— Да нет, я не о том, — поспешно сказал Рэнделл. — Я просто…
Он закрыл рот, точно уже и так наговорил слишком много. Клэнси терпеливо ждал, глядя в озабоченные маслянистые глаза. Потом приоткрыл дверь.
— Научись играть в джин-рамми, — сказал он тихо. — Тогда сумеешь отвлечься от своих неприятностей. — Уже закрывая дверь, он добавил: — Ну, до вторника…
Суббота. 2.40
Пронзительно-настойчивый телефонный звонок наконец-то прорвался в глубины сна, вернув Клэнси из чудесного мира грез, где не было места преступлениям, а следовательно — что за потрясающая вещь! — и полицейских управлений. Некоторое время он лежал, не в силах окончательно пробудиться, потом встряхнулся и стал шарить рукой в поисках ночника. Нащупав кнопочку, он включил свет. Телефон трезвонил не переставая.
Клэнси посмотрел на циферблат часов на тумбочке и чуть не заплакал от обиды. Прошло менее трех часов с тех пор, как ему удалось добраться до постели, и вот уже какой-то сукин сын тревожит его! Он высунул руку из-под одеяла, снял трубку и рывком поднес ее к уху.
— Алло!
— Привет, лейтенант! Это Капроски…
От дурного предчувствия он сразу сел, опустил ноги на пол и тут же отдернул ступни, ощутив неприятный холод линолеума. Затем крепче сжал трубку и свирепо помотал головой, пытаясь стряхнуть остатки сна. С пустынной улицы за окном доносился негромкий шум проезжающих автомобилей.
— В чем дело?
— Сам не знаю! — Здоровяк-детектив, звонивший из гостиничного номера, был скорее озадачен, чем обеспокоен. — Кажется, он приболел. Я имею в виду Росси. Он все стонет и корчится, держится за живот, точно боится, что у него его отнимут.
— Когда это началось?
— Да совсем недавно. До этого он был в полном порядке.
— Температуры у него нет?
— Не-а. Не похоже. Он так беснуется, что можно подумать, у него душа горит, но с ним все нормально. Я щупал лоб. Все в норме.
— Что он ел?
— Это не от еды, лейтенант. Мы с ним за ужином ели одно и то же. Более того, он не был голоден, и я доел его порцию. А со мной все о'кей.
Клэнси так и подмывало спросить, уж не подавали ли им на ужин паштет из гусиной печенки, но не спросил. Однако эта мысль навела его на другую.
— А что он пил?
— Он заказал бутылку в номер, но выпил только стопку… — Внезапно наступила смущенная пауза, но потом Капроски продолжал уверенным голосом: — …Нет, это не от спиртного, лейтенант.
Клэнси не обратил внимания на косвенное признание. Не выпуская трубку из руки, он стал размышлять. Капроски кашлянул, нарушив молчание.
— Лейтенант, он хочет выйти из номера и показаться врачу.
— Это в три часа ночи? — Клэнси с удивлением воззрился на телефон.
— То-то и оно. Но я его не стал слушать и позвонил тебе.
— Слава Богу, что додумался! — фыркнул Клэнси. — Он что, спятил? Ты слышишь меня?
— Да! Он сейчас сидит на кровати и смотрит на меня так, точно собирается перегрызть мне горло.
— Ладно, утихомирь его. — Клэнси задумался. Надо же — гангстерская нянька! Ну и дела! — Он вздохнул. — Ну вот что, я, пожалуй, найду врача, которому можно доверять, и привезу его к вам.
— Спасибо, лейтенант.
— Смотри, чтоб он не вздумал выйти из номера!
— Ладно.
— И чтоб не звонил никому, — добавил Клэнси. — Если попробует, врежь ему, как следует, не смотри, что он больной. Я попробую найти врача и через полчаса привезу. Постарайся пока его утихомирить.
— Ладно.
В трубке раздался щелчок. Клэнси нахмурился, пытаясь вспомнить номер телефона доктора Фримена. В голове у него был туман: он заставил себя сосредоточиться и потом с прояснившимся лицом довольно кивнул. Клэнси потянулся к телефону и стал крутить диск. На другом конце провода звонки прекратились, но и голоса тоже не было слышно. Клэнси подождал немного, откашлялся и спросил:
— Алло! Док, это вы?
В трубке раздались звуки запоздалой зевоты.
— Я… А кто, как ты думаешь, трубку снял? Ну, и кто ты такой и что тебе надо? И почему ты звонишь? Ты знаешь, который час?
— Док, это лейтенант Клэнси. Знаете, с 52-го уча…
— Да, знаю! Лучше бы не знал, — раздался вздох, за которым последовал новый сладкий зевок. — Ну, и что стряслось? Вы же позвонили мне, чтобы сказать что-то? Ну, так говорите!
— Док, проснитесь, а? Наденьте брюки. Через пятнадцать минут я за вами заеду.
— Клэнси, да вы хоть знаете, который час? От вас одни напасти. Вы просто чума. Заехать за мной? Сначала скажите, зачем! — Снова послышался зевок и вдруг раздался резкий кашель. — Эх, пора бросать курить. Эти сигареты меня в могилу сводят. Ну, кто мертв и как его убили?
— Он жив, док…
— Жив? — Наступила короткая удивленная пауза. — Клэнси, тогда я с вашего позволения пойду спать. Я же патологоанатом! — Снова пауза. — Позвоните, когда он умрет.
— Док! Проснитесь! Мне нужен врач. Там… а, черт! Я вам все расскажу при встрече.
Клэнси бросил трубку, выскочил из кровати и начал торопливо одеваться. Как всегда его одежда была набросана кучей на стуле в углу спальни. Пока он натягивал на себя рубашку и брюки, ему в голову пришла мысль, что его способ одевания был весьма эффективен по скорости, хотя пагубно сказывался на внешнем виде. Он передернул плечами: а, пусть бизнесмены заботятся об элегантности. Через несколько секунд, заперев квартиру, Клэнси уже спускался на лифте. Он помассировал себе шею, пытаясь размять затекшие шейные позвонки, еще не забывшие тепла покинутой постели, но почему-то только сильнее ощутил усталость, которая, похоже, проникла в каждую клеточку его тела. Он дал себе слово, что как-нибудь обязательно попросит перевести его в архив и будет работать строго с восьми до пяти и при этом каждый день иметь законный час на обед…
Его машина была припаркована в квартале от дома. Клэнси быстро зашагал туда, сел за руль и помчался по пустынным улицам Нью-Йорка. Через десять минут он притормозил около дома дока Фримена. К его удивлению, низенький, коренастый доктор уже ждал его на улице. Он тяжело взгромоздился на сиденье рядом с Клэнси и аккуратно поставил свой саквояж между ногами.
Пока лейтенант отъезжал от тротуара, док успел достать сигарету, закурить, выбросить спичку в окно и, обернувшись к Клэнси, устремить на него взгляд своих пронзительных маленьких глаз.
— Итак, Клэнси. В чем суть дела?
Лейтенант свернул за угол и прибавил газ. Впереди работала поливальная машина. Клэнси обогнал ее, шины взвизгнули на мокром асфальте. Он на секунду оторвал взгляд от дороги, повернувшись к пассажиру.
— Док, есть один больной, и я хочу, чтобы вы на него взглянули.
— Кто?
Клэнси замялся.
— Вы можете держать язык за зубами?
— Я? Нет, конечно. — Док Фримен стиснул зубами сигарету и потом швырнул ее в окно. — Итак, кто же это?
— Росси. Джонни Росси.
Док Фримен присвистнул.
— Это тот самый Джонни Росси? Гангстер из Калифорнии? Так он в Нью-Йорке?
— Да.
— И мы позволяем таким мерзавцам разгуливать на свободе?
Клэнси свернул на Бродвей. Шины отчаянно визжали. В столь ранний час на пустой улице, кроме них, был только случайный грузовик. На черном асфальте отражался свет уличных фонарей, и их блики извивающимися световыми ленточками скользили по капоту. Из зарешеченных вентиляционных колодцев до них доносился приглушенный стук колес подземки и быстро таял в тишине ночи. Клэнси переключил скорость и надавил на акселератор.
— Это длинная история, док. Он утверждает, что приехал сюда дать показания нью-йоркской комиссии по уголовным делам в следующий вторник, и наша задача сохранить ему жизнь до той поры. Не спрашивайте, почему — я сам не знаю. Пока что он сидит в отельчике «Фарнсуорт» под чужим именем. Капроски находился с ним в номере, когда тот вдруг почувствовал себя плохо. Капроски мне позвонил и, кроме вас, мне было некого вызвать. Мы не хотим, чтобы его осматривал какой-нибудь чужой врач. Никто даже знать не должен о том, что он в городе. Так что…
Он свернул с Бродвея на Девяносто третью улицу и сбавил скорость, подъехав к Вест-Энд-авеню. На перекрестке зажегся зеленый, и Клэнси рванул вперед: он так торопился проскочить на зеленый, что, только проехав нужную улицу, заметил царящую там суматоху. Выругавшись сквозь зубы, он ударил по тормозу, врезался в бордюр и выскочил из машины. Вестибюль небольшого отеля был освещен. Несмотря на столь ранний час, в этом сомнительном районе на тротуаре толпились люди и что-то оживленно обсуждали. У входа в отель капотом к дверям стоял санитарный фургон с урчащим двигателем. Фары фургона освещали крыльцо. Двое санитаров в белых халатах поспешно заталкивали носилки в заднюю дверцу фургона. Бледный Капроски стоял рядом с ними, разжимая и сжимая кулаки.
