в миллионерах, в астрофизике или химии не имел бы значения. Однако аналогичная нейтральность не касается футурологии, поскольку в ней действует «эффект Эдипа», означающий относительность достоверности и фальсификации гипотез – т. е. относительность классической дихотомии истины и лжи. Поэтому обязательно осуществляется не тот прогноз, который является правильным, а тот, который правильным назовут влиятельные лица, принимающие решения. Неправильный прогноз, оказывая решающее влияние на ход мировых событий, предопределяет их форму – иначе, чем во всех областях естествознания. Принятие в физике ошибочной гипотезы ничем не вредит познанию. Как теоретическое знание познание совершенно обратимо, поэтому раньше или позже гипотеза, временно принимаемая за истинную, будет опровергнута и тем самым исключена из сокровищницы знания. В то же время принятие в качестве директивы ошибочного прогноза дает ход действиям, результаты которых обычно необратимы. Если бы актуальные оценки запасов нефти могли оказаться ошибочными, потому что они занижены, это уже не изменило бы созданную под их влиянием атомную энергетику, которая преобразует параметры мировой экономики и обесценит на рынках классическое топливо. В футурологии так, как в политике, но не как в науке, поэтому решающими являются осуществленные факты, опирающиеся на «истинные» или «неистинные» прогнозы. Поэтому закон «fait accompli»
{27} касается здесь также и методологии. В связи с этим явлением высказывалась мысль, что будущее человечества заслуживает создания футурологических полигонов как общественных анклавов, в границах которых подлежали бы испытанию инновации как технического, так и социального характера. Этот проект, если он имеет под собой какие-либо основания, при нынешнем состоянии мировых дел является утопическим. Тогда, невзирая на оценку, которую заслужили первые шаги Римского Клуба, приходится признать, что для предсказания нет базы более точной, чем машинное моделирование, потому что оно дает реализоваться в прогрессирующей рационализации и может подлежать контролю, основанному на опыте.
Главным козырем исследовательской группы из Суссекса {28} против модели MIT стал оригинальный тест: момент начала запуска модели перенесли во времени так, чтобы она «спрогнозировала» наше время, стартуя с начала XX века, и получился результат, где кризис цивилизации ожидается уже сейчас, примерно в 1970 г. Нетрудно объяснить это несоответствие результатов. В модели MIT было заложено развитие в безусловно замкнутой системе: параметры, соответствующие сырьевой, продовольственной, энергетической мировым базам мира были постоянными, поэтому представляли капитал, который поглощался последовательно, так как не прирастал (а если и прирастал благодаря реконверсии сырья и технологическим усовершенствованиям, то степень прироста была более низкой, чем степень эксплуатации капитала).
Предположение, что Земля – это закрытая система, кажется prima facie бесспорным. Ведь ни ее возделываемые ареалы, ни месторождения полезных ископаемых, ни восстановительная способность биосферы, атмосферы и гидросферы не являются произвольно растяжимыми. Таким образом, суть дела в вопросе, является ли моделью, соответствующей миру, машина с переменными параметрами движения, но сама неизменная по своему устройству (как автомобиль), или же может такой моделью является машина, в собственной конструкции также поддающаяся трансформациям (как растущий организм, который подлежит изменениям как динамическим, так и анатомическим). Если цивилизация напоминает скорее вторую систему, чем первую, если она является машиной, которая в результате своего движения – и в его ходе – преобразуется до неузнаваемости, противоречие обоих модельных тестов подлежит объяснению. Почему модель MIT, отодвинутая хронологически исследователями из Суссекса, предсказала мировой кризис в наше время? Потому, что эта модель приписывала цивилизации свойства машины, постоянной в параметрах построения (неизменной «анатомически»), а не свойства «самоизменяющегося средства передвижения» (анатомия которого является функцией динамики). Потому, что та машина, которая отправлялась в 1900 г., существенно отличается от машины, в какой мы находимся в настоящее время. Словно экипаж транспортного средства, перед которым маячат края пропасти, сумел переделать его в самолет – до того, как приблизился к обрыву. И в самом деле, кумулятивный груз инноваций, внедренных между 1900 и 1970 годов, не только усилил динамику цивилизационного роста, но и саму цивилизацию преобразовал так, что она миновала угрозу.
Но аргумент исследователей из Суссекса касается только анатомии конкретно испытанной модели, а не самих принципов моделирования мира. Если мы не прозондируем его будущее комплексным моделированием, мы ничем его не прозондируем. В конце концов, надо понять, что нас ожидает. Сложность цивилизации уже на таком уровне, что охватить ее человеческим разумом стало невозможно. Каждый исследователь, выходящий на арену споров о будущем мира, наверняка не совсем к ним подготовлен, поэтому он способен ухватить только часть существенных переменных, от которых зависит судьба мира. Там, где критерием истины является соответствие события и его квантифицированного отражения, нет места для убеждений и предположений, а именно подтекстом многих атак на модель MIT (например, диатрибы Джона Мэддокса в комментарии к его «Prophets of Doom» {29}) было глубокое убеждение авторов, что цивилизации XX века коллапс не грозит.
В деловой спор, какой «моделисты» разных лагерей ведут друг с другом, мы вступать не можем. Это было бы, согласно вышесказанному, чистой схоластикой: там, где будет принято решение о трансформации данных в формальном расчете, нет места для интуитивно питаемых убеждений. Мы можем только внести на поля этого спора такое замечание. Дилемма, с которой столкнулась здесь гностика – как диагноз и прогноз – будет впредь неустранимой составляющей рефлексии над судьбами цивилизации.
Истолкуем вопрос, для наглядности вновь используя «машинный» пример. Цивилизационная машина не имеет перед собой никакого направления, ни даже перепутья перед расходящимися в будущее дорогами. Поэтому путь эта машина создает себе сама и определяет его на не слишком значительную дистанцию вперед; и путь этот становится мало-мальски неизменным, потому что определяется, когда консолидируется и достигает полноты развития совокупность технологий, на данном промежутке исторического времени наиболее разработанных, а также распространенных. Если в область инструментальной деятельности начинает проникать новое знание, идущее от чистой науки, возникают новые альтернативы как новые возможности деятельности, и тем самым ближайший отрезок пути перед цивилизационной машиной становится неопределенным, потому что его конкретное направление зависит от внедрений тех технологических решений, которые будут приняты. Именно в этот момент дальнейшая дорога, по которой движется цивилизация, теряет отчетливость, поскольку приближается время выбора между альтернативами. Конкретные решения, например, о массовом переходе на атомную энергетику, если они осуществлены, словно ликвидируют (мы говорим образно!) тот путь, на который цивилизация вышла бы, если бы выбор между традиционной и ядерной энергетикой не существовал или если бы атомная энергетика не подлежала бы – по каким-либо причинам – обособлению. Ликвидируя тот «несостоявшийся» путь, такие решения создают машине цивилизации новый, иной, по которому она будет – какое-то время – двигаться в будущее.
Но этой «дорожной» проблемы еще
