На вилле «Блуждающий огонек» нет неба — ни искусственного, ни какого–либо еще.
В кремниевом ядре виллы есть небольшая комната, единственное на весь комплекс помещение с прямыми углами. Здесь, на простом стеклянном пьедестале, установлен расписной — перегородчатая эмаль по платине — бюст, инкрустированный ляпис–лазурью и жемчугом. Сверкающие шарики его глаз вырезаны из искусственного рубина — одного из иллюминаторов того самого корабля, который вывел в космос первого Тессье, а затем вернулся за первой Эшпул…
Голова замолчала.
— Ну и..? — спросил Кейс, почти ожидая, что голова ответит ему.
— Конец, — сказал Финн. — Точнее говоря, она не закончила сочинение. Маленькая была, непоседливая. А эта хреновина — нечто вроде ритуального терминала. Мне нужно, чтобы Молли сказала здесь в нужный момент нужное слово. В этом–то и вся заковыка. Если голова не услышит волшебное слово, тогда один хрен, как далеко вы с Флэтлайном заведете китайский вирус.
— И какое же это слово?
— Не знаю. Можно сказать, что моя сущность тем и определена, что я не знаю — потому, что я не могу знать. Аз есмь тот, коий не ведает слова. И даже если бы ты его знал и сказал мне — я бы не смог узнать. Это предохранитель, встроенный в мою постоянную память. Кто–то посторонний должен узнать это слово и произнести его перед головой в тот момент, когда вы с Флэтлайном проломитесь сквозь лед и войдете в ядро системы.
— И что потом?
— Потом я перестану быть. Исчезну.
— Для такой радости можно и постараться, — заметил Кейс.
— Конечно. Только ты, Кейс, поосторожнее. Похоже, моему, ну, скажем, другому полушарию не слишком все это по нутру. А все горящие кустарники похожи друг на друга, их не очень–то и разберешь. Армитидж начинает делать что–то не то.
— В каком смысле??
Но тут комната с деревянными панелями смялась, бумажным журавликом сложилась под десятком невозможных углов и выпала, кувыркаясь, в киберпространство.
— Ты что, сынок, хочешь побить мой рекорд? — спросил Флэтлайн. — Снова мозговой коллапс, пять секунд.
— Следи за лавкой, — пробормотал Кейс и щелкнул симстим–переключателем.
Темнота, Молли низко припала к полу, под ладонями грубый, шершавый бетон.
«КЕЙС КЕЙС КЕЙС КЕЙС», — замигало на цифровом дисплее: Уинтермьют сообщал ей, что связь установлена.
— Веселенькие дела, — проворчала Молли. Она оторвала ладони от бетона, потерла их одна о другую и щелкнула костяшками пальцев. — Где тебя черти носили?
«ПОРА МОЛЛИ ТЕПЕРЬ ПОРА».
Молли сильно прижала язык к нижним передним зубам.
Один чуть качнулся, включились миниатюрные фотоумножители, отдельные случайные фотоны, пролетающие в темноте, превратились в ощутимые потоки электронов, и бетон вокруг стола стал призрачно белым, зернистым.
— О'кей, красавчик. Пошли развлекаться.
Ее убежище оказалось чем–то вроде вспомогательного туннеля. Молли проскользнула между прутьев фигурной, потемневшей от времени бронзовой решетки. На ней снова был мимикрирующий комбинезон — в какой–то момент Кейс заметил краешек рукава. Под поликарбоновым пластиком ощущалась знакомая упругость плотно облегающей тело кожи. Левое плечо оттягивал ремешок с каким–то угловатым тяжелым предметом. Молли встала на ноги, расстегнула костюм и потрогала рифленую рукоятку пистолета.
— Кейс, — сказала она почти беззвучно, — ты меня слышишь? Я тут хочу тебе рассказать… Был у меня когда–то парень… Ты мне немного напомнил… — Молли свернула за угол, на секунду остановилась и осмотрелась. — Джонни, так его звали.
Вдоль низкой сводчатой галереи стояли десятки музейных стендов, говоря попросту — деревянных, застекленных спереди ящиков. Допотопные эти сооружения выглядели здесь совершенно неуместно; казалось, их принесли сюда для какой–то неведомой цели и забыли. Через каждые десять метров висели столь же архаичные светильники — белые матовые шары в тусклых латунных абажурах. Поверхность под ногами пошла какая–то неровная; прошло некоторое время, пока Кейс сообразил, что это — из–за бесчисленных, без всякого порядка разбросанных ковриков. Казалось, что пол устлан мягким толстым (кое–где коврики лежали в пять–шесть слоев) лоскутным одеялом.
К некоторой досаде Кейса, Молли почти не обращала внимания ни на шкафы, ни на их содержимое. Ему пришлось довольствоваться тем, что выхватывал ее безразличный взгляд: керамические черепки, старинное оружие, какой–то совершенно непонятный предмет, густо усеянный ржавыми шляпками гвоздей, обтрепанные фрагменты гобеленов…
— Джонни… он был очень толковый парень. Подрабатывал на Мемори–Лейн «копилкой» — чипы в голове, клиенты прятали туда информацию. Не помню уж почему, за ним погнались якудза; наше с Джонни знакомство с того и началось, что я вырубила их наемного убийцу. Просто повезло — мужик был и сильнее меня, и умел гораздо больше. Ну а потом мы сошлись, и все у нас было хорошо.
Молли едва шевелила губами; Кейс чувствовал артикуляцию и понимал слова, даже не слыша их.
— Мы не пожалели денег, обзавелись профессиональной аппаратурой, способной восстанавливать по остаточным следам всю ту информацию, которую хранил он в прошлом. Переписали ее на пленку и начали трясти некоторых клиентов, точнее — экс–клиентов. Я была и инкассатором, и боевиком, и сторожевой собакой. Счастливое время. Ты когда–нибудь был счастлив, Кейс? У меня был Джонни. Мы работали с ним на пару. Партнеры. За два месяца до этого я окончательно развязалась с тем борделем…
Молли замолчала, осторожно обогнула поворот, огляделась и прошла дальше. Снова деревянные ящики цвета тараканьих крыльев.
— Нам было хорошо, и мы ничего не боялись. Даже и не задумывались, что кто–то там может нас тронуть. А если что я всегда сумею защититься. Думаю, якудза все еще охотилась за Джонни. Ведь я убила их человека. А Джонни кого–то там из них заложил. А эти долбаные яки никогда не торопятся, они могут ждать годы и годы. Чем лучше тебе сейчас, тем хреновее будет потом, когда они о тебе вспомнят. Терпеливые, как пауки. Дзен–пауки.
Тогда я этого не знала. А может, знала, но считала, что к нам это не относится. В молодости каждый считает себя уникальным. Я была молодая. Они пришли в тот самый момент, когда мы решили, что заработали достаточно, что можно завязать и куда–нибудь уехать, например — в Европу. Ни один из нас не представлял себе, чем же мы, собственно, займемся, когда вместо уймы работы появится уйма свободного времени. Но мы уже обленились, заплыли жирком — швейцарские орбитальные счета, квартира, забитая всякой хренопенью. Все это как–то расслабляет.
Тот, первый, которого я убрала, был мужик крутой. Прекрасная реакция, имплантанты, техника боя такая, что выстоял бы и против десятка обычных громил одновременно: Но второй, он был, ну не знаю, вроде монаха. Клонированный. Убийца — и даже не до мозга костей, а до клеточного уровня. Ничего не говорил, и это его безмолвие казалось безмолвием смерти. Смерть окружала его густым, осязаемым на ощупь облаком…
Дальше коридор раздваивался, выходил к двум одинаковым, ведущим вниз лестницам. Молли выбрала левую.
— Когда–то, я была еще маленькой девочкой, мы жили в заброшенном доме. На берегу Гудзона, а крысы там здоровые, ты не поверишь. Это все химия. Честное слово, ростом с меня: одна из них целую ночь скреблась у нас под полом. А утром кто–то привел этого старика, щеки у него были все в морщинках, а глаза — совсем красные. Он принес промасленный кожаный сверток. Ну вроде как инструменты предохраняют от ржавчины. Развернул, а там старый револьвер и три патрона. Тут старик заряжает один патрон и начинает ходить по комнате туда–сюда, а мы жмемся по стенам.
Туда–сюда. Руки на груди, голова опущена, а про свой револьвер — будто забыл. Крысу выслушивает. Мы — молчим, пальцем шевельнуть боимся. Старик сделает шаг — крыса, ее же слышно, передвинется. Крыса передвинется, и тогда он снова шагнет. И вот так целый час, а потом он словно вспомнил про револьвер. Направил его в пол, ухмыльнулся и выстрелил. Свернул свое хозяйство и ушел.
Я очень боялась, но все же слазила туда, под пол. У нее была дырка прямо между глаз.
Молли внимательно изучила очередную запертую дверь; они встречались по пути довольно часто.
— Второй, что пришел за Джонни, он был вроде того старика. Нет, не старый, а просто такой же. Он убивал в точности так.
Коридор вывел к просторному помещению. Море дорогих ковров, на потолке — гигантская люстра, нижняя подвеска почти касается пола. Когда Молли вошла в холл, раздался мелодичный хрустальный звон. «ТРЕТЬЯ ДВЕРЬ НАЛЕВО», — замигал дисплей.
Молли свернула налево, стараясь не задеть перевернутое хрустальное дерево.
— Я видела его только раз. По дороге домой, он как раз выходил. Мы жили в переделанном под жилье заводском комплексе, вместе с уймой молодых перспективных ребят из «Сенснета». Охранная система была вполне приличной, но я ее еще усилила, поставила самое серьезное оборудование, чтобы сделать абсолютно надежной. Я знала, что Джонни — дома. А этот коротышка сразу привлек мое внимание, как только вышел из двери. Не сказал мне ни слова. Мы только посмотрели друг на друга, и я все поняла. Самый обыкновенный парнишка, небольшого росточка, в обыкновенной одежде, без всякого гонора, скромный. Он посмотрел на меня и сел на рикшу. Я все поняла. Бросилась вверх по лестнице, а Джонни сидит возле окна на стуле, слегка приоткрыв рот, словно хочет что–то сказать…
