Дон закрыл глаза, вскинул голову, блеснул сквозь бороду зубами и, ошеломив публику заводным, точно выверенным дома пассажем, с надрывом завыл:
Два цыгана с челнока дросселя сымают.
Бродят в небе три луны, душу веселя.
На орбите табор спит, лишь цыганка знает,
Что сымает мил-дружок где-то дросселя.
Говорит один цыган: “Сердце кровоточит,
Забубень, как посчитать логарифм нуля!
Мне бы, молодцу, служить, али быть рабочим —
Нет же, влез под этот шаттл, тибрю дросселя”.
Говорит другой цыган: “В холод и в жару я
В полудюйме от гнезда птицы-кобеля,
Только солнушко зайдет, дросселя ворую,
Хоть не знаю, мне на кой эти дросселя”.
Краем глаза, Бык наблюдал за цыганским столиком, покрытым слюдяными сполохами силового поля. До сего момента крабообразные сидели молча и недвижно, внимательно слушая. Но теперь там началось шевеление. Четверка пришельцев начала быстро переговариваться на своем языке, бурно жестикулируя в воздухе верхними конечностями. Дон поразмыслил, выигрывая тему, и решил считать данное шевеление за выражение одобрения, кивнул, продолжая петь, повторяя последние две строки каждого куплета дважды и притопывая.
Просыпались сторожа, так друг другу бают:
— Слышь, Kuz'ma, пошто в ночи зуммера гудять?
— Знать, Mikkolo, дросселя нехристи сымають!
Улеглися сторожа, стали дальше спать.
В безвоздушной пустоте ноют две гитары.
Жизнь — погост, судьба — помост, мертвая петля.
Им бы соплы воровать, али там радары…
Ишь, удумали чего, тибрят дросселя!
Зал визжал и хохотал, девицы рвали на себе пестрые блузки и размахивали над головой разноцветными клочьями, старый бармен Мак ухмылялся и показывал Маллигану большой палец. Дон раскланивался. Сейчас цыгане ее по кругу пустят, подумал Дон самодовольно, имея в виду песню. Дон не ошибся. Цыгане действительно решили выразить свои чувства.
К подиуму выдвинулся один из них, огромный четырехглазый краб, смахнул с сочленений остатки силового покрывала и протянул по направлению к Мбыку опасно щелкнувшую клешню. Дон с застывшей в бороде улыбкой уставился на клешню, соображая, как же он будет это пожимать, и не лучше ли вежливо отказаться, и, главное, где деньги-то?… И тут клешня подъехала ближе, нырнула к полу и стиснула лодыжки…
— Эй, ты что делаешь!.. — заорал Маллиган, теряя опору под ногами. И повис вниз головой.
В баре воцарилось молчание.
— Плохой песня, — сообщил во всеуслышание цыган, выпучив все четыре глаза. — Цыган — вор нет. Цыган — честный совсем. Дросселя не воруй, сопли не воруй. Ты — ври, ты — умирай. Национальное достоинство свербит. Красный у твой кровь? Хочет крови.
Бар напряженно ждали ответа Музыкального Быка. Кроме умения играть на гитаре, ирландец славился способностью постоять за себя. Хотя, конечно, ни один из завсегдатаев заведения все равно бы не рискнул связаться с четырьмя гигантскими хитиновыми чудищами. Даже истеричные Доновы поклонницы. Все мы любим свою шкуру больше музыки, други мои… Два полугуманоида с планеты Тотем, располагавшиеся за пирамидальным столиком прямо напротив подиума, хитро глянули друг на друга, по сторонам, один сипнул: “Полтора на лабуха”. — “Два против”, - отсипнул другой, и они ударили в трехпалые ладони.
Бармен Мак кинулся звонить в полицейский участок.
— Да это ж шутка! — завопил Бык, теряя самообладание и лицо одновременно. — Песня шуточная! У меня ж и про негров есть, и про ирландцев, и про протоноидов! Ребята, вы чего!?
Вопя, он судорожно прижимал гитару к груди.
— Совсем плохой, — сказал на это цыганская харя. — Твоя — большой Ра Сист. Гаже котов. Умирай абсолютно. Честно. Ты — дерись за свой Ра Сизм?
Делать было нечего.
— Пусти! — потребовал Дон. — Поговорим, как мужчина с мужчиной!
Боже, что я несу, мелькнуло у него в голове. Эта чума с клешнями сожрет меня, как улитку, и не заметит… И вообще, почем я знаю, — оно мужчина или женщина?
— Драться так, — не купился на провокацию цыган. — говорить так. Нет чести — нет честно. Если сильный мужчина — нет проблемы как говорить.
И гад протянул свободную лапу, вырвал у Дона гитару и запустил ее в темный угол через все помещение бара. Инструмент грянулся о стену и жалобно тренькнул.
А вот этого делать нельзя, подумал Маллиган, наливаясь яростью. Это ты, сволочь, зря! Это ты поплатишься, вот только я сейчас соображу, тварь, каким образом! В рыло дам! Получай, закуска ты к прогорклому светлому пиву!
Дон врезал монстру кулаком в болтающийся на длинном стебельке глаз, но промахнулся. Глаз быстро уехал в сторону и там моргнул. Дон экспериментальным путем выяснил, что больше ни до одного уязвимого места на теле соперника не дотягивается, и принялся ругаться.
Это неожиданно и спасло его.
Изготовившийся было разить расиста, цыган приостановился и следующие четыре минуты с интересом внимал его цветистым речам, прихлебывая пойло из бочонка. Десяток свидетелей события может подтвердить, что в импровизации Дона, действительно, было, что послушать.
Потом, под действием нестандартно направленной гравитации, первая ярость схлынула, и Маллиган понял одну простую вещь, а именно: что чувствовала Шехерезада, которой пришлось безостановочно трепаться в течение тысячи и одной ночи. Судя по всему, ноги Дона были до сих пор целы именно благодаря резвости его языка. Но язык начинал уставать. Полиция же не торопилась. Она прибудет позже. К шапочному разбору.
К черту, тяжело подумал Дон, чувствуя, как в висках стучит густая медленная кровь. Хватит.
Скользнув ладонью за пазуху, он выдернул из ножен узкий отточенный стилет. Мгновенно сложившись пополам, он воткнул стилет в щель между двумя толстыми хитиновыми пластинами сустава, примыкающего к клешне, и помолился, чтобы анатомия этого краба хотя бы в грубом приближении соответствовала анатомии его съедобных родственников.
Молитва была услышана. Пиррова победа достигнута. Лезвие перерубило один из нервных узлов конечности, клешня безвольно разжалась, и Маллиган выпал из нее на пол. Перевернувшись через голову, Дон вскочил и тут же со стоном осел на колени. Лодыжки резануло острой болью. А стилет застрял в суставе монстра, и хитиновые щитки переломили лезвие пополам. И вот это была, похоже, в натуре кода.
Опомнившийся краб со свистом всосал со звуком, совершенно унитазным, воздух — явно для того, чтобы броситься в атаку.
Прощай, дорогая береза, прощай, дорогая сосна, вспомнилось Дону из детской книжки. Но он встал в стойку и приготовился к последнему бою.
Крабья кружка, разбрызгивая на попрятавшихся под столы посетителей пойло, улетела в пространство. Краб ударил здоровой клешней. Мощные костяные ножницы щелкнули рядом с грудью Дона, который уже откатывался в сторону по опилкам, устилавшим пол, с ужасом видя, как из-за углового столика поднимаются соплеменники обиженного.
Труба, подумал Дон. Шопен, ваш выход!
Что-то прилетело из глубины зала и больно ударило Дона в плечо. Дон скосил глаза на предмет и не поверил. Черт, нет времени! Пусть это мираж, дым, фикция, все, что угодно, но хоть раз из него выстрелить можно?
Можно.
Это был флинт.
Солидный, массивный, вороненый армейский флинт “бейджин” крупного калибра, как раз достаточного для того, чтобы сбить влет бейджинского дракона. Заряды флинтей этого класса обладали способностью сначала проникать в тело объекта, проламывая почти любую защиту, а потом взрываться внутри с мощностью полукилограмма тротила.
Вы изволили поломати мою гитару и мерзко вести себя со мной в присутствии третьих лиц, крабья морда, и вы имеете быть жестоко наказаны, хитиновые штанишки!
Маллиган подхватил оружие с пола, поднялся на колени и щелкнул предохранителем:
— Стой, ублюдок! Я не хочу…
Но крабоцыган прыгнул не дослушав.
Маллиган надавил легкую гашетку.
В центре грудной клетки крабоцыгана возникла аккуратная дыра с ровными краями. Из нее хлестнула толстая струя слизи, перемешанной с волокнами мышц, панцирь монстра на лету лопнул и развалился на куски. От грохота взрыва у Маллигана заложило уши.
— Стоять! — скомандовал он, поворачивая ствол в сторону троих приближающихся членистоногих цыган. — Всем лечь!
Все остановились. Все легли. Слегка помедлив, но тем не менее, с оперативностью, достаточной для того, чтобы взбешенный Мбык не открыл огня. Подогнули, как заиньки, под себя суставчатые ноги. Ослушаться было бы безумием, ибо, чем наглядней пример, тем меньше хочется ему следовать.
Ну вот, тоскливо подумал Маллиган, покачивая флинтом, а что теперь? Катарсизатор? Или расстрел из флинта? Богатый вечерок. Теперь, не раньше, а именно теперь подъедут менты. И никак не позже. Ему показалось, что слышит он уже гласом ангельским вой сирены.
