– Последний этап производства. – Пророк посмотрел на Пуму. – Ева, мы заполучили недостающее звено! Ты понимаешь, что это значит?
Девушка кивнула.
Мечта сбылась, и мир готовится встать на колени. Если они разберутся в работе устройства, Земля превратится в «синдиновый» рай.
«Никто не говорил, что „синдин“ безопасен! Никто не говорил, что „синдин“ безопасен!»
Мантра грохотала в голове, однако Ева ничем не выдала охватившие ее чувства.
В следующую дверь они прошли втроем, охрана осталась в первом отсеке склада – нет необходимости показывать драгоценность даже самым проверенным людям.
– А теперь, Сорок Два, посмотри на свое устройство, – громко, но несколько пафосно произнес Дидье. – Перед тобой ключ от мира!
И сбросил укрывавший добычу брезент.
– Черт! – вырвалось у Евы.
Пророк крякнул. Довольный произведенным эффектом Дидье громко рассмеялся.
Устройство было органическим и напоминало огромное, около полутора метров диаметром, глазное яблоко. Так сильно напоминало, что становилось жутко: зрачок, радужная оболочка, даже прожилки сосудов – все было воспроизведено с неимоверной точностью. Складывалось ощущение, что храмовники вырвали его из тела чудовищного великана. «Глаз» плавал в прозрачном кубе соответствующих размеров и таращился на окружающих так, словно действительно мог видеть.
– «Синдин» есть слезы его, – негромко произнес ошарашенный Сорок Два, припомнив беседу с прелатом.
– Что ты сказал? – удивилась Пума. И кашлянула.
– Ерунда…
Ей показалось или пророк смутился?
Но уже в следующий миг голос Сорок Два вновь стал твердым и уверенным:
– Дидье, ты будешь контролировать всю дальнейшую работу с этим… «глазом». Через три дня у тебя будет лаборатория и лучшие специалисты, которых я смогу привлечь. Исследуйте каждую молекулу, каждую клетку и воспроизведите эту хрень в точности. Мне нужны «глаза». Много «глаз»!
– Яйцеголовые будут работать круглосуточно, – пообещал Почтальон. – Я все сделаю, Сорок Два, клянусь.
Разберет на составляющие и соберет заново, наизнанку вывернется, но задание пророка выполнит, потому что верит. Верит слепо, фанатично. Ему и Поэтессе, обещавшей Эпоху Цифры.
«Никто не говорил, что „синдин“ безопасен, – беззвучно произнесла стоящая за спиной Сорок Два Ева. – Никто не говорил, что „синдин“ безопасен…»
Она наконец-то разобралась в своих чувствах. Она твердо знала, что ненавидит.
Ненавидит всех.
* * *
Анклав: Сингапур
Территория: Центральный Бизнес-округ
Отель «Pan Pacific»
Неправильные слова
Агата слегка наклонила бокал, и вино медленно потекло вниз, прочерчивая темную дорожку меж полных грудей. Кристиан жадно припал к ручейку, слизывая красное с тела женщины. Терпкий аромат смешивался с цветочным, едва уловимым запахом духов и бил в голову почище «синдина». Туманил разум, возбуждал, заставляя нетерпеливо вздрагивать и сжимать руками бедра Агаты. Хотелось прижаться к ней всем телом, слиться в одно и забыть, улететь от всего на свете, наслаждаясь близостью потрясающей женщины. Хотелось прямо сейчас, но Агата умело управляла их играми, не позволяя любовнику забывать о предварительных ласках.
Ручеек сменил направление, омыл затвердевший сосок, и Кристиан уткнулся в него. Чуть сдавил губами. И услышал тихий ответный стон.
Женские пальцы запутались в его волосах, требовательно потянули голову вверх, и вот уже губы сливаются в поцелуе. И тела сливаются в единое целое.
Они вместе, но еще не торопятся. Они просто вместе.
И Кристиан продолжает упоительный поцелуй…
В Сингапур они прилетели в воскресенье, «стратом» прилетели, как самые крутые верхолазы. Привычно заняли лучшие апартаменты лучшего отеля, отдохнули и отправились на улицы.
Два первых дня Кристиан не снимал. Ходил, осматривался, «вживался» в новый для себя город, подмечал детали, детальки и деталюшки, однако ни разу не снял с объектива крышку – не время. В среду же, несмотря на то что лег за полночь, поднялся в шесть утра, собрался и пошел на охоту. Малайские, индусские и китайские кварталы, зона Вуду, Центральный Округ – четыре дня непрерывной работы с краткими перерывами на сон и еду. Почти полсотни кадров. Застывшее в эпизодах лицо Анклава Сингапур.
Застывшее перед бурей.
Здесь не было сектора Мутабор – его разгромили несколько лет назад, и с тех пор Милостивый Владыка отказывал Анклаву в благосклонности, а потому раздутый Сорок Два пожар до Сингапура не докатился. Пока не докатился, потому что в каждой фотографии, даже на забавном снимке из зоопарка, Кристиан ощущал сковывающее мегаполис напряжение. Во взглядах, в жестах, в возникающих то здесь, то там стычках, в поведении безов, в том, как люди говорили, как себя вели.
Все чувствовали, что город замер в ожидании чего-то плохого, поэтому вчера «гвардейцы» вывезли фотографа не в привычном и почти незаметном седане, а в бронированном внедорожнике, и сменили дыроделы на автоматы.
Город ждал…
– Я поймал себя на мысли, что по-настоящему счастлив, – произнес Кристиан, глядя на отдыхающую на подушках Агату. – Я занимаюсь любимым делом, а рядом со мной любимая женщина.
Она едва слышно вздохнула.
– Уже любимая?
– Почему нет?
– Не слишком ли быстро?
– Любовь или возникает, или нет. Или обволакивает, заставляя сердце биться часто-часто, или оставляет равнодушным, – убежденно ответил фотограф. – Если же требуется время, то это не любовь, а привыкание.
– У тебя на все есть ответ.
– Ответы приходят сами, я говорю то, что чувствую.
Тот разговор изменил их отношения, добавил в них изрядную долю искренности, и, несмотря на то что Агата еще пыталась сохранить барьер, с каждым часом он становится все ниже. Любому человеку нужно тепло, согреть же Агату мог только он.
– Я боюсь привязываться, – прошептала женщина. – Я теряла все и в более спокойные времена, а сейчас… – Агата запнулась, но продолжила: – Сейчас, глядя на то, что происходит вокруг, на все это дерьмо… Ты ведь пишешь последнюю главу мира, Крис, неужели тебе не страшно?
– Это все слова. – Фотограф провел рукой по ее голове. – Заказчик должен был увлечь меня, зажечь, заставить работать изо всех сил, вот и придумал красивую фразу про конец света.
– Ты пытаешься уйти от правды. А я боюсь.
– Но теперь я рядом.
Он поцеловал плечо женщины и прикоснулся к нему носом, вдыхая аромат кожи.
– Ты тоже боишься, только стараешься не показывать этого. – Агата вздохнула. – Как бы ни было плохо, как бы ни было тяжело, нас всегда ведет вперед надежда. Меня вела надежда на лучшее. Я падала, но стискивала зубы и говорила себе: «Прорвусь!» – и прорывалась, потому что было куда. Мир вокруг был стабилен, его законы были понятны, можно было отыскать очередную ступеньку или уголок для отдыха. Теперь же я не вижу будущего, не понимаю, что ждет впереди.
Кристиан обнял женщину за шею и привлек к себе. Его тепло, его сердце должны добавить ей сил.
– Я зеркало, я отражаю мир, показываю его таким, каким вижу. Но я не предмет, я не могу не думать о том, что вижу, что отражаю. Ты говорила, что там, на улицах, я выгляжу отрешенным, – это так, но каждый кадр, каждый эпизод, каждая сцена, все они проходят через меня, через мою душу. Я чувствую их. Я не сторонний наблюдатель, я свидетель. И мне тоже страшно.
Агата всхлипнула.
– Но потом я вижу тебя, твои глаза, твою улыбку, чувствую твой запах, и мне становится хорошо. Мне кажется, что в нашей рехнувшейся реальности осталось лишь одно настоящее – ты. Твои глаза, твоя улыбка, твой запах. Ты и есть мой мир, Агата. И у него есть будущее. Прекрасное будущее.
– Я боюсь.
– Того, что вокруг?
– Всего. – На его грудь упала почти невесомая слезинка. – Вчера днем, когда тебя не было, мне позвонила подруга из Сиэтла. С тех пор как разнесли Мутабор, у них почти гражданская война. Анклав встал, тритоны остановили его, безы не справляются, повсюду мародеры…
– С ними разделаются.
– Все летит в тартарары, Крис, Заказчик прав – ты пишешь последнюю главу мира. И я… я очень боюсь.
– Мир будет жить и дальше.
Однако понял, что не убедил.
Агата видела то же, что и он: каждый кадр, каждый тошнотворный эпизод, каждую деталь, подтверждающую слова таинственного Заказчика. Она видела и приходила в ужас.
– Я думаю, поэтому он не скупится, – произнесла женщина. – Заказчик знает, что скоро деньги превратятся в бумагу.
Деньги! Возможно, это поможет?
– У нас будут деньги, – напомнил Кристиан. – Давай уедем в какую-нибудь глушь? Ты и я. Может, прихватим Жозе, если пообещает хорошо вести себя. Забьемся в угол и подождем, пока мир не очухается.
– Ты знаешь такой угол?
– Найдем.
– Все в огне, Крис.
– Он назвал альбом «Хаосовершенство». Хаоса достаточно, и я уверен, что где-то есть совершенное место. Не спятившее.
