сорока и до бесконечности. Бес их знает, сидельцев этих, как на них каторжанская атмосфера влияет… Это точно были люди Холода, из его поколения. И сам факт того, что они не ломились на школьную территорию и ждали меня здесь, а не у крыльца, кое о чем говорил. Наверное, как минимум, о тех самых «понятиях».
— Пепел? — прочистив горло, поинтересовался один из них.
— Пепеляев, — кивнул я.
Слишком много имен у меня развелось в последнее время. Хотя «Пепел» — это еще армейская тема, но им об этом знать без надобности.
— Тебя Холод в гости ждет. Сказал — вежливо пригласить, — проговорил второй.
— Очень любезно с его стороны, — я разжал пальцы, выпустил выкидуху и вынул руку из кармана. — Я планировал пообедать, если честно.
— В «Бегемоте» у вас встреча. Там и пообедаешь… Если аппетит не пропадет, — глаза бандита мрачно сверкнули.
Это ничего. Я тоже умею глазами сверкать, когда ситуация располагает.
— Езжайте, — я пожал плечами. — Я за вами на «Урсе».
— А… — они переглянулись.
— Что, потом меня сюда привезете, чтобы я машину домой, под подъезд перегнал? Глупости какие. Или вы думаете, что меня ваш Холод убьет? Ну, а если убьет — то зачем вам далеко за «Урсой» ехать-то? Небось, местной шпане ее не оставите, да?
— Ладно, черт с тобой… Реально говорят, что ты сильно борзый… — они пошли к своей машине, какому-то довольно скромному седану. — Но смотри! Если что…
— Из-под земли достанете? — меня это уже утомляло, особенно — после шести уроков. — Не стоит, не стоит. Улица Мира, дом 3, квартира…
— Ять! Хватит уже выжопываться, поехали! — и злобно захлопали дверями электрокара.
Было ли мне страшно? Ну да, было. В конце концов — Холод! Он весь город держит! Держал. Еще и темные силы за его плечами… Точнее — за плечами его братца. И все эти политические интриги, даже нашего местного уровня — дело весьма мерзкое…
— Что-о-о-о день грядущий нам гото-о-о-овит? — пропел я, запуская мотор.
А потом ответил сам себе:
— Не знаю, что готовит день, но на обед я буду картофельные зразы с мясом, да со сметанкой, да с бокалом темного холодного пивка… И пусть весь мир подождет!
* * *
15. Комплекс неполноценности
Холод тронул пальцем стеклянный бокал с черным портером, и тот подернулся изморозью.
— Могу еще мороженое сделать или на руке тебе обморожение устроить, — в ответ на мой недвусмысленный взгляд пояснил директор частного предприятия по ремонту холодильников и кондиционеров «Северный олень». — Но только второй степени. На третью меня не хватит.
— Не можете, — помотал головой я, а потом взял пиво и сделал несколько смачных глотков. — Ух! Действительно — волшебно! Я нулевка, на меня магия не действует. А вот ее последствия — вполне.
— Ну, не могу так не могу, — пожал плечами Холод. — Всю жизнь без финтифлюшек этих справлялся. Для того и в земщину переехал. Подальше от магии, поближе к свободе.
— Это в земщине-то — свобода? — я понимал, что он имеет в виду, но не спросить не мог. — Однако!
— Моя свобода — это знать, что ни один чванливый ублюдок, выигравший в лотерею под названием «инициация второго порядка» не сможет смешать меня с дерьмом за косой взгляд. Здесь, в земщине — все равны. Руки, ноги, голова есть у меня, у снага, у гоблина и у эльфа. Делай дела, не упускай шанса, работай как проклятый — и все у тебя будет! — Холод тоже пил пиво. — Магия — самое страшное зло в нашем мире. Маги — наш бич и наше бремя. Кучка сраных эгоистов, которые получили невероятные способности независимо от вложенного труда, ума или душевных качеств! Цивильные ощущают это не так остро, как мы, пустоцветы. Быть пустоцветом — это… Представь себе, что человек рождается слепым от рождения… Он и не знает цветов, света, игры теней и бликов на воде — и не переживает по этому поводу. А мы — получили возможность видеть, а потом у нас ее отняли. Или так — мы обрели зрение, но остались близорукими, как трехнедельные котята! И теперь какие усилия ни прикладывай — всегда найдется какая-нибудь расфуфыренная телка из сервитута, которая щелчком пальцев может превратить все, что ты делал, в прах. Или какой-нибудь залетный пиромант сожжет целую бригаду подготовленных бойцов…
— Это не пиромант, — я гянул ему в глаза. — И не пустоцвет.
Дерьмо у него были, а не аналогии. Жалобщик великий, тоже мне. Хромать лучше, чем сидеть парализованному, есть одну овсянку в сотню раз прекраснее, чем питаться через зонд, видеть даже хотя бы одним глазом, да хоть в полглаза — это несусветное чудо по сравнению с кромешной тьмой слепоты! Да за его талант охлаждать пиво гоблины из гаражей душу дьяволу бы продали!
Может, он кого-то и разжалобит, но точно — не меня. Я-то знаю, что такое жрать одну овсянку и едва передвигать ноги, и радоваться тому, что в принципе еще дышишь и сам добираешься до туалета, а не пользуешься утками и памперсами… Но Холоду казалось, что он был достаточно убедительным, он думал, что именно поэтому я фактически признался ему в массовом убийстве.
— Понятия не имею, как ты это сделал… — он побарабанил пальцами по столу. — Но следак мне тоже сказал, что это не магия, а какой-то органический горючий раствор. Это что-то типа кустарного самопального огнемета, да?
— Наверное! — я, орудуя ножом и вилкой, отправил в рот кусок зраза, прожевал и запил пивом. — Ну, раз вы меня до сих пор не убили, значит, не сильно расстроились?
— Не сильно, — Холод кивнул. — Эта история с амнистией и закрытием психушки — явная провокация. Я пробивал — нигде, ни в одном уезде больше не выпустили столько опасных личностей… Знаешь, им ведь каждому хочется свой кусок пирога, свое место под солнцем. У них есть определенный вес, репутация. И я вынужден хотя бы делать вид, что соблюдаю обычаи и делюсь с ними. Тем, что строил многие годы!
— Интересный взгляд на положение вещей, — я старался быть сдержанным, но давалось это нелегко.
По мне, так этот доморощенный крестный отец только и делал,
