Тогда кто же? — у Чеглока кровь стынет в жилах. Нет, не Моряна!
А если она? Что тогда? Смог бы ты действовать?
Я… я не знаю…
Но не возможность, что Моряна — шпионка, что ему придется ловить или убивать ее с помощью Мицара или Коллегии, главное для него сейчас. Главное — осознание, что все это время Мицар был с ними в самые интимные минуты, как какой-то мерзкий паразит сердца: он видел то, что видел, слышал то, что слышал, ощущал… Ощущение, что наплевали в душу, было невыносимо.
Тельпу в моем состоянии редко выпадает случай насладиться несравненными чарами руслы, говорит голос Мицара. Неужто ты бы для меня на это поскупился?
И еще как! Ты не имел права!
Ты не знал. Ничего не изменилось, никто не пострадал. Но тебе не приходило в голову поинтересоваться, с чего это вдруг такая русла, как Моряна, выбрала эйра вроде тебя как эксклюзивный предмет своей благосклонности? И всего лишь после одного раза?
Тут весь гнев уходит из Чеглока, как вода в песок, и на его место приходит ужас, тяжелый, холодный, как змея, ленивая спросонья, но просыпающаяся и расправляющая кольца, готовясь нанести ядовитый укус.
Что ты сказал?
Разве я не говорил тебе на площади Паломников, что за помощь ты получишь награду?
Чеглок стонет от вонзившихся в самое сердце ядовитых клыков. Он забыл, как злобен и жесток бывает этот тельп.
Ты лжешь!
Бедный Чеглок! Такой невинный, такой наивный…
Но не такой наивный, чтобы поверить, будто ты рискнул себя обнаружить, воздействуя своей силой на Моряну. Шпионкой вполне могла оказаться она.
Может быть… но наверняка ты никогда уже не узнаешь, правда? Отныне, когда бы ты ни посмотрел на нее, в уме у тебя всегда будет сомнение, а в сердце яд.
За что ты ненавидишь меня, Мицар?
Я не ненавижу тебя. Напротив, я желаю тебе добра.
У тебя странный способ это проявлять.
Бывают времена, когда для доброты требуется быть жестоким. Когда-нибудь ты это поймешь.
Надеюсь, что нет. Это будет значить, что я стал таким, как ты.
Лучше таким, как я, чем как те трупы внизу.
Яне боюсь умирать.
Правда? Тогда тебе не страшно будет узнать, что ты и твоя пентада заражены неизвестным вирусом — очень возможно, если учесть его источник, что смертельным.
Ужас заново сжимает сердце Чеглока.
Заражены? Но как…
Шпион. Вероятно, он или она — или они, потому что мы до сих пор не знаем, со сколькими имеем дело, — передал вирус при половом контакте. С тех пор он латентно находился в каждом из вас, ожидая сигнала. Этот сигнал пришел прямо сейчас, во время вашего боя с нормалами. Мы его обнаружили и дешифровали.
Так вот почему нормалы взорвали себя! Они поняли, что вы перехватили сигнал.
Взрыв и был сигналом. В нем была закодирована команда активизации вируса.
Тогда… значит, они не пытались убить нас?
Очевидно, нет. Они могли вас перебить до последнего, и не принося себя в жертву, если бы хотели. Этот взрыв был отвлекающим маневром, маскирующим истинную атаку.
Звучит так, будто ты ими восхищаешься.
Я восхищаюсь их хитростью, их беспощадностью, их фанатической преданностью идеалу. Этими качествами мы должны обладать в большей степени, чем наш противник, если хотим выиграть войну.
Сейчас Чеглок гораздо больше беспокоится о том, как пережить войну, а не о том, как ее выиграть.
И что с нами будет, Мицар? Как действует этот вирус? Что он делает? Я не чувствую себя больным…
Мы не знаем его назначения, не знаем, какой у него показатель смертности. Еще несколько секунд назад мы вообще не знали, что он существует. Но можем быть вполне уверены, что он не предназначен для убийства… по крайней мере открыто. Это могло быть достигнуто самим взрывом, если бы им хотелось. Сейчас самое главное не паниковать.
Тебе легко говорить.
Боюсь, что ваше Паломничество закончено, юный эйр.
Но мы же еще полпути не прошли до Голодного Города!
Пусть ты не чувствуешь себя больным, Чеглок, но ты болен. Симптомы скоро проявятся. Вашей пентаде не придется встречать их в одиночку. Мы посылаем группу, чтобы забрать вас и привести в инсеминарий для лечения.
Опыт Чеглока подсказывает ему, что попадающие в инсеминарий чаще всего оттуда не выходят. Впрочем, если Мицар и слышит эту тревогу, то не отвечает.
Тот факт, что вирус был включен здесь, в изоляции Пустыни, наводит на мысль, что нормалы ставят какой-то эксперимент. Испытание нового оружия. Это делает вас для них ценными. И нет сомнения, что Плюрибус Унум тоже выслал за вами группу. Нет необходимости говорить, что, если вас схватят нормалы, для Содружества это будет катастрофой.
Думаю, нам тоже это не понравится.
Этот новый вирус может для нас быть куда опаснее того, другого, продолжает тельп. Для нас императив — получить образцы для изучения.
Так вот кто мы для тебя, Мицар? — горько думает Чеглок. Живые образцы?
Ты бы предпочел быть мертвым образцом?
Я вообще не желаю быть образцом.
Желаешь? Что значат желания мьютов или нормалов по сравнению с капризом Шанса?
От этих слов Чеглок заливается краской стыда.
Что мне необходимо сделать?
Пока что — запомнить, что любой из остальных, в том числе твоя милая Моряна, может оказаться шпионом, нормалом в шкуре мьюта. Будь начеку, но старайся не вызывать подозрений: это может спровоцировать очередную атаку на вас… что, впрочем, все равно может произойти. Я только надеюсь, что в этом случае успею тебя как-нибудь предупредить.
Другими словами, я предоставлен сам себе.
Я все еще с тобой, шепчу тебе мысленно, готов взять управление на себя, если придется. И не забывай: помощь уже в пути.
И долго ей сюда добираться?
Меньше часа. Но нормалы могут появиться раньше. Если так, тебе придется драться снова.
Это хорошо. Я не против кого-нибудь убить.
Сохрани этот гнев, юноша, но как следует его спрячь. Сейчас мы в твоих руках, Чеглок. Никому больше я не могу доверять. Только тебе.
Чеглок чувствует, как повод воли снова оказывается у него в руках. Он взмахивает крыльями, удерживаясь ровно на мечущихся ветрах бури. От развалин взлетают угли: оранжевые камешки, подмигивающие и вертящиеся, мелькают в полосах дождя. Он действительно был виртуализован с самой площади Паломников? И он действительно заражен разумным вирусом, который уже начал атаку, хотя ни малейших признаков болезни он не ощущает? Вирусом, тайный источник которого — один или несколько из тех мьютов, которым он привык за последнюю неделю доверять жизнь, и даже — если это Моряна — любить всем сердцем?
Чеглок все еще любит ее, и откровения Мицара ничто не изменили. Впрочем, он не сомневается в правдивости тельпа, как бы ни было злобно его поведение. Конечно, когда возвращаешься из виртуализации, сперва это несколько дезориентирует — то, что в реальном мире прошло совсем мало времени, но опыт виртуализации-внутри-виртуализации оставил у Чеглока чувство нереальности, большее обычного.
Нормалы лежат внизу, раскинувшись в неестественных позах, кровь их мешается с дождем, хлещущим по остаткам псибертронной брони. Чеглок, к своему облегчению, уже не видит их виртов, не видит жадной возни селкомов и вирусов внутри тел. Повернув голову, он замечает Моряну, склонившуюся над Полярис в неверном свете мелькающих огней. Феникс лежит недвижимо, от него поднимается пар. Халцедона по-прежнему ни следа. Сколько продержал его Мицар псионической хваткой?
Ответ тельпа падает в мозг легче перышка:
Менее секунды.
Посмотрю-ка я, что с Фениксом, думает Чеглок, но не успевает осуществить намерение, как снизу вырывается фонтан грязи и камней, футов на десять слева. Вскрикнув от удивления, Чеглок взмывает выше, сплетая одновременно ветры в щит и готовясь ударить молнией. Нормалы! Добрались первыми…
Не стреляй! — доносится голос Мицара, и Халцедон вырывается из земли. Массивные кулаки воздеты над головой, шахт бросается к Чеглоку, но тут же узнает его и резко останавливается. Руки падают вниз, когда он замечает масштаб разрушений.
— Видит Шанс! — бурчит он. — Кажется, я самое интересное пропустил.
— Зато вылез вовремя, Халц, — отвечает Чеглок, приземляясь рядом. — Ты что, заблудился там, внизу?
