– Да, не очень хорошо для бизнеса, – говорит сингиин клана по имени Итиро.
– Ты посоветовал его мне, – напоминает оябун.
– Я знал его отца.
– Значит, это твоя ошибка.
Глава клана протягивает ему танто. Итиро кланяется, расстилает на столе белый носовой платок. Представитель заокеанских технократов растерянно смотрит, как сингиин отсекает себе фалангу левого мизинца, заворачивает в платок и молча возвращает вместе с танто главе клана. Мисору кланяется ему, забирает танто и платок с завернутой фалангой пальца.
– Избавься от Макото, успокой силовиков и общественность, – распоряжается оябун.
Сингиин снова кланяется, пятится к выходу и только на пороге поворачивается спиной, чтобы уйти, – это не страх, это почтение. Ван Паттен видел уже нечто подобное в других кланах. И это не пафос, нет. Это традиция. Это кодекс чести. Это патриархальный институт клана, сохранившийся с феодальных времен. Это сила, с которой нужно считаться и которую, вероятно, будет невозможно уничтожить изнутри, невозможно даже расшатать.
Ван Паттен не знает, как обстоят дела у технократов Севера, пытающихся наладить связи с другими кланами, но он почему-то уверен, что рано или поздно они придут к такому же заключению, как и он, – чтобы получить этот город и эту страну, одного сотрудничества с кланами мало, нужен полный контроль над ними, а лучше их полное уничтожение. Тогда страна будет готова к переменам. Тогда у этой страны не будет иного выбора, кроме как принять перемены. Не раньше.
Ван Паттен думает о том, что было бы неплохо встретиться с Яковом Юстом и договориться о временном перемирии, потому что пока они ведут экономическую и политическую борьбу друг с другом, им никогда не победить кланы, никогда не избавиться от их влияния. Тоталитаризм неизбежен, а каким он будет – технократическим или корпократическим – пусть решает время. Понимание мира и восприятие прав и свобод меняются с каждым новым поколением, с каждым новым витком технологической революции.
За океаном уже запущены проекты стерильных политически толерантных городов, население которых составляют исключительно синергики. Биоэлектронный мозг заставляет их жить как обычные люди. Они созданы не для того, чтобы облегчить людям жизнь, они созданы для того, чтобы слиться с людьми, стать примером спокойной, лояльной жизни, подчиненной написанным законам и согласованной с установленными правилами, где нарушения – и те запрограммированы и прописаны для совершения с последующим наказанием. Их жизнь установлена на достижение успеха – сама система устроена так, чтобы они добивались успеха, подавая пример другим. Пример терпения, толерантности, смирения и принятия установленных корпократами правил. Благодаря им и примеру, который они подают, общество рано или поздно придет к идеалу тоталитарного корпократизма.
Ван Паттен знает, что подобный проект запущен и в северных странах, только там вместо запрограммированных синергиков используют коррекционные тюрьмы, где неугодным переписывают личность, подменяя восприятия и память. Там у людей уже забрали имена, присвоив каждому индивидуальный номер – аналог заокеанского жидкого чипа идентификации социального статуса, но чип выжигает индивидуальность не так явно, открыто. Чип оставляет иллюзию индивидуальности, сохраняет понимание личности как таковой. Чип – это лишь форма контроля, деления, стимулирования. Какой смысл превращать человека в безропотную машину? Общество должно развиваться и иметь иллюзию свободы выбора. Вот здесь-то и происходит раскол заокеанских стран и Севера.
Тоталитарным технократам не нужны мыслящие личности. Они гонятся за подчинением и покорностью. Они стремятся превратить человека в машину, которая будет танцевать под музыку, поставленную правящей элитой. Тогда как тоталитарные корпократы считают, что люди должны для начала написать себе музыку, а потом уже правящие круги решат, что подходит для их общества, а что нет. Потому что общество – это ребенок, а правительство – его родитель. И если, обладая силой, все время издеваться над ребенком, то рано или поздно он вырастет и окрепнет, в то время как родители постареют и будут нуждаться в помощи. Но вместо помощи они получат то, что дали ребенку в детстве – игнорирование и жестокое обращение. Конечно, некоторые правители надеются, что смогут всегда оставаться молодыми и крепкими, держа своих подданных в смирении, оковах и без сил, но всемирная история уже доказала, что подобное невозможно. Да и прогресс, как правило, рождается в народе, а не в правящих кругах. И если не стимулировать эту отрасль, то развитие остановится, страна превратится в отстающую и ее благополучие рухнет под давлением извне и изнутри. Подобное правление возможно только в случае полной изоляции или тотального подчинения мирового порядка. Всемирная история знает попытки подобного.
Но Ван Паттен уверен и еще в одном: мир нуждается в различных политических порядках и мировоззрениях. Это как чувство голода у человека. Заберите у него это чувство – и он умрет, забыв, что нужно питаться. Голод заставляет нас двигаться, так же, как и другие чувства: боль, страх, похоть… Различия политических систем в мире – это двигатель общества, прогресса, развития…
Ван Паттен и глава клана Гокудо прощаются, договорившись о сотрудничестве, но не дав друг другу никаких обязательств; первый связывается с Яковом Юстом и говорит, что им нужно встретиться.
В это время свихнувшийся якудза по имени Макото продолжает чинить беспредел в Токио. У него есть лишь одна цель – искупить позор, исправить провал. И никто, кажется, не может встать у него на пути.
– Господи, просто дайте ему то, что он хочет! – теряет терпение сингиин клана Гокудо.
За все время, что он служит клану, он ни разу не совершал обряд юбидзумэ. За последнее время он лишился уже трех пальцев. И виной всему Макото. Клан Гокудо теряет доверие народа, силовики выходят из-под контроля, другие кланы начинают претендовать на территории Гокудо, и еще эта бесконечная гонка за властью над Токио заокеанских стран и стран Севера. Архитекторам мира мало того, что у них уже есть. Они хотят больше, больше, больше… Все эти правители напоминают Итиро героя какой-то старой сказки, нейронную реконструкцию которой он видел в детстве. Суть сказки стерлась, остался лишь образ великана, поедавшего мир. Он был таким жадным, что ел до тех пор, пока не лопнул. Вот нечто подобное происходит и с современными правителями…
Итиро принимает из рук Мисору танто и отрезает себе еще одну фалангу пальца. Честь восстановлена на сегодня, но завтра, вероятно, нарисуется новый провал. И дело не только в свихнувшемся якудзе по имени Макото. Итиро встречался с сингиином из другого клана Большой тройки, и у того тоже не было нескольких пальцев. Раны свежие и еще кровоточат. Как и обстановка в городе, которая разносится по дорогам и нейронным сетям, словно яд по венам, по всей стране. Организм болен, а политики – эти доктора мира – не спешат лечить свою страну. Наоборот. Итиро не смог организовать встречу представителей Большой тройки кланов – раздор уже здесь. Вирус разрушает иммунную систему, а внешнее воздействие меняет образ мышления и восприятия, как раньше радиация меняла созданные природой биологические виды в местах заражения.
Покушение на главу клана Гокудо происходит в понедельник, а во вторник Итиро лишается еще одной фаланги, потому что пытается доказать совету, что ответственность за покушение лежит не на конкурирующих кланах, а на внешних интервентах заокеанских и северных стран. Мисору решает, что Итиро пытается просто оправдать свою невозможность вести переговоры.
– И что там с Макото? – спрашивает Мисору.
Итиро вздыхает, достает носовой платок и отрезает себе очередную фалангу пальца. Он знает, что Яков Юст и Ван Паттен встречались, но это никого не интересует. Кланы свихнулись так же, как свихнулся Макото, для которого не существует никого, кроме Семъязы и Шайори. Итиро делает все, чтобы найти эту пару и сообщить об этом молодому якудзе. Когда Макото прикончит Семъязу, он вернет Шайори отцу – вернется сам в клан, где найдет свою смерть. Возможно, эта идеальная машина смерти не будет сопротивляться. Сейчас же остановить его кажется просто нереальным. Последний связной, которого Итиро послал сообщить Макото, где в последний раз видели Шайори и Семъязу, был убит. Макото разрубил его надвое наномечом – Итиро узнает об этом из нейронных новостных выпусков. Системы слежения повсюду, а силовики отказываются удалять записи, касающиеся кланов. Пресса считает количество жертв Макото – 52, 53, 54… И цифры эти продолжают расти.
Макото пользуется универсальным модулем идентификации социального статуса, которым обычно пользуются якудзы. Это позволяет ему оставаться невидимым. Это позволяет силовикам обвинять клан Гокудо в пособничестве. В действительности Макото забирает модуль идентификации из тек-лаборатории клана Тэкия. Двери закрыты, но наномеч разрубает любые замки. Охрана не может остановить его. Лаборатория залита кровью. Тек-инженер программирует универсальный модуль, после чего Макото ломает ему шею – это уже семьдесят третья жертва, но Макото не считает. Он покидает залитую кровью лабораторию и продолжает погоню за беглецами. Свою вечную погоню. Глава клана Тэкия расценивает это нападение как провокацию со стороны клана Гокудо – и снова Макото плевать. Он не думает об этом. У него есть цель. У смерти есть цель. У времени есть цель. И время кончается. Время, отведенное беглецам.
