что стриг деньги с бизнеса, прикрываясь словами о «крыше» и «решении вопросов». Что он там строил? Какие, к бесам, вопросы, если в городе уже несколько месяцев, как творится беспредел? Кафешки, мастерские и магазинчики жгут и грабят, они из-за этого — разоряются и закрываются! Да не будь в Вышемире целой плеяды крупных казенных предприятий (например, в сфере металлургии или деревообработки), тут вообще бы все загнулось! И вот эти вот «опасные личности», с которыми сударь Холод вынужден делиться «куском пирога», и творят этот самый беспредел, в лучших традициях лихих и отвратительных девяностых!
Что-то он такое прочел в моих глазах, и потому проговорил:
— Я не хочу сдавать город Радзивиллам. Это будет означать конец моей свободы и приход сюда панов и подпанков. Да, да, я знаю, что ты знаешь, что я тоже Жевуский, — он смотрел на меня в упор. — Я его ненавижу. Жирная, жадная, жестокая, похотливая свинья, вот он кто. Но — когда мы попали в аварию под Кореличами, то у него случилась инициация второго порядка, а у меня — двойной перелом ноги со смещением. И плевать, что с детства мелкий был ничтожеством. Теперь он — глава рода и прихвостень Кшиштофа Радзивилла, а мне дали пятьдесят тысяч денег и отправили к черту на кулички, куда угодно — подальше с глаз! И теперь они хотят мои чертовы кулички присвоить себе!
— ДА КЕМ СЕБЯ ВОЗОМНИЛ ЭТОТ СУКИН СЫН? — зарычал дракон. — ДАВАЙ УБЬЕМ ЕГО ПРЯМО ТУТ!
— И чего вы от меня хотите? — прищурился я.
— Рыбак хочет сервитут. Мы выдвинем его в предводители, а потом, когда подадим челобитную Государю на смену статуса — тогда и мэром станет.
— А я-то тут причем? — удивился я.
— Управа. Нам нужна земская управа из адекватных людей. Кто-то должен курировать социальную политику — больницы, школы, вот это все… Ты молодой да борзый, говоришь красиво, репутацию имеешь, опять же — ветеран… Человек из народа, человек со стороны, представитель молодежи. Мы не только с тобой разговоры ведем. Знаешь журналюгу этого, Зборовского? Он нынешнему составу управы плешь проел! Коммунальное хозяйство, дороги, канализация эта… С ним тоже говорить будем. Еще Лючиэнь или как ее там? Директриса из гимназии. Ее нелюди уважают. В общем, мы должны иметь инклюзивный и респектабельный вид!
— Однако, нет, — сказал я.
— Что? — удивился Холод. — Что значит — «нет»?
Он-то считал, что я у него в кармане. Все хотят в Управу, чтобы служебный автомобиль, представительские расходы и в пиджаке ходить красиво по мероприятиям, раздуваясь от чувства собственной важности. Ну, и зарплатка некислая, пять тысяч денег в месяц по земским меркам — это более, чем. Конечно, и работа — не сахар, но про это как-то сразу никто не думает.
Никто, кроме меня. Я-то знаю свое место.
— Нет, я не буду способствовать тому, чтобы вы имели респектабельный и инклюзивный вид. Спокойно, сударь мой Холод, не дергайтесь. Я не собираюсь вам помогать, ваши бесовы игрища взрослых дядей меня не волнуют. Меня волнует, когда ваши игрища начинают касаться детей. Один раз твои быки наехали на школьников, которые занимались на турничках. Хватали за шею, душили моего пацана, которого я учу! Второй раз конченый кретин Вася Баратов решил приторговать какой-то дрянью в туалете Дома культуры, когда я привел туда детей на спектакль…
— Так и этих — то же ты? — Холод, кажется отшатнулся.
— … и поверь мне, с этой историей я еще не закончил, — я не стал развивать эту мысль вслух, но пообещал себе, что на этих же выходных наведаюсь в Мозырь, наведу справки про Штриха, который стоял за пришествием наркотиков в Вышемир. — Любой, кто посмеет ломать жизнь детям, лишать их права на то, чтобы… Как ты сказал? Иметь руки, ноги, голову, предприимчивость, рассудок — и самим решать, какую судьбу строить — любой будет иметь дело со мной. Даже вы. Если вы своими игрищами подвергнете их опасности — вы будете иметь не респектабельный вид, о нет! Это будет бледный вид, точно.
— Борзеешь, учитель… — глаза Холода превратились в амбразуры ДОТа. — Мне кажется все более привлекательной мысль не выпустить тебя отсюда. Как-то пока ты отсутствовал в городе — и проблем вроде как было меньше.
— ПОПРОБУЙ! — сказали мы с драконом и Гошей одновременно.
Дракон хотел действия, власти и признания. Гоша очень любил Вышемир и вышемирцев. А я не собирался давать в обиду детей.
— Ять… — бокал из-под пива в его руке обледенел, а потом — звяк! — распался на кусочки.
Я ткнул вилкой зразу и целиком запихал ее в рот. Было вкусно! Готовили тут как положено. А может, дело в том, что ресторан закрыли на спецобслуживание, и повар старался только для нас двоих?
— Так! — главный вышемирский решала хлопнул ладонями по столу. — Понятно. Тут два варианта: или ты не тот, кем кажешься, или — за тобой кто-то стоит.
— Или — и то, и другое, — я запил зразу пивом. — Однако, предлагаю компромисс…
— Ну-ка, ну-ка… — он глядел на меня со скепсисом.
— Вы сказали, что те самые опасные личности мешают вам жить. Что они хотят кусок от вашего пирога… Допустим! Я знаю, что вы никогда не считали детские учреждения частью этого пирога. Ваши принципы не предполагают продажу наркотиков в театрах или вовлечение школьниц в проституцию… За это я вас уважаю, честное слово. Но есть среди тех, кто вышел по амнистии, и других, кто пытается залезть на вашу делянку, беспринципные гады. Так вот: пока вы там бьете морды другим бандитам и стрижете деньги с мелких лавочников — меня это не касается. Как только кто-то переступает условный порог колледжа, школы, или — упаси Господь — детского садика, это тут же становится моим делом. И если вы захотите мне сообщить, что где-то в городе у меня внезапно появилось дело… Ну, вы понимаете.
— Хм! — он пытался представить себе варианты, при которых сможет меня использовать.
Я понимал, с кем иду на сделку, и как он может попытаться мной воспользоваться и подставить. И он понимал, что я понимаю. Но при этом — никакой информации о моих возможностях у Холода не было! И быть не могло. Ну, нулевка. Ну, борзый. Ну, служил в поисковом. Учитель, явно с поврежденной
