сил, чтобы скрыться от сковавшего меня ужаса, я задыхался, пытался крикнуть, но не мог… И тут, слава Богу, в моем сознании забрезжило понимание, что это всего лишь сон, с которым можно бороться.
Я осознал, что лежу в постели и ужасы мне только померещились. Однако на этом дело не кончилось. Все мои попытки оторвать голову от подушки и открыть глаза не увенчались успехом.
Потом, когда я еще дальше приблизился к границе, отделявшей меня от реальности, я понял, что, хотя магические цепи сна уже разорваны, я все еще далек от свободы. Я знал, что лежу с закрытыми глазами в темной комнате, но внезапно в лицо мне ударил поток яркого света. Мне снова вспомнилось то сияние, которое я увидел с улицы, и я почувствовал, что, если открою глаза, то перед моим взором предстанет освещенная комната, заполненная призраками, уж не знаю – живыми или мертвыми.
Окончательно проснувшись, я полежал еще немного, не открывая глаз и чувствуя, как лоб покрывается потом. Я знал, что этот ужас вызван не столько ночным кошмаром, сколько ожиданием чего-то еще более страшного. Наконец любопытство, простое, но очень сильное любопытство, и желание узнать, что же происходит за моими опущенными ресницами, победило. Я сел и огляделся.
Напротив своей кровати, в ногах, я увидел кресло, и в нем – леди Бассентуэйт, чей портрет я видел в иллюстрированном журнале. Это действительно была она, ни малейших сомнений. Она сидела в ночной рубашке и держала в руках блюдце, на котором стояла накрытая крышкой небольшая чашка из рифленого фарфора. Сняв крышку, она взяла ложку и стала отправлять себе в рот содержимое чашки. Проглотив пять-шесть полных ложек, она снова прикрыла чашку крышкой, повернулась в мою сторону и глянула мне в лицо. И тут же на нее упала тень смерти.
Потом она как-то слабо, неуверенно поднялась и сделала шаг в направлении кровати. Одновременно исходивший неизвестно откуда свет вдруг погас, и я оказался в непроницаемой тьме.
Признаться, мое любопытство было удовлетворено с избытком, и через пару минут я перебрался в комнату на нижнем этаже.
На следующий день приехал Хью Грейнджер, который всю жизнь страстно увлекался призраками и преступлениями, и я представил его заинтересованному вниманию полный отчет об этих событиях.
– Разумеется, я буду спать в той комнате, – сразу заявил он. – Если хочешь, поставь там вторую кровать и составь мне компанию. Мнение двух человек, одновременно видевших один и тот же феномен, в десять раз весомее мнения одного свидетеля. Или ты боишься? – вдруг спохватился он.
– Боюсь, но спать там буду, – ответил я.
– А ты уверен, что это не часть твоего сна? – уточнил он.
– Абсолютно уверен!
Глаза у Хью заблестели от удовольствия.
– Я тоже боюсь, – признался он. – Ужасно боюсь. Но в том-то и прелесть. В наше время редко удается испугаться по-настоящему. Чуть ли не все объяснено и просчитано. А ведь пугает именно неизведанное. Но пока никто толком не знает, что такое привидения, кому и по какой причине они являются.
Он прошелся по комнате.
– А что ты думаешь о ночном визите сэра Артура? – спросил он. – По-твоему, тут есть какая-то связь?
– По-моему, нет. Какая тут может быть связь?
– На первый взгляд, может, и нет. Сам не знаю, почему я об этом спросил. А он тебе понравился?
– Очень понравился. Но не настолько, чтобы разрешать ему лазить по ночам в мой сад, – ответил я.
Хью засмеялся.
– Для этого, конечно, уровень доверия и любви должен быть куда выше, – заметил он.
Я велел поставить в комнату Хью еще одну кровать. Погасив свет, мы немного поговорили и замерли в молчании. Ничто не нарушало атмосферу покоя и умиротворенности, но было довольно прохладно, и я следил, как в камине постепенно спадает пламя, превращаясь сначала в раскаленные угольки, а потом и в остывающую золу. И тут, как мне показалось, что-то вдруг вторглось в комнату. Мое бессонное спокойствие сменилось боязливым ожиданием, а в бодрствующем сознании зазвучала нотка ночного кошмара. Я услышал, как Хью вскинулся и несколько раз перевернулся с боку на бок. Чуть погодя он заговорил:
– Должен признаться, что чувствую себя отвратительно. Хотя не вижу и не слышу ничего необычного.
– Я тоже, – ответил я.
– Ты не возражаешь, если я на минутку включу свет, и мы посмотрим, что происходит? – спросил он.
– Я не против.
Хью щелкнул выключателем, комната осветилась, он сел на кровати и нахмурился. На вид в помещении ничего не изменилось. Книжный шкаф, кресла, на одном из которых лежала одежда Хью, – словом, все точно так же, как в сотнях других комнат, чьи обитатели мирно спят в постелях.
– Странно, – сказал Хью и выключил свет.
И опять я почувствовал, как во мне все стремительнее нарастает ощущение давящего кошмара. В темноте очень трудно контролировать время, но, по-моему, совсем скоро Хью снова заговорил странным, надтреснутым голосом.
– Это приближается, – произнес он.
И почти тут же я заметил, что густой мрак в помещении заметно редеет.
Темнота отступала. Не могу сказать, что сразу посветлело, но я все отчетливее стал различать проступающие очертания кресел, камина, кровати Хью. Наконец тьма исчезла начисто, будто кто-то включил свет.
В кресле, стоявшем в ногах у Хью, сидела леди Бассентуэйт. Как и в прошлый раз, она сняла крышку и сделала глоток чего-то из чашки, а потом встала – с трудом, неуверенно, словно находясь при смерти. Она взглянула на Хью, потом повернулась и посмотрела на меня, и сквозь пелену смерти я, как мне показалось, разглядел на ее лице настоятельное требование выяснить, что с ней случилось или, по крайней мере, не забыть об этом. В ее глазах не было гнева, они не молили о правосудии, в ее взгляде я увидел только непреклонную жажду справедливости, которой она добивалась… Потом свет постепенно потускнел и угас.
На соседней кровати послышался шорох, заскрипели пружины.
– О Господи! – произнес Хью. – Где тут свет?
Он с трудом нащупал выключатель, и я увидел, что он уже встал с постели. По лицу у него стекали струйки пота, зубы громко стучали.
– Теперь мне все понятно, – с трудом выговорил он. – Я уже и раньше догадывался… Пошли вниз.
Пока мы спускались по лестнице, Хью включил все лампы, которые попадались по дороге. Он направился в
