— Это да, — отвечает Халцедон. — А знаешь, может, стоило рискнуть остаться снаружи. Еще не поздно найти хорошую позицию до подхода нормалов. И устроить засаду на них.
— Это было бы самоубийство, — возражает Полярис.
— Она права, Халц, — добавляет Моряна. — Одно дело, если бы пришлось защищаться. Но атаковать? — Она качает головой, и по лицу ее, по шее перекатываются яркие оранжевые, синие, радужные круги. — Ты посмотри на нас: в таком виде мы даже от роя термантов не отобьемся.
— Ладно, ладно, — ворчит Халцедон. — Я просто подумал.
— Как там Фен? — спрашивает Чеглок в наступившем молчании.
— Все еще в отключке, но уже не такой горячий.
Псионика Чеглока это подтверждает.
— Может, он выжег всю инфекцию.
— Надеюсь, — говорит Халцедон. — Только чудно как-то. У него кожа другая стала на ощупь, тверже. — Он передвигает салмандера у себя на руках. — Видите, как одеревенел? Я будто статую держу.
— Это может быть работа селкомов, — говорит Полярис. — Когда организм серьезно поврежден, они образуют что-то вроде брони, как кокон.
— Если это все же не вирус, — предполагает Моряна. — Если инфекция не перешла в следующую стадию.
— Храни нас Шанс! — говорит Чеглок, рисуя в воздухе лемнискату. — Бедный Фен!
— Все будем бедные, если не доберемся до убежища, пока нормалы не взяли наш след, — напоминает Полярис.
Халцедон поднимает голову:
— Я думал, это и есть убежище.
— Только подход к нему, — говорит Полярис. — Нам еще идти и идти.
По мере того, как они спускаются, уровень воды становится выше, хотя Моряна расталкивает ее в стороны своей псионикой. Полярис иногда останавливается, будто соображает, куда идти, но Чеглок подозревает, что на самом деле это не нерешительность, а переговоры: взаимодействие через Сеть, позволяющее проходить все спрятанные защитные устройства, заграждающие путь. Обычно ничто не указывает на результат, просто Полярис идет дальше, не говоря ни слова. А иногда эффект виден: то, что казалось сплошной стеной или кучей щебня, мерцает и растворяется в воздухе или просто становится прозрачным, открывая проход, куда Полярис ведет их без колебаний. Однажды, уже пройдя, Чеглок оборачивается и видит препятствие на том же месте, где было, будто и не исчезало. И ему не без труда удается подавить желание дотронуться до этой иллюзии и проверить, такая ли уж она твердая, как кажется. Время от времени он мысленно призывает Мицара, но Невидимый не отвечает. Наверное, думает Чеглок, у него все силы уходят на то, чтобы контролировать Полярис и не дать ей понять, что она виртуализована.
Наконец они приходят к каменной стене, которая не исчезает и не становится прозрачной. На грубой поверхности только мелькает искорка, когда Полярис входит в нее и исчезает. На миг Чеглоку, идущему вслед за широкой каменной спиной Халцедона прямо в стену, кажется, что он замурован в камне, и он едва сдерживает вскрик ужаса. Но тут же выходит с другой стороны и разевает рот от удивления, оказавшись в круглом зале с гранитными стенами, где через правильные интервалы размещены двери. Чеглок насчитывает двенадцать — гладкие блоки серебристо-серого металла. На вид они очень старые, и вся комната выглядит старой, да и заброшенной, будто впервые за много сотен лет сюда кто-то пришел.
— Шанс! — выдыхает Халцедон шепотом, разрывающим тишину как выкрик.
У Чеглока ощущение вторжения в чью-то гробницу становится еще сильнее. Гребень на голове стоит по стойке «смирно», холодок пробегает по спине. Земля здесь суха, как кость, и покрыта слоем серой пыли по щиколотку, уже взлетающей в воздух от движения ног. Когда он расправляет крылья, пыль вздымается облаком, от которого все чихают и ругаются.
— Прошу прощения, — говорит он и тут же начинает чихать сам.
Когда пыль сдувает, выясняется, что пол покрыт шахматной черно-белой плиткой, словно большая доска. Единственное исключение — полукруг сплошного черного, где стоят они все.
— Куда мы попали, Пол? — спрашивает Халцедон, все еще держащий на руках Феникса. — Убежище за одной из этих дверей?
— Смотри и увидишь, — говорит Полярис, поддразнивая. Но тут же ее голос становится невероятно серьезным. — Только ни за что не выходите за полукруг.
Халцедон поворачивает голову к Чеглоку, тот пожимает плечами. Тем временем Моряна подходит к нему, берет за руку.
— Поосторожнее, Пол, — говорит она.
Тельпица усмехается. Синяк у нее на лице уже почти прошел, исцеленный селкомами.
— Я всегда осторо… — Она резко замолкает. Глаза ее будто смотрят куда-то вдаль. Потом она мигает и говорит: — Они здесь.
— Сколько? — спрашивает Чеглок.
— Десять. И с ними собаки.
— Этого нам только не хватало, — говорит Халцедон. — Теперь они нас выследят. Знал я, что это ошибка!
— Поверь мне, — произносит Полярис, — как только окажемся в убежище, будем в безопасности.
— Ты это Фену скажи, — бурчит Халцедон.
— То есть я виновата, что он болен? Ты это хочешь сказать?
— Ты нас завела в ту засаду.
— А у тебя вместо мозгов камни!
Шахт делает к ней шаг, но Чеглок и Моряна его оттаскивают.
— Что с тобой стряслось, Халц? — говорит Чеглок. — Не лучшее время ссориться с Полярис, ты не думаешь?
— Извините, — бурчит он. — Это просто…
— Что? — спрашивает Моряна.
— Шанс его побери! — взрывается он. — Кажется, я тоже это подцепил. Я будто весь горю!
Молчание. Потом голос Моряны:
— Это значит, что, вероятно, все мы заражены.
— Сам знаю, что это значит! — огрызается Халцедон.
— Без паники, — спокойно говорит Полярис. — В убежище есть аптечка.
— Я не паникую, — отвечает Халцедон. — Только веди уж нас в это убежище.
— Именно это я и делаю. — Полярис передает люмен Моряне, потом сходит с черного полукруга на белый квадрат. И как только ее нога касается плитки, на одной двери появляется символ, светясь внутренним светом: контур стопы, согнутой как перед прыжком. От лодыжки отходят два крыла, похожие на крылышки колибри.
— О Шанс! — шепчет Чеглок. — Я знаю этот знак! Он принадлежит одному из Орбитальных, как его…
— Гермес, — говорит Моряна, когда Полярис перепрыгивает на другой квадрат — на этот раз черный. И второй символ появляется на второй двери: трезубец.
— Знак Посейдона, — говорит Халцедон.
Полярис снова прыгает, и вдруг до Чеглока доходит, что, хотя траектория ее пряма, из точки в точку, но плитки, по которым она прыгает, расположены буквой «Г», как ходит шахматный конь.
Сноп пшеницы.
Отягощенная гроздями виноградная лоза.
Лира.
Лук.
Круглый щит, украшенный ликом чудовища.
Сердце, пронзенное стрелой.
Молот.
Копье.
Кузнечный горн.
Полярис останавливается, тяжело дыша. Остается последняя темная дверь. Чеглок замечает, что последний скачок тельпицы приводит ее на ту плитку, с которой она начала.
— Это ведь не просто убежище, Пол? — спрашивает Моряна.
— Это нексус, — отвечает Полярис. — Место, где сходятся отдельные пряди медианета. Можете себе представить его как узел в Сети. Нексус — место огромной силы, столь великой, что здесь грань между реальным и виртуальным перестает существовать.
— Это как виртуализация? — уточняет Чеглок.
Она качает головой:
— Виртуализация переводит тебя в Сеть, погружает в виртуальный мир. Но в физическом мире не меняется ничего. В нексусе виртуальность хлещет из берегов, и Сеть выплескивается в физический мир.
— То есть вот это все — иллюзия?
— Если иллюзия имеет субстанцию, остается ли она иллюзией? Та пыль, что ты поднял, Чег, — это всё селкомы, миллиарды селкомов, и каждый — крошечная фабрика, готовая собирать или разбирать атомы и молекулы, строя что угодно и кого угодно. Только ждет инструкций, так сказать, свыше. Сейчас эта пыль рассеяна. И куда ты думаешь, она девалась? — Полярис широко распахивает руки. — В воздух, в землю… В нас.
— Шанс! — потрясенно говорит Халцедон.
Вспоминая тот беглый взгляд, что позволил ему Мицар бросить на медианет, Чеглок вздрагивает, представляя себе, что сейчас видит Полярис, глядя на них и в них. Без сомнения, думает он, как было и с ним, она видит то, что Мицар позволяет ей видеть, ни больше ни меньше. Ему снова хочется, чтобы Невидимый прервал свое молчание и заговорил с ним, пусть хоть слово скажет. Где-то в глубине души ему не хватает Мицара, несмотря на грубую и мерзкую натуру этого тельпа. На какое-то время Мицар ужасающе и восхитительно расширил его восприятие мира, и сейчас, когда оно сузилось до нормального, Чеглок чувствует себя оставленным и уменьшившимся. Но его ли это чувства, или же они — доказательство продолжающейся виртуализации, господства Мицара, который по-прежнему действует под поверхностью его сознания?
