Красная тетрадь - Дария Беляева

им преподавал, из всех, кто за них ответственен, я самый бесполезный человек. И почему меня выбрали? Почему? Может, потому что у меня нет в голове поганого червя?

– Может, чайку, Максим Сергеевич? – спросил Эдуард Андреевич своим приятным голосом.

– Ну давайте.

Время текло медленно, они о чем-то разговаривали, но я нырнул глубже в темноту, и слова перестали казаться мне понятными.

Потом пришел Станислав Константинович. Эдуард Андреевич сказал:

– Заходи, Стасик, мы тут чай пьем.

– Как дети?

– Мне девочки жаловались, что вчера вы их напугали, – сказал Максим Сергеевич.

– Подшутить решил, когда узнал, куда Милка собирается.

– Успешно?

– Орали как резаные. Уверены ли вы, Максим Сергеевич, что им не рановато в Космос?

– Не уверен, – сказал Максим Сергеевич. – Дети есть дети. Как там все проходит?

– Пока без сюрпризов, – сказал Эдуард Андреевич. – Космос – это очень хорошо, конечно. Но далеко не весь.

Станислав Константинович сказал:

– Только не говори, что ты про…

– Да, – сказал Эдуард Андреевич. – Я бы и сам не хотел про это, но молчать тоже не могу. Конфетку хотите, Максим Сергеевич? А вы были когда-нибудь на планете ангелов?

– Не был и даже не слышал, но конфетку хочу.

Станислав Константинович сдавленно засмеялся, потом резко замолчал. Эдуард Андреевич сказал:

– Знаете, Максим Сергеевич, почему ее называют планетой ангелов? Так-то это какая-то азиатская колония с мудреным названием. Но почему планета ангелов-то?

– Почему?

– Потому что там шмары отращивают себе крылья.

– Хоботы и хвосты, – добавил Станислав Константинович.

– Огромные зубы и когти.

– Да и вообще что угодно. У них там невероятные технологии модификации. С нашими, природными, не сравнить, но каких только операций не делают.

– И крысы размером с питбуля бегают.

– Везде мусор.

– Мусор и огромные торговые центры с бутиками.

– И бомжи.

– С модификациями.

– Жара безумная, но все время влажно.

– Лицо опухает так, будто тебя искусали пчелы.

– Курить нигде нельзя.

– Особенно вдоль стены местного императора, а она идет через всю планету.

– И смог.

– Такой смог!

– В парке гуляют огромные ящерицы. Как динозавры!

– Нормальная система вентиляции воздуха только в круглосуточных магазинах.

– В местные сигареты добавляют яд местной рыбы, от которого начинается мигрень, поэтому покупать можно только контрабандные с соседней планеты.

– За оскорбление императора еще и смертная казнь.

– Но там вообще много за что смертная казнь.

Так они говорили долго, и я понял, что планета ангелов – совершенно безрадостное место с высоким уровнем социального неравенства.

Наконец Максим Сергеевич сказал:

– Вижу, вас впечатлило.

– Да, – сказал Станислав Константинович. – Теперь, когда я вижу азиата, на меня накатывает ужас.

– Мир удивителен и разнообразен, – сказал Максим Сергеевич.

– Ну, выпьем за это, – сказал Эдуард Андреевич. – Чаю, я имею в виду.

– Выпьем!

Я подумал: Станислав Константинович и Эдуард Андреевич, по всей видимости, действительно хорошие друзья и многое пережили вместе. После этой мысли все снова стало зыбким и неясным, я слышал что-то еще о планете ангелов, на которую лучше не попадать никому, слышал далекие-далекие голоса, а потом окончательно уснул глубоко и спокойно.

Когда я очнулся, то чувствовал себя уставшим и разбитым, словно бы не спал, а наоборот, напряженно работал. Такое бывало в самые тяжелые дни в школе, когда тренировки и уроки шли до позднего вечера.

Немного болела голова, пересохло во рту. Эдуард Андреевич тут же дал мне воды. Вода показалась мне ледяной.

– Ты как, Жданов? – спросил он.

– Устал, – сказал я.

– Неудивительно.

– Но не помню, что со мной происходило. Только помню какие-то разговоры про планету ангелов.

– О, это тебе еще рано слышать. Надеюсь, время изымет большую часть сведений из твоей памяти.

Я проснулся первым. Андрюша выглядел как обычно, он просто спал. На лице его не было никакой мучительной гримасы. Боря перевернулся набок, руки сложил так, как делал обычно, когда обнимал подушку. Володя сопел во сне.

– Но пока не страшно, – сказал я.

– Ну и хорошо, – сказал мне Эдуард Андреевич. – Отдыхай.

И правда, встать было решительно невозможно. Даже когда мы все проснулись, еще как минимум полчаса пришлось нам провести на койках.

А потом, когда Максим Сергеевич отвел нас в палату, мы впервые уснули во время тихого часа и проспали почти до самого вечера.

Но это вовсе не так страшно, как я думал.

На этом пока что закончу, а то нужно собираться на море или мы уже не успеем искупаться.

Знаешь, что я прошептал Володе, когда мы так мило обнимались? Я прошептал, что ты такой долбоеб.

И Володя согласился, конечно.

Хватит читать мой дневник, тебе должно быть стыдно так нарушать чужое личное пространство.

Хорошее замечание от человека, который закладывает соседей!

1) Немного болит голова.

2) Я больше не хочу спать.

3) Легкое головокружение.

4) Чуть-чуть неприятно в горле, но я не могу сказать, что оно болит.

5) Я расчихался на пляже.

Я чувствую себя никак.

Теперь, когда Космос ближе, я думаю о папе чаще. Я ведь ничего о нем не знаю, у меня нет даже фотографий.

Что он за человек?

Похожи ли мы?

Что касается внешности, я уже писал, я кое-что установил. Но ведь некоторые черты характера тоже передаются генетически. Поймем ли мы друг друга?

Я, конечно, приложу все силы, чтобы его найти, когда окажусь в Космосе. Думаю, это вполне осуществимо. Но вдруг я ему совсем не понравлюсь? Может, он хотел другого сына, больше похожего на Володю или Борю.

Или он даже никогда обо мне не думал?

Или он вовсе не будет гордиться тем, чего я добился. Или не будет верить в то, во что я верю.

Но когда я представляю его, несмотря на все эти переживания, все-таки он выходит похожим на меня. Мне кажется, ему тоже небезразлична социальная справедливость, а еще он ответственный и ко всему относится серьезно. Может быть, он рискует своей жизнью ради других людей. Или просто выполняет свою работу хорошо для того, чтобы общество могло функционировать правильно.

Он живет совсем один, потому что думает о маме и обо мне, тоскует, представляет меня, какой я, и тоже воображает меня похожим на самого себя.

Но еще он живет совсем один, потому что это повышает продуктивность его труда, а продуктивность