Кто-то дома был, в этом сомневаться не приходилось. Приблизившись к двери, он услышал барабанный бой и монотонное пение. Ну надо же! Ведь стены в их квартире фактически звуконепроницаемые. В воздухе витал запах благовоний, возможно, марихуаны. Он различил несколько разных голосов. Что, скажите на милость, там происходит? Когда он звонил в дверь, его охватило такое любопытство, что он забыл, что открыл в себе гомосексуалиста и ушел в подполье, исчез из жизни жены, которая теперь считает его умершим. Он снова нажал кнопку звонка. Барабанный бой сделался громче. И вдруг его перекрыл другой звук. Как будто кудахтанье. Он опять позвонил. Откуда в его доме взяться курице?
В комнате за дверью вдруг стало тихо. Он знал, что на него смотрит камера наблюдения.
— Эрата, — позвал он. — Это я. — Тут горло у него сжалось, и он не смог продолжать.
Наконец дверь распахнулась, и на Арету буквально выплыло плотное облако дыма, паров джина и пота. Представшая перед ним женщина действительно была его женой — и одновременно не была ею, во всяком случае — не той главой отдела маркетинга, которую он знал. Она раздалась в ширь и как будто обмякла, одета была в черное и лавандовое, а на голове у нее были накручены яркие шелковые шарфы. Гремели многочисленные ожерелья из ракушек и бусы. Комнату — их гостиную — переоборудовали, и теперь в середине стоял гигантский шест, расписанный кружащимися фигурами. Тут было полно людей, облаченных в длинные хламиды, полосатые пиратские штаны и соломенные шляпы. По стенам висели разноцветные бисерные флаги. Ценные шерстяные ковры исчезли, и паркет теперь украшали сложные узоры из муки и овсяных хлопьев, а в самой их середине полуголая женщина с перемазанным кровью лицом прижимала к себе трупик курицы.
— Эрата? — охнул Арета.
— Денцель? — переспросила женщина. — Живой!
— А ты…
— Я мамбо.
— Кто?
— Жрица вуду. Денцель? Ден-цель?..
Глава 9
«Гроб качается хрустальный…»
Чистотец вновь погрузился в водоворот образов, но уже не один. Он было подумал, что фигурка в ванной — это мальчик, но потом понял: нет, девочка, одновременно древняя, и еще не рожденная, и меняющая облик словно облако пыли. Потом она вдруг превратилась в Кокомо. Они были едины, и ураган уносил их, завихряясь, глубоко в прошлое и далеко в будущее. Он чувствовал смесь запахов промышленного дезинфектанта, плоеного атласа и аромат жимолости, а когда открыл глаза, его путешествие из ока тайфуна в собственное тело завершилось. Он снова оказался в своей старой одежде и лежал в гробу.
В таком же гробу была спрятана и Кокомо — под ним. Он ощущал ее присутствие. Тетя Вивиан и дядя Уолдо подарили ему однажды крохотный гробик с мексиканским «прыгающим бобом», казалось, будто кто-то стучится о крышку и хочет выбраться — разумеется, так оно и было: внутри боба в гробике сидела личинка мотылька, которая, стоило ее нагреть, шевелилась и заставляла двигаться боб. Он годами про него не вспоминал. Не мог даже сообразить, когда в последний раз думал про гробик. Он прислушался, выискивая голос Карны, но до него донеслось лишь сообщение по БИСПИДу:
«Питтсбург, штат Пенсильвания, где два дня назад развернулись нашумевшие события вокруг сексуального пробуждения Селезня Дули, сегодня утром был снова потрясен объявлением о зарождающейся империи „Профессор Цыпа“. Кинглэнд Моррис Брэнд, давно ушедший на покой бывший председатель совета директоров переживающей тяжелые времена корпорации „Американские сталелитейные“ и приемный отец основателя и президента компании „Профессора Цыпа“ Саймона (в настоящее время Симоны) Чуппа, впервые за десять лет появился на публике во время пресс-конференции, на которой объявил, что его приемный сын уходит со своего поста на заслуженный отдых. Отказавшись как-либо прокомментировать слухи, что Симона и два его (ее) брата недавно пережили нервный срыв вследствие чрезмерного употребления наркотиков, Кинглэнд Брэнд указал, что одной из новых ступенек в маркетинговой платформе „Профессора Цыпы“ станет большее внимание к нуждам общества, особенно в отношении больниц для наркоманов, образовательных программ и тренингов по изменению образа жизни. „Мы установим новый стандарт корпоративной гражданской ответственности“, — заявил мистер Брэнд. Мистер Брэнд, чей некролог за последние двадцать лет несколько раз ошибочно публиковали средства массовой информации, также отмел предположение, что его решение встать у руля „Профессора Цыпы“ продиктовано старческим маразмом или горем из-за внезапной смерти его второго сына Эйнсли, инвалида детства, который скончался вчера ночью. В ответ на вопрос, к каким именно маркетинговым стратегиям намерен прибегнуть „Профессор Цыпа“, дабы стать одним из самых видных игроков на рынке продуктов быстрого приготовления, мистер Брэнд сказал: „Мы пойдем прямо в „Чу“ и „Мактрейвишс“ с новаторскими и даже экзотическими блюдами. Мы введем смелые, космополитичные блюда на основе лягушек, улиток, змей и белок. Мы станем первыми, кто предложит не только „пряные лягушачьи ножки по-каджунски“, но и „двоякодышащую рыбу в кисло-сладком соусе“. И это только начало“.»
Кто-то отключил новости.
Чистотец испытал прилив гордости за Человека из Стали. Может, от его визита в Питтсбург все-таки был прок?
Он чувствовал близость Кокомо, чувствовал, как ее разум пробуждается от седативного дурмана. Между ними существует мощная пси-связь. Не понимая, в чем она заключается, он ощущал ее силу. Карна что-то спросила, в ответ раздался голос Хаки, и обе они обратились к Марте Одно Племя, но гаитянка ни одной не ответила. Потом появилась герла по имени Фэнни-Энни. Чистотец не смог разобрать слов. Может, так нас слышат умершие? Тут он почувствовал, как сознание Кокомо поднимается в его собственное. Ей было страшно.
Две женщины подняли и погрузили гроб. Хлопнула дверь катафалка. Мгновение спустя завелся мотор. Даже пусти он сейчас в ход мантру Ощипывателя Фазанов, он все равно лишь устроит аварию. Придется ждать. Минуты зависали, и Чистотец задумался, а не вкололи ли ему препаратов больше, чем показалось сначала. Внезапно перед глазами у него побелело, исчезли все звуки, кроме ревущей в голове статики.
Машина остановилась, и Хака спросила что-то у Карны, и снова Чистотец не разобрал слов. Карна ответила. Хака завопила. Катафалк опять тронулся, на сей раз поехал быстрее. Опять остановка, и Чистотец услышал, как открывается задняя дверь. Он почувствовал, как за гроб взялись несколько пар рук, выкатили его по полозьям и опустили на землю. Крышка поднялась, и он зажмурился от яркого света, но потом все-таки разлепил веки. Над ним склонился мужчина с кислой миной, в чопорном черном костюме с розовой гвоздикой в петлице — Карна в маскировке. Чистотец покрутил головой, разминая шею. Одетая в похожий костюм фигура лежала на пассажирском сиденье старого катафалка-«мерседеса».
— С ней все будет в порядке, — кивнула Карна. — Скорей. Остальные близко.
Чистотец попытался встать, оглядывая окружающее и столпившихся вокруг людей. Один был крупным негром в длинном балахоне, который, однако, не скрывал наползающие друг на друга татуировки. Рядом с ним стояли кубинка с азиатскими глазами и лишенная бедер пероксидная блондинка в марлевой маске, казавшаяся, невзирая на блестки на веках, исхудалой и больной. Остальные двое оказались парой геев: один молочно-шоколадный, другой — белый, как кодеин.
Катафалк остановился у забора нефтезавода «Феникс» к северу от Лик-Крика. От мусорных костров в лагере беженцев неподалеку поднимался черный дым. Дома здесь состояли из ящиков или листов гофрированного железа, сложенных в вигвамы. Возле привязанной цепями к кипарису собачьей будки копошились дети-мутанты. Рядом с катафалком стояла видавшая лучшие времена тяжелая фура, на боку у нее жирными золотыми буквами значилось: «…КАРАВАН ХАРИЗМА — Центр Богослужения Духовного Боя, Хантингтон, Западная Виргиния». На ступеньке кабины сидел черноволосый мужик с римским носом, в сапогах с железными набойками, штанах литейщика и черной косухе.
Сорвав половое покрытие катафалка, Карна выпустила пошатывающуюся Кокомо, на которой оказались парик а-ля Клеопатра, серьги, похожие на спутниковые тарелки, и лоснящаяся куртка баскетбольного клуба «Пейсерс» поверх джинсов и переливчатой рубашки. Как только девушка заметила Чистотца, ее лишайниково-зеленые глаза заблестели жизнью, и она задвигала бедрами в безошибочной имитации «уби дуби».
Нахмурившись, мужик с патрицианским носом спрыгнул со ступенек фуры и подошел ближе.
— Это Кокомо… — пробормотала Карна. — И…
— Чистотец, — закончил за нее Чистотец.
Морщины на лбу патриция собрались теснее.
— Джейкоб, — сказал он.
