И на этот раз, когда начинает хлестать кровь из носа и воспоминаний Джека, пробуждая его к внутренней солнечной системе, где стало теснее от очередного мира, по сравнению с сопровождающим это ужасом бледнеет все, что он знал или представлял себе. Он отползает со стоном, пихая Джилли в бок, шарахается назад, как вспугнутый краб. Ее изумленное выражение сменяется досадой, потом тревогой. Она приподнимается на локте:
— Джек, у тебя кровь из носа…
Он лениво мечтал, тогда, в первой реальности, то есть в первой из этой серии, несколько мгновений вечности тому назад, чтобы они с Джилли остались в идиллии пляжа и сосен навеки, повторяя одни и те же минуты, но не это же он имел в виду. Но, быть может, достаточно, чтобы он вообще об этом подумал. Этот кошмар наяву — его вина? Исполнилось праздное желание, как в волшебной сказке-предупреждении? Эта мысль невыносима. Он хочет только выбраться отсюда, забыть. Джилли тянется к нему, и в этом мире ее прикосновение не должно быть отвергнуто, как и во всех прочих.
В следующем мире события продвинулись по времени чуть дальше, чем Джек помнит. А в следующем — еще дальше. Сперва, пока множатся итерации, Джек пытается управлять своей силой, укротить ее и воспользоваться с точностью хирурга, отрезая не только раковую опухоль событий, но и память о них… потому что наверняка, думает он — той частью своего разума, которая все еще способна думать, той льдинкой, что быстро тает в кипящем море воплощений, — наверняка это должно быть возможным. Но бесполезно. Не получается. Наконец он уже только борется с этой силой, восстает против нее каждой каплей ужаса, которую удается собрать, как будто она, а не дядя Джимми или какой-нибудь иной неизвестный оппонент — его реальный враг. И это тоже не получается.
Может ли быть, что его сила защищает его от какой-то беспрецедентной серии атак? Что это место в игре, самое его существование, подвергается постоянному нападению? Но это не объясняет, почему его сила защищает его именно так, вновь и вновь возвращая к ситуации с Джилли, как будто отлично продуманная пытка: сперва затопляет его наслаждением почти невыносимым и тут же в мгновение ока растворяет это наслаждение потоком памяти, еще менее выносимым, пока он не тонет, не захлебывается отвращением, выблевывая его, как желчь.
А что, если вина не в его силе? Что, если, напротив, это делает сила его противника? Что, если он возвращается к той же ситуации, к обстоятельствам, продвинувшимся каждый раз чуть дальше, потому что, как он ни упирается, его каждый раз тянет чуть дальше, куда хочет более мощная сила — более мощное желание, — против его воли, мучительно, дюйм за дюймом? И при этой мысли его охватывает холодная, тошнотворная уверенность. Он знает.
Я тебя сюда не дремать привезла, сказала она. Чего это все удовольствия только Эллен?
Это Джилли. Она и есть противник. Он слепец, что раньше этого не увидел.
Джек снова отодвигается, оставляя ее валяться на песке, приподнявшись на локте, и смотреть на него, как уже было десять или больше раз.
— Джек, у тебя кровь из носа…
— Ты знала, — говорит он, отползая по песку назад. — Когда я тебе сказал про свою силу, ты только притворилась, будто не знаешь, о чем я. Но ты знала. Знала, потому что у тебя сила такая же.
На лице ее — полное недоумение.
— Какая сила?
— Не ври! Ты знаешь, какая сила — ты ее использовала, когда я перевернул каноэ. Ты ее прямо сейчас используешь, чтобы было, как ты хочешь!
— Не понимаю, — возражает она и ползет за ним на четвереньках с тем соблазнительно приглашающим видом, который ему уже так знаком. — Ты не переворачивал каноэ. И мы оба этого хотим.
— Джилли, не подходи! Я тебя предупреждаю…
Он впервые замечает струйку крови у нее на ляжке, как некоторую параллель к собственному кровотечению, и это зрелище лишь усиливает замешательство и подавленность, но он не в состоянии отвести глаз.
— Да с чего это ты? — говорит она, продолжая двигаться. — Что случилось?
— Оставь меня в покое! — кричит он.
В ее глазах застывает обида.
— Но…
— Я серьезно! Хватит меня мучить! Я тебя ненавижу!
Сквозь обиду прорывается гнев и решимость.
— Ты сдрейфил, — говорит она. — После всего этого ты сдрейфил. — Губы ее сжимаются в ниточку, глаза прищуриваются. — Ну так я тебе не дам дрейфить!
Она хватает его за щиколотку.
И снова мир рассыпается и восстанавливается.
И снова он вспоминает и отползает прочь.
— У тебя кровь из…
— Вот! — кричит он, отползая по охлажденному в тени песку. — Ты только что опять!
Она смотрит на него, приподнявшись на локте:
— Что опять?
— Своей силой все поменяла!
— Какой силой? Джек, ты меня пугаешь!
— Не лезь, Джилли. Не трогай меня!
Но она трогает. Цикл повторяется.
И наконец, исчерпав свои аргументы, Джек вынужден признать, что она не лжет. Она действительно не знает. Джилли понятия не имеет, что она делает, что уже сделала. В отличие от него она не помнит. Но такого же не может быть? Как это у них одна и та же сила, но не та же способность помнить реальности, которые они создают и потом разрушают? Почему эти призраки сброшенных со счетов миров преследуют его, но не ее? Разве что…
Нет. Такого не может быть, Это нечестно. Он отшатывается от этой мысли, гонит ее.
Но мысль так же настойчива, как сестра. Разве что сила у них совсем не одна и та же. Разве что у них у каждого — своя сила. Или, может быть, единая сила разделена между ними, сила, которая, достанься она не близнецам, а одиночке, осталась бы целой, но между ними разделена: одна половина у Джилли, вторая — у него.
Что, если они не противники, а в каком-то непостижимом смысле партнеры?
Что, если у Джилли — сила менять историю, переделывать мир, а у него — только сила помнить эти перемены?
Сила? Скорее насмешка над силой, проклятие. А повезло Джилли.
И почему это его должно удивлять? Разве не была она всегда первой во всем? Лучшей во всем? Она умнее, сильнее, быстрее его. И удачливее — в «Мьютах и нормалах» ей всегда удается спасительный бросок. Он думал, что нашел наконец что-то, в чем она его не превосходит, умение, которым она не обладает. Что-то такое, что принадлежит лишь ему, что отделяет его от нее и от всех прочих в этом мире… или почти от всех. Но теперь Джек видит, как он ошибся. Он себя обманывал. В этом, как и во всем прочем, Джилли сняла сливки, а ему остался обрат. Вспоминая теперь прошлое, припоминая все проявления своей силы, начиная от волны, он вспоминает и то, что каждый раз при этом присутствовала Джилли. Это она была объектом нападения, и она отвечала инстинктивно. Она — угроза другим участникам той же игры, а не он. Если он выигрывал от тех или иных ее действий, то это из-за их близости, их общей связи, она тащит его у себя в кильватере, и даже не знает об этом. И не хочет знать. Единожды, когда он пытался ей рассказать (сбитый с толку собственной, оказавшейся неверной, интерпретацией), она весь эпизод стерла.
И вдруг он понимает, насколько она опасна. Ее сила — всего лишь половина той, которая должна быть: без умения помнить, что она делает, она никогда не будет знать, что может сделать. Никогда не узнает, какой силой обладает, тем более не научится ею управлять. Ее сила всегда будет действовать по собственному капризу, включаться импульсами желания или страха, проявляться без последствий… без последствий, воспринимаемых Джилли. И он уже испытал — как раз сейчас испытывает — тот ужас, к которому это может привести.
Но она и беспомощна. В своем невежестве, в своем неведении, она — ходячая мишень для того, кто обладает силой во всей полноте. Может, он был неправ, считая ее своим врагом, но это не значит, что врага вообще нет. Или врагов. Игра идет убийственная, в этом он уверен, и Джилли понятия не имеет, что в ней участвует. Она даже себе представить не может грозящую ей опасность, и не поверит ему, если он попробует открыть ей глаза. То, что сила пока сохранила ее живой, еще не гарантия, что так будет и дальше, Джилли не может отбиваться… может только реагировать неосознанно, инстинктивно. Как когда его спасала. Вот когда, соображает он, все это началось. Когда он клюнул на ее подначку и поехал на волне… и утонул. Потрясение от его смерти, желание сделать так, чтобы этого не было — вот что пробудило в ней способность, дремлющую до того. Джек понимает теперь, что именно из-за него все и вышло: не пойди он кататься на той волне, ничего бы этого не было. Он обязан жизнью Джилли. А теперь из-за него в опасности ее жизнь. И что, сидеть и смотреть, как ее убьют? Или хуже того — сотрут из мира, и помнить о ней будет только он сам да ее убийца, и он один будет ее оплакивать? Нет! Пусть он не умеет творить чудеса, как Джилли, но из-за этой половинки силы он знает то, чего не знает она. И как-то должен защитить ее этим знанием.
