Они ехали всю ночь, Энджи по большей части — в отключке. Теперь Мона определённо была готова поверить болтовне о наркотиках — актриса всё говорила и говорила… на разных языках, разными голосами. И это было хуже всего — голоса, потому что они обращались к Молли, дразнили её, вызывали на что-то, а она им отвечала, не отрывая глаз от дороги, и совсем не так, как если бы разговаривала с Энджи, стараясь успокоить её, а скорее — будто тут действительно был кто-то другой. Голосов, которыми говорила Энджи, было три, не меньше. Самой Энджи это причиняло явную боль, у неё деревенели мускулы и шла носом кровь. Мона сидела, наклонившись над ней, и промакивала кровь, переполненная странной смесью страха, любви и жалости к королеве своих снов — а может, это просто действовал «магик». Но в бело-голубом мигании огней на трассе Мона видела свою собственную руку рядом с рукой Энджи, и они вовсе не были одинаковыми, даже форма была другая, и это её радовало.
Первый голос пришёл, когда они ехали на юг, уже после того, как Молли привезла Энджи в вертолёте. Этот только шипел и скрипел и раз за разом повторял что-то о Нью-Джерси и какие-то цифры, вроде бы обозначения на карте. Часа два спустя Молли завела ховер на стоянку отдыха дальнобойщиков и сказала, что они в Нью-Джерси. Здесь она вышла и отправилась звонить — надолго — из автомата с заиндевевшими от мороза стёклами. Когда Молли наконец вернулась, Мона увидела, как она швырнула телефонную карточку из окна прямо в застывшую на морозе грязь — выбросила и всё. Мона спросила, кому она звонила, а та сказала, что в Англию.
Мона тогда увидела руку Молли на рулевом колесе — на тёмных ногтях проступили желтоватые крапинки; такие возникают, когда отдираешь искусственные ногти. Нужно бы сначала обработать их растворителем, подумала Мона, а потом лечебной мазью.
Где-то за рекой они съехали с трассы. Деревья, поле, двухполосное шоссе, временами — одинокий красный фонарь высоко на какой-нибудь вышке. Вот когда стали приходить другие голоса. И пошло: туда-сюда, туда-сюда. Голоса, потом Молли, опять голоса, опять Молли. Если разговор что-то и напоминал, так это попытки Эдди заключить сделку, только Молли умела это делать гораздо лучше, чем он. Даже не понимая, о чём идёт речь, Мона была уверена, что Молли вот-вот своего добьётся. Но она, Мона, просто не в состоянии это выдерживать, ей не вынести… присутствия этих голосов. Когда они приходили, ей хотелось забиться в угол как можно дальше от Энджи. Хуже всего был тот, кого звали Сам-Эдди — или что-то вроде того. Все голоса требовали, чтобы Молли отвезла Энджи куда-то ради чего-то, что они называли свадьбой. Тут Мона задумалась, не замешан ли здесь как-то Робин Ланье. Скажем, если Энджи и Робин собираются пожениться, то это просто безумная выходка, авантюра, в какие пускаются все звёзды, чтобы заключить брак. Правда, ей никак не удавалось заставить себя поверить в это, и каждый раз, когда возвращался голос этого Сам-Эдди, волосы у Моны вставали дыбом. Однако она сообразила, что именно пытается выторговать Молли. Молли хотела, чтобы все файлы с информацией о ней — где бы они ни находились — были вычищены, стёрты. Мона с Ланеттой смотрели как-то фильм о девчонке, у которой было десять или двенадцать личностей, проявляющихся по очереди. Скажем, если одна была скромной малышкой, то другая — прожжённой шлюхой, но в фильме ничего не говорилось о том, что какая-то из этих личностей была способна стереть досье на себя в полиции.
Потом свет фар выхватил из темноты занесённую снегом равнину и низкие холмы цвета ржавчины — там, где ветер сдул белизну.
В ховере имелась небольшая электронная карта, какие бывают в такси или у дальнобойщиков, но Молли её не включала, кроме одного раза — чтобы поискать цифры, которые называл ей голос. Через некоторое время Мона поняла, что именно Энджи указывает Молли, куда ехать, или, во всяком случае, это делают страшные голоса. Моне сильно хотелось, чтобы поскорее настало утро… Однако ночь ещё не кончилась, когда Молли, погасив свет и прибавив скорость, понеслась сквозь тьму…
— Свет! — крикнула Энджи.
— Расслабься, — ответила Молли. Мона вспомнила, как легко и ловко она двигалась в темноте у Джеральда. Тут ховер немного притормозил, вписался в длинный поворот и затрясся на неровной почве. Огоньки на приборном щитке погасли, будто вырубились все приборы.
— А теперь ни звука, ясно?
Ховер снова набрал скорость.
Высоко в небе загорелся ослепительный белый огонь. Мона углядела за окном какой-то вращающийся падающий предмет, а над ним — что-то ещё… похожее на серую луковицу…
— Вниз! Да пригни же ты её!
Мона дёрнула застёжку ремня безопасности Энджи как раз тогда, когда что-то врезалось ховеру в бок. Она столкнула Энджи на пол и накрыла её шубой. А потом Молли резко свернула влево, и ховер пронёсся мимо чего-то, что Мона никогда ещё в жизни не видела. Мона глянула вверх: на долю секунды появилось в призрачном свете большое полуразрушенное чёрное здание, над распахнутыми настежь воротами горела единственная белая лампочка. И вот они уже проскочили в эти ворота, турбина взвыла на задней передаче.
Удар, скрежет.
— Просто не знаю, — сказал голос, а Мона подумала: «Ну я-то знаю, каково это».
Тут голос рассмеялся и всё никак не мог остановиться. Смех то слышался, то пропадал, то слышался, то пропадал, как будто кто-то включал и выключал звук. И смех был уже вовсе не похож на смех, когда Мона открыла глаза.
Над ней сидела девушка с маленьким фонариком в руке, такой Ланетта обычно хранила на брелке для ключей. Силуэт девушки был неотчётлив, луч упёрся в расслабленное лицо Энджи. Девушка перевела взгляд на Мону, увидела, что та смотрит в ответ, и похожий на смех звук прекратился.
— Кто вы такие, чёрт побери?
Свет бил Моне в глаза. Выговор кливлендский. Упрямое лисье личико под растрёпанными обесцвеченными волосами.
— Мона. А ты кто? — Но тут она увидела молоток.
— Черри…
— А молоток зачем?
— Кто-то охотится за мной и Сликом. — Черри перевела взгляд на молоток, потом снова подозрительно посмотрела на Мону. — Это не вы?
— Вряд ли.
— Ты на неё похожа. — Свет скользнул по лицу Энджи.
— Не моих рук дело. Во всяком случае, раньше я выглядела иначе.
— Вы обе выглядите как Энджи Митчелл.
— Да. Это она и есть.
Черри передёрнуло. На ней было три или четыре кожаные куртки, полученные от различных дружков — таков был кливлендский обычай.
— В этот высокий замок, — раздался изо рта Энджи голос, густой и тяжёлый, как грязь.
Выронив от изумления молоток, Черри въехала головой в крышу машины.
— Моя лошадь теперь идти, — продолжал голос. В мечущемся луче фонарика Черри они увидели, как на лице Энджи задёргались мускулы.
— Что вы медлите здесь, маленькие сёстры, теперь, когда всё готово к свадьбе?
Лицо Энджи расслабилось, превратилось в её собственное, и из левой ноздри побежала тоненькая струйка ярко-алой крови. Энджи открыла глаза, поморщилась от резкого света.
— Где она? — спросила она Мону.
— Ушла, — ответила Мона. — Сказала мне оставаться с тобой…
— Кто? — спросила Черри.
— Молли. Она была за рулём…
Черри хотела найти кого-то по имени Слик. Мона хотела, чтобы вернулась Молли и сказала ей, что делать. Но Черри трясло от одной мысли о том, чтобы остаться здесь, в бывшем цеху; она сказала: это из-за людей снаружи, у них — пушки. Мона вспомнила звук, когда что-то ударило в бок ховера. Забрав у Черри фонарик, она повернулась к дверце. В правом борту оказалась дырка как раз такого размера, чтобы Мона смогла просунуть в неё палец, а в левом нашлась ещё одна, но уже больше — в два пальца.
Черри сказала, что им лучше подняться наверх — туда, куда, наверное, ушёл Слик, — пока эти люди не решили войти внутрь. Особой уверенности Мона не испытывала.
— Давайте же, — торопила Черри. — Слик, наверное, наверху, у Джентри и Графа…
— Что ты сейчас сказала? — Это был голос Энджи, точно такой, как в стимах.
Ладно бы пушки, но когда они выбрались из ховера, на Фабрике оказалось чертовски холодно, а Мона была по-прежнему без чулок. Но — наконец-то! — завязался рассвет: серым на чёрном стали вырисовываться прямоугольники — скорее всего, окна. Девушка по имени Черри вела их, по её словам, куда-то «наверх», отыскивая себе дорогу краткими вспышками фонарика, сразу за ней шла Энджи, Мона же завершала процессию.
Тут она зацепилась за что-то каблуком. Шорох. Наклонившись, чтобы отцепить эту дрянь, Мона обнаружила, что на ощупь это напоминает пластиковый пакет. Липкий. Внутри мелкие твёрдые штучки. Она глубоко вдохнула и выпрямилась, засунув пакет в боковой карман куртки Майкла.
А потом они долго взбирались по узким лестницам, круто уходящим вверх. Мех Энджи обметал руку Моны на шершавых и холодных перилах. Площадка, поворот, ещё один пролёт лестницы, ещё площадка, снова лестница. Откуда-то потянуло холодом.
