Лайл услышал стук в дверь и пошел открывать. Внизу стояла рослая брюнетка в шортах, синей фуфайке без рукавов, с волосами, собранными в хвост. Под мышкой у нее был легкий тайваньский велосипед.
— Это вы — Эдвард Дертузас? — спросила она задрав голову.
— Нет, — спокойно ответил Лайл. — Эдди в Европе.
Она подумала и сказала:
— Я недавно в Зоне. Сможете заняться моим велосипедом? Я купила его подержанным и думаю, что его надо подправить.
— Конечно, — отозвался Лайл. — Вы обратились к кому следует: Эдди Дертузас не умеет чинить велосипеды. Он просто жил здесь. А мастерская принадлежит мне. Давайте-ка свой велик.
Лайл нагнулся, поймал руль и втянул велосипед в мастерскую. Женщина уважительно смотрела на него снизу вверх.
— Как вас зовут?
— Лайл Швейк.
— А меня — Китти Кеседи. — Она помялась. — Мне можно войти?
Лайл взял ее за широкое запястье и помог забраться в будку. Ее нельзя было назвать хорошенькой, зато она была в отменной спортивной форме, как горная велосипедистка или мастер триатлона. На вид ей можно было дать лет тридцать пять, но внешность обманчива. Косметические операции и биокорректировка получили такое распространение, что определение возраста превратилось в серьезную проблему. Тут требовался вдумчивый, прямо-таки медицинский анализ век, верхнего слоя кожи и прочего.
Она с любопытством огляделась и тряхнула своим коричневым хвостом.
— А вы откуда? — спросил Лайл, уже успевший забыть ее имя.
— Я родилась в Джуно. Это на Аляске.
— Значит, канадка? Здорово! Добро пожаловать в Теннесси.
— Вообще-то Аляска была штатом США.
— Кроме шуток? — удивился Лайл. — Я, конечно, не историк, но карту с американской Аляской не видел.
— Надо же, у вас тут умещается целая мастерская! Поразительно, мистер Швейк! Что за этой занавеской?
— Незанятая комната, — ответил Лайл. — Раньше там ночевал мой сосед.
— Дертузас?
— Он самый.
— А теперь кто ночует?
— Теперь никто, — грустно ответил Лайл. — Теперь у меня там склад.
Она кивнула и с явным любопытством продолжила осмотр.
— Что это за трансляция?
— Трудно сказать, — ответил Лайл и выключил телевизор. — Какая-то несусветная политическая чушь.
Он осмотрел ее велосипед. Bсe серийные номера были спилены. Типичный велосипед из Зоны.
— Первым делом, — начал он, — надо подогнать его под ваш рост и фигуру; подрегулировать высоту седла, педалей, руля. Потом я перетяну цепь, выровняю колеса, проверю тормоза и подвеску, все подкручу, смажу. В общем, все, как обычно. Седло надо бы сменить — это мужское. У вас кредитная карточка?
Он кивнула и сразу нахмурилась.
— Только кредита уже немного.
— Не беда. — Он открыл потрепанный каталог. — Здесь то, что вам нужно: выбирайте любое дамское седло. Его доставят завтра утром. А потом, — он полистал каталог, — закажите вот это.
Она подошла ближе и взглянула на страницу.
— Набор керамических гаечных ключей?
— Да. Я чиню вам велосипед, вы покупаете мне набор — и мы квиты.
— Идет! Это совсем недорого. — Она улыбнулась. — Мне нравится ваш подход, Лайл.
— Проживите в Зоне с мое — тоже привыкнете к бартеру.
— Раньше я не была скваттершей, — задумчиво молвила она. — Вообще-то мне здесь нравится, но, говорят, здесь опасно?
— Не знаю, как в других городах, но в трущобах Чаттануги совсем не опасно, если, конечно, вы не боитесь анархистов, которые опасны, только когда напьются. Самое худшее, что может произойти, — вас время от времени будут обворовывать. Ну, бродит тут парочка крутых парней, хвастающих, что у них есть пистолеты, но я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь пустил в ход огнестрельное оружие. Старые пистолеты раздобыть нетрудно, но для того, чтобы наделать боеприпасов, нужно быть настоящим химиком. — Он тоже улыбнулся. — А вы, кажется, способны за себя постоять.
— Я беру уроки танцев.
Он понимающе кивнул и вынул из ящика рулетку.
— Судя по тросам и блокам у вас на крыше, вы можете поднять свою мастерскую? Подвесить где-то наверху?
— Могу. Это спасает от взлома и нежелательных визитов, — Лайл посмотрел на электрическую дубинку на двери. Она проследила за его взглядом, и в ее глазах отразилось уважение.
Лайл измерил ей руки, торс, расстояние от паха до пола и все записал.
— Готово. Приходите завтра днем.
— Лайл?
— Я вас слушаю. — Он выпрямился.
— Вы не сдаете угол? Мне нужно безопасное местечко в Зоне.
— Прошу извинить, — вежливо ответил он, — но я так ненавижу домовладельцев, что никогда не буду сам выступать в этом качестве. Мне нужен сосед и партнер, который мог бы работать наравне со мной в мастерской. Чтобы поддерживал жилище в порядке или вместе со мной чинил велосипеды. Да и вообще, если бы я взял с вас деньги или назначил квартплату, у налоговой полиции появился бы дополнительный повод ко мне привязаться.
— Это верно, но… — она помолчала, потом томно взглянул на него из-под ресниц. — Со мной вам было бы лучше, чем в пустой мастерской.
Лайл удивленно приподнял брови.
— Я женщина, умеющая приносить мужчине пользу, Лайл. Пока что никто не жаловался.
— Вот как?
— Представьте себе, — Она отбросила смущение.
— Я обдумаю ваше предложение, — сказал Лайл. — Как, говорите, вас зовут?
— Китти. Китти Кеседи.
— Сегодня у меня полно работы, Китти, но мы увидимся завтра, хорошо?
— Хорошо, Лайл. — Она улыбнулась. — Подумайте, ладно?
Лайл помог ей спуститься, и смотрел, как она шагает по атриуму и исчезает в дверях переполненного трущобного кафе. Потом он позвонил матери.
— Ты что-то забыл? — спросила она, оторвавшись от рабочего дисплея.
— Знаешь, в это трудно поверить, но только что мне в дверь постучала незнакомая женщина и предложила себя.
— Ты, видимо, шутишь?
— Надо полагать, в обмен на кров и стол. Я же обещал, что если это случится, ты узнаешь первая.
— Лайл… — мать подыскивала нужные слова. — По-моему, тебе надо меня навестить. Давай вместе поужинаем дома! Поедим, обсудим твои дела.
— Идет. Все равно я должен доставить один заказ на сорок первый этаж.
— Все это мне не слишком нравится, Лайл.
— Ладно, мам, увидимся вечером.
Лайл собрал свежевыкрашенный велосипед, переключил подъемное устройство на дистанционное управление и покинул мастерскую. Сев на велосипед, он нажал кнопку. Мастерская послушно взмыла в воздух и, слегка покачиваясь, повисла под черным от пожара потолком.
Лайл покатил к лифтам — туда, где прошло его детство.
Сначала он вернул велосипед счастливому идиоту — заказчику, а потом, спрятав заработанную наличность в ботинок, отправился к матери. Там он принял душ, побрился. Они полакомились свиными отбивными и выпили. Мать жаловалась на конфликт с третьим мужем и плакала навзрыд, хоть и не так долго, как обычно, когда всплывала эта тема. У Лайла создалось впечатление, что она скоро совсем остынет, а там и подберет себе четвертого муженька.
В районе полуночи Лайл отклонил ритуальное материнское предложение пополнить его гардероб и устремился обратно в Зону. После матушкиного хереса у него плыло перед глазами, и он провел некоторое время у разбитой стеклянной стены атриума, глядя на тусклые звезды в подсвеченном городскими огнями небе. Ночью пещерная темнота Зоны привлекала его, как ничто другое. Тошнотворное круглосуточное освещение, которым был залит весь остальной «Архиплат», здесь, в Зоне, так и не было восстановлено.
По ночам в Зоне кипела жизнь: все нормальные люди принимались обходить здешние подпольные пивнушки и ночные заведения; о том, что там происходило, можно было только догадываться — все двери были предусмотрительно затворены. Редкие красные и синие сполохи только добавляли загадочности.
Лайл вынул прибор дистанционного управления и опустил мастерскую. Дверь оказалась взломанной. Его последняя клиентка лежала без сознания на полу. На ней был черный комбинезон военного образца, вязаная шапочка, специальные очки и альпинистское снаряжение.
Первое, что она сделала, вломившись в заведение Лайла, — это вытащила из чехла висевшую у двери электрическую дубинку. За что и поплатилась разрядом и пятнадцать тысяч вольт и смесью краски и разрешенных к применению нервно-паралитических химикатов ударившей ей в лицо.
Лайл обезвредил со своего дистанционного пульта сделавшую свое дело дубинку и аккуратно вернул ее в чехол. Незваная гостья еще дышала, но иных признаков жизни не подавала. Лайл попробовал вытереть ей платком нос и рот. Парни, продавшие ему чудо-дубинку, не зря хихикали, говоря о «несмываемости». Лицо и горло женщины были теперь зелеными, а на груди красовалось пятно, отливавшее всеми цветами радуги. Половину лица закрывали ее диковинные очки. Подбирая для нее подходящее сравнение Лайл остановился на еноте, повалявшемся на мольберте пейзажиста.
