Неделя? Как добегу, надо проверить сроки. Засиделась я в этом проклятом лесу.
* * *
В комнате контроля стояла полная тишина. Все присутствующие, учёные-экспериментаторы, десять человек, с жадным вниманием приникли к гибким дисплеям.
Записи с камер наблюдения не утешительны. Для сорок девятой смерти понадобилось пять загонщиков. Испытуемая номер один, оказалась на удивление выносливой.
— Предельное число сорок девять?
— Это подтверждено.
— Что с объектом?
— Регрессия. Полная утрата сознания на пятидесятое возрождение.
— Но согласитесь, предпосылки были отмечены ещё в самом начале. На тринадцатое, не так ли?
— Интересно, очень интересно. Парадоксальные данные. Теория о бесконечном клонировании, без потери целостности личности, опровергнута полностью!
— Нужны дополнительные исследования.
— Военные спонсируют повторный эксперимент?
— Безусловно.
— Что с её семьей?
— Всё по контракту. Год на нашем полигоне, либо до абсолютной регрессии. Посему, полные выплаты — сто миллионов рублей.
— Сколько?!
— У неё четверо детей, в конце концов. Этого хватит с лихвой на их обучение и безбедную жизнь ещё несколько лет после совершеннолетия. Что вы так смотрите? Как будто из вашего кармана их вынимают.
На экранах хорошо видно девушку, в припадке безумия крушащую мебель.
— Эксперимент признан состоявшимся?
— Несомненно.
— Предельное число возрождения клонов, с сохранением сознания и человечности, — сорок девять…
— Может убавить параметр жестокости у био-конструкций загонщиков? Не влияет ли это на чистоту эксперимента? Не слишком ли часто они ждали до последнего?
— И судя по всему, регрессия идёт быстрее, если от рождения до смерти прошло менее суток.
— Это мы решим после проверки данных. Психологическое давление, стресс… Да, это великолепный эксперимент!
— Что с испытуемой?
— Объявим погибшей. Никто не спорит, что её личность умерла вчера? В СМИ опубликуйте статью о её жертве во имя науки.
— Физическое тело утилизировать?
— Обезвредить и оставить на балансе института. Ведь это потрясающий объект для исследований! Не сможем ли мы вернуть её личность обратно?
— А финансирование?
— Потрясём благотворителей.
Туман окутал всё вокруг нежным сумеречным бархатом. Джон неподвижно сидел перед могилой на корточках. Его пальто едва не касалось сырого — от прошедшего недавно дождя — грунта под ногами. Мерцающая надпись на голографической надгробной пластине гласила:
«Эндрю Хэдфилд. 2017–2045. Оставайся собой. Не забывай, кем был».
Джон встал и перевёл взгляд на чёрное — уже почти окаменевшее — кривое дерево, возвышавшееся над могилой. Оно было подобно жуткому чудищу с изогнутыми когтистыми лапами из кошмарных снов. Прибежище умерших душ.
Развернувшись, Джон медленно побрёл к выходу городского кладбища, где его дожидался небольшой жёлтый электромобиль.
— Ричмонд-стрит, дом пятнадцать, — сказал Джон, разместившись на мягком сиденье такси.
Водитель за тонированной переборкой кивнул, и электромобиль мягко тронулся с места. За окном пролетали разноцветные огни вечернего города, тонущие в мягкой пелене тумана. По тротуару медленно брели люди. Но что-то было не так.
«Почему я не вижу их лиц?»
Джон только сейчас понял, что вместо людей видит лишь неясные силуэты, одинокие заблудшие тени, бесцельно странствующие в призрачном мире.
«В тумане люди не отбрасывают теней, в тумане люди сами становятся тенями».
Он закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья и тяжело вздохнул. Запустив руку в волосы, Джон нащупал длинный шрам, пересекавший всю затылочную часть черепа. Предавшись болезненным воспоминаниям, он не заметил, как тьма завладела его сознанием. Снов он не видел.
«Что это за звук?»
Джон открыл глаза, электромобиль не двигался. Водитель ещё раз постучал по стеклянной переборке.
— Да, простите, — сказал Джон. — Кажется, я заснул.
Он провёл карточкой по терминалу оплаты и вышел из такси.
Старенький обветшалый дом возвышался над ним. Потрескавшиеся кирпичные стены, облезшая краска на трухлявых досках веранды, серые влажные ступени, ведущие во мрак.
«Что ты здесь делаешь, Джон?»
Стояла оглушительная тишина. Мир вокруг казался совершенно безжизненным. Ни звука города, ни пения птиц, ни дуновения ветра. Лишь едва уловимый шелест шин удаляющегося такси на мокром асфальте.
Джон поднялся на веранду. Стук в дверь показался ему тяжким преступлением против негласных законов тишины, царящих в этом безмолвном мире. Он вздрогнул. Дверь со скрипом открылась.
— Джон… — Хрупкая бледная девушка смотрела на него усталыми глазами сквозь щель отворившейся двери. — Мм… проходи, пожалуйста, — немного замешкавшись, сказала она.
Внутри было темно и холодно. Окна — занавешены.
— Располагайся, — робко сказала девушка. — Я пока приготовлю чай. Электричество, правда, отключили. Наверное, какие-то неполадки. Извини за неудобства.
— Ничего, — сказал Джон. — Всё хорошо.
Она опустила голову и прошла на кухню. Тусклый свет из окна кухни освещал сквозь дверной проём старинный деревянный комод у стены гостиной. На нём стояла одна единственная фотокарточка в рамке. Рядом лежало обручальное кольцо. Джон подошёл и взял фото в руки. Софи в объятиях Эндрю. Широкая улыбка, мягкий тёплый цвет кожи, пронзительный взгляд. Счастливая, живая… такой он не видел её никогда.
Пройдя на кухню, Джон присел на старенький скрипучий стул. Единственным украшением помещения был одинокий цветок в небольшой вазе на столе.
— Ты давно не заходил, — сказала она, старательно избегая его взгляда.
— Да, прости, Софи. Всё не складывалось как-то, — сказал Джон и, помолчав, добавил: — Я был на могиле Эндрю сегодня, вот и решил навестить тебя.
Она остановилась на миг и бросила на него беглый взгляд.
— Понятно, — тихо произнесла Софи и поставила поднос с чайными принадлежностями на стол. Её худые руки мелко тряслись.
Джон налил чай в чашку, положил два кусочка сахара и добавил немного сливок.
Уголки губ Софи едва заметно дрогнули в мимолётной улыбке.
— При первой нашей встрече ты пил чай без сахара и с лимоном, — сказала она.
— Многое изменилось. Я унаследовал некоторые привычки Эндрю, полагаю. Ну, например, я стал рано просыпаться, полюбил пешие прогулки и начал интересоваться литературой. С удивлением обнаружил в себе любовь к классической музыке. Эндрю ведь любил классику?
— Да, очень.
Джон кивнул.
— А ещё эта монетка…
— Да, отвратительная привычка. Он порой жутко раздражал меня этим, — Софи слабо улыбнулась.
Джон улыбнулся в ответ.
— Знаешь, я никогда тебе этого не рассказывала, — посерьёзневшим голосом сказала Софи и посмотрела Джону в глаза. — Незадолго до операции он пытался покончить жизнь самоубийством. Тогда удалось его спасти, и я сказала ему: «Эндрю, если тебе так не терпится покинуть этот мир, сделай это хотя бы с пользой». Представляешь? Я не ругалась, не кричала на него и не молила больше так не делать. Просто попросила не лишать себя жизни напрасно. И… буквально через несколько дней объявился ты. Он согласился на операцию без колебаний.
— И я никогда не забуду этого. То, что он… то, что вы оба сделали ради
