и у детей, пивших сырое молоко от зараженных коров. Но в крови у этих женщин и детей самого микроба Банга они не нашли - это наблюдение не имело никаких последствий.
Ивэнс не была доктором медицины, ни даже доктором философии. Она была просто мисс Ивэнс, - так что же удивительного, что ее скромные утверждения не были услышаны? Ни в одном из самых дорогих медицинских учреждений, руководимых лучшими бактериологами, оборудованных всевозможными приборами, - от электрокардиографа до особых щипчиков для вытаскивания горошин из носов маленьких девочек и заноз из пальцев маленьких мальчиков, - ни в одном из них ни врачи, ни ученые не наблюдали ни одного случая мальтийской лихорадки, вызванного микробом Банга. Разве этих соображений было недостаточно, чтобы остановить Ивэнс? И в самом деле, она колебалась четыре года.
Она начала сомневаться в установленных ею самой фактах. Она тщательно исследовала молоко зараженных коров, чтобы установить, какое количество этих бактерий переходит в молоко. Может быть, малочисленность их и приводит к тому, что при инфекции не наблюдается типичной клинической картины мальтийской лихорадки- нет ни жара, ни болей в костях, ни нзнуряющих ночных испарин.
И все-таки, все-таки?.. Ивэнс написала вторую статью, где объясняла, почему, несмотря на идентичность этих микробов, в Америке отсутствует мальтийская лихорадка. Ивэнс выказала большое упорство.- «С другой стороны, - писала она, - разве мы можем быть уверены, что болезни желез, или выкидыши, или болезни дыхательных путей не являются иногда следствием употребления в пищу сырого молока?»
И вот Ивэнс, все еще совершенно безвестная, пошла вместе со многими другими мелкими бактериологами работать лаборантом в госпиталь. Ей посчастливилось попасться на глаза Мак-Кою, этому образцовому директору института, который гораздо охотнее принимал участие в работах, чем ими руководил. Худощавый, высокий Мак-Кой был самым проницательным ценителем способностей окружавших его бактериологов. Ивэнс уже чуть было не приняла приглашение в одни из военных лазаретов, когда он сказал ей:
- Оставайтесь с нами, мисс Ивэнс, здесь вы можете быть так же полезны, работая с менингококками, как на любом фронте.
Теперь Ивэнс могла брать кровь у животных, оперировать их, впрыскивать им самых изысканных микробов. В своем увлечении борьбой с менингококками, убивавшими солдат на фронте,... прежде чем они получали возможность погибнуть за демократию, несущую «спасение миру» - Ивэнс позабыла о своих близнецах.
И вот внезапно,-так это водится в научном мире,- она обнаружила, что стала мировой знаменитостью. На всех языках бактериологи с тарабарскими фамилиями из лабораторий Голландии, Австрии, Италии, Германии, Туниса... сообщали, что Ивэнс совершенно права: микробы Банга и Бруса идентичны. Америка продолжала молчать. Ивэнс не была доктором медицины и, следовательно, не могла работать в департаменте здравоохранения США, а если бы она даже и получила это звание,- ей бы все равно не дали там места, потому что она была женщиной. Вот она и оставалась ассистентом- бактериологом, погруженным в изучение менингита... до тех пор, пока в 1922 году произошел целый ряд встревоживших и рассердивших ее событий. Дело в том, что в разгар работы она стала себя плохо чувствовать, неизвестно почему. Никто как будто этого не замечал, кроме нее самой. Жаловаться ей не хотелось, она стеснялась этих закаленных борцов со смертью - сотрудников Института гигиены... У них существовал обычай не придавать значения заболеванию изучаемой болезнью. Гольдбергер и многие другие из сотрудников этой лаборатории даже впрыскивали себе изучаемые культуры микробов, чтобы опровергнуть своих научных противников.
Было очень досадно болеть, особенно когда навалилось столько работы. Несколько человек в Аризоне заболели, напившись козьего молока. Доктор Глизон Лейк был послан туда департаментом здравоохранения для расследования. Ивэнс, пользовавшейся репутацией специалиста по реакции крови на мальтийскую лихорадку, было предложено исследовать кровь этих людей, присланную предприимчивым Лейком. А самочувствие у нее было очень плохое.
По утрам она была здорова, но каждый вечер еле тащилась домой, в ознобе, усталая, как собака. Собиралась измерить себе температуру, но каждый раз забывала.
Однажды ей принесли посылку в лабораторию. Она равнодушно открыла ящик и вынула оттуда две пробирки. В письме, полученном с той же почтой, ее просили определить, что за микробы содержатся в присланных пробирках: bacterium abortus или micrococcus melitensis? Пробирки и письмо были от бактериолога Амоса и его ассистента Кифера, из знаменитого госпиталя Джона Хопкинса в Балтиморе. Надо думать, что в таком ученом учреждении люди могли бы это сами определить... Она себя так плохо чувствовала сегодня. Но Амос писал, что прочел обе ее старые работы об идентичности микробов Банга и Бруса!
Микробы, содержавшиеся в пробирках, были выделены из крови больного, уже много недель лежащего в больнице Джона Хопкинса.
Его кровь давала положительную реакцию и на микробы Банга и на микробы Бруса.
Его болезнь была таинственна... и к этой реакции крови они прибегли, как к последнему средству. Если бы все происходило на Мальте, каждый врач узнал бы мальтийскую лихорадку.
Но это была Америка, и больной клялся, что никогда не пил козьего молока и даже не подходил ни к одной козе. Признавался, однако, что очень любит сырое коровье молоко.
Пока она читала письмо, ее волнение все возрастало. Усталость прошла, в голове прояснилось, и, выстроив на столе длинный ряд пробирок, Ивэнс приступила к сложным реакциям, которые, как она ошибочно думала, должны были помочь ей различить эти два вида микробов. Прошло два дня. Недомогание Ивэнс все усиливалось, и она еле передвигалась от своего стола к термостату и центрифуге. Но теперь она была уверена, что... К счастью, ей было еще неизвестно, что микробы Банга и Бруса не простые, а сиамские блпзнецы, и что даже ее чувствительнейшие реакции не могут их различить. Но несомненно - микроб, вызвавший заболевание того несчастного, что лежал в госпитале Джона Хопкинса, - микроб Банга..
VI
Ивэнс сама была тяжело больна, но все еще представляла собой амбулаторный случай, как это называют врачи, то-есть еще держалась на ногах. Поэтому она продолжала взбираться на холм, где помещался институт, и смотреть в микроскоп, точно так же, как делали это все работники этого института в тех случаях, когда им, в сущности, уже давно следовало лечь в постель. Конечно, не будучи врачом, она не могла отправиться на поиски больных мальтийской лихорадкой. Но были и другие возможности взять быка за рога.
Она взяла понемногу от сотен пробирок с кровью, присылавшихся по традиции в красное кирпичное здание для исследования на реакцию Вассермана. Из пятисот проверенных ею проб пять дали положительную реакцию на мальтийскую лихорадку. Из этих пяти -
