятельного человека не будет ездить на абы чем.
— Кстати, — сказал Ушаков, — могу я поинтересоваться, как у вас идут дела на подпольной арене?
— Неплохо, я бы сказал. Несколько дней назад я уделал одного из самых опасных и жестоких бойцов, так что, видимо, теперь сам в числе лучших.
Мы сели в машину, и он заметил:
— Я совершенно не удивлен. Но мне кажется, вы можете остаться безработным.
— Почему?
— Если организаторы и публика узнают, что вы убили вендиго голыми руками — сыскать желающего выйти против вас будет очень непросто.
— Черт бы взял, — протянул я. — Я об этом просто не успел подумать... Хреново.
— На самом деле, все не так плохо, как вам кажется. Вот, держите.
Ушаков достал из нагрудного кармана пару визитных карточек и протянул их мне. Я повертел их в руках: одна — барона Кеплера, вторая — графа Борисова.
— Кеплер перед вами вроде как в долгу, — пояснил юрист, — а мой патрон, скажем так, найдет время с вами побеседовать, если вы решите нанести ему визит. И вот еще вам небольшой презент от него.
Из бардачка появилась бутылочка в специфической такой оплетке, с поблекшей этикеткой.
Я повертел бутылочку в руках — старая. Чертовски старая, стало быть, вино очень и очень недешевое.
— А с какой стати ваш патрон делает незнакомому типу такой дорогой подарок? — поинтересовался я, стараясь, чтобы моя подозрительность не просочилась в интонацию.
Ушаков повернул ключ в замке, двигатель едва слышно заурчал.
— Он не объяснил, а я не спросил. Но рискну предположить, что поскольку граф в молодости по долгу службы часто сталкивался с вендиго и имеет от них отметины на память — то он уважает достойных людей, которые способны победить тварь в поединке, а тем более без оружия. И, к слову, если бы ваша личность и контакты были известны — вам посыпалось бы немало очень перспективных предложений.
Когда он вырулил со стоянки, я заметил:
— Одно уже поступило, прямо в тюрьму. Приходил какой-то военный, звал в какую-то академию. Маслов, вроде.
— Ну вот, как я только что и сказал, — подытожил Ушаков. — Многие мечтают попасть в дредноутское училище, попадает один из тысячи — а вам еще и персональное приглашение. Одна беда — у вас амнезия, и документов нет.
— Нет, там какая-то академия имени князя, Аскольда, вроде.
— Это и есть дредноутское училище. Если вдруг вам интересно — именно его граф Борисов и окончил. Как и барон Кеплер. Правда, Кеплер тогда еще не был бароном, это позднее за службу он им стал, так-то он простолюдин по происхождению. Там-то его судьба с графом и свела — они тридцать лет в одном звене служили.
